— Вы в порядке? Дюже плохо выглядите, по-моему... Чай, отроки, битву тут устроили?

Горький смех сорвался с губ пеладана, и тот с благодарностью посмотрел на женщину. Округлое раскрасневшееся лицо, прочерченное морщинами, выдавало её возраст, но ясный и живой взгляд карих глаз светился вечной молодостью.

С трудом встав на ноги, Нибулус слегка поклонился.

— Добрый вечер, сударыня. Благодарю вас...

— Что он говорит, Ним? — снова раздался голос из леса.

— Языком зря мелет, — ответила Ним, не сводя с незнакомцев сердитого взгляда. Потом, помахав посохом, она показала, что им стоит побыстрее убраться из низины следом за ней.

— Пойдёмте! Быстрей! — ворчала женщина. — Нечего здесь боле задерживаться.

Быстро, как только могли, путешественники взвалили трёх бессознательных товарищей на оставшихся лошадей и поспешно двинулись за женщиной, навсегда оставляя булькающую топь.

— Мист-Хэкель? — закричал вслед исчезающей впереди проводнице Нибулус. — Как далеко?

— Недалече, — не останавливаясь, махнула рукой Ним. Женщине это место тоже явно не нравилось. Голоса её спутников — членов семьи или односельчан — были слышны то спереди, то по бокам, а вскоре уже стали раздаваться и сзади.

Путешественников, не знающих, какая судьба им уготована, вели вперёд через беспросветный лес.

Как выяснилось, женщину звали Ним Кэдог, и жила она одна в небольшом доме всего в двадцати минутах ходьбы от той низины. Женщина явно не жаждала оставаться в вонючем болоте больше, чем необходимо.

«Ого! Ну и гонит!» — думал Гэп, стараясь вместе с остальными не отставать от селянки. Конечно же, эти края ей знакомы, в отличие от них. Пожилая женщина просто летела вперёд через чащу.

Другие селяне по-прежнему не показывались. Их поведение, по правде говоря, стало немного нервировать. Продолжая идти наравне с Ним и её подопечными, жители отказывались приближаться к путешественникам. Их присутствие выдавало лишь странное хихиканье и шебуршание, да временами мелькали тёмные силуэты.

Они шли долгих двадцать минут, а когда наконец достигли кромки леса и вышли к жилищу Ним, селяне исчезли. Скорее всего разошлись по домам. В любом случае их больше не было слышно. В царящем сумраке Нибулус и его команда могли разглядеть только смутные очертания простого деревенского домика на опушке, обнесённого невысоким частоколом. Одна дверь и два окна по бокам, — вот и всё. У калитки их поджидала Ним.

Мужчины резко остановились. Она походила на безликую тень луны — такая же молчаливая и неподвижная.

— Ним? — вопросительно обратился к ней Нибулус. Тень шевельнулась, приглашая войти.

— Сюда, — уточнила женщина, проходя через калитку и направляясь к дому.

Привязав Квинтессу и кобылу Паулуса к частоколу у входа, мужчины понемногу перетащили всю свою поклажу внутрь — в маленькую комнату, тускло освещенную четырьмя или пятью чадящими сальными свечами, установленными в небольших нишах в стене. При таком скудном освещении ничего не было видно, разве что земляной пол, выстланный сухим тростником, от которого пахло душным летом. В центре комнаты красовался огромный древний котёл, подвешенный на треноге; все его части покрывал толстый слой чёрного жира, распространявший «аромат» почище харчевни «Свинья и хрящ», которая располагалась на рынке Нижний Котёл в Нордвозе.

Неподалёку стояло грубо сработанное удобное на вид кресло-качалка, проделавшее две глубокие вмятины в засохшем на полу жире, а возле расположились большой кувшин с водой и горшочек, испускающий кислый запах. Огромный дубовый стол у стены и простенькая скамейка — доска, положенная на два брёвнышка.

Вот и вся обстановка; в стене напротив виднелись две двери.

— Сейчас вернусь. Устраивайтесь, — сказала Ним.

В сомнении оглядываясь по сторонам, путники продолжали стоять, а хозяйка исчезла за дверью справа. Через минуту она вернулась с охапкой одеял, ковриков и пледов из овечьей шерсти. Сбросив их на пол, женщина занялась огнём. Довольно быстро ей удалось разжечь большое пламя, затем Ним, с лёгкостью подняв тяжёлый кувшин, вылила его содержимое в котёл.

Нибулус прочистил горло:

— Мы действительно очень тебе благодарны, добрая женщина, — начал он как можно любезнее. — Ты будешь щедро вознаграждена за доброту. Я ещё не представился. Меня зовут Ниб, я наемник с юга, а это мои товарищи. Держим путь в Божгод, что лежит далеко за Пастушьими землями Тассов. Направляясь туда, мы и угодили в западню, расставленную в этих лесах нечестивой тенью Зла.

Лицедейство и ложь давались пеладану нелегко, ведь он был не их тех, кому необходимо что-то из себя изображать. Тем не менее воин не желал раскрывать цели путешествия, пока не разберётся, кто такая Ним Кэдог и прочие селяне. Различила женщина фальшь в его словах или нет, виду она не подала. Как и не выказала никакого интереса к сказанному. Было даже непонятно, знает ли она, кто такие наёмники. Ничего не сказав, Ним продолжала заниматься хозяйством.

Закончив с очагом, женщина отошла в тень, и путешественники потянулись к огню. Оставив на некоторое время лежать на полу бесчувственные тела товарищей, путники грели руки, вглядываясь в голодные языки пламени. Не обращая внимания на снующую Ним, мужчины наслаждались теплом, встречая его, как старого доброго друга: наконец их мокрые озябшие тела согрелись. Огонь загудел, столб дыма и искр поднялся к дыре в крыше. В комнате стало светлее.

Бесчувственные товарищи ухожены, спасённая кладь перебрана; теперь четверо путешественников смогли чуть расслабиться и внимательнее оглядеть окружающую их обстановку.

По чести, к жилью такого рода никто из них не привык. Самым неприятным оказалось зловоние: помимо дыма, пропитавшего закопченные брёвна низкого потолка, и затхлых испарений, которые струйками пара поднимались от мокрой одежды, в душной лачуге царил въевшийся за многие годы, невыветриваемый запах стряпни.

Кладбище ароматов, зал памяти неприятных и прилипчивых запахов.

Однако самое главное, они под крышей. Им не удавалось заночевать в доме около месяца, а тут тепло и сухо. К тому же в углу стояла огромная оловянная бадья для купания, только и ждущая, чтобы её наполнили. А от запахов готовящейся пищи уже слюнки текли.

Много еды для путешественников, которые почти не ели неделями!.. Лачуга Ним Кэдог перестала казаться негостеприимной.

В течение долгой трапезы измученные и грязные путники по очереди залезали в бадью. Ванна неизменно пополнялась водой, а стол — новой пищей, которую Ним подносила из соседней комнаты, позволяя гостям довольствоваться лишь собственной компанией. Старая одежда мокрой грудой валялась в углу, и после принятия ванны каждому были предоставлены новые одеяния.

Спустя час подошла и очередь Гэпа — самого последнего, конечно. Юноша с радостью погрузился в слегка грязноватые, но тёплые объятия воды. Он уже наелся до отвала бараниной с чёрным хлебом, выхлебал четыре чаши наваристого супа из различных овощей, грибов и съедобной коры, сдобренного лесными травами, и вдоволь напился настойки из бузины — ее нескончаемые запасы хозяйка хранила в дальней комнате. Даже сейчас на огне пронзительно посвистывал, словно послеобеденный колокольчик, чайник, в котором заваривался настой из древесных грибов. Струйки пара поднимались из покрытой тонким слоем пены ванны и влагой оседали на лице юноши; блаженное тепло проникало сквозь поры кожи; озноб и боль покинули тело, не оставив по себе даже воспоминаний. Отъевшийся и слегка опьяневший оруженосец теперь хотел только погрузиться в блаженное забытьё.

Гэп улавливал смутные, приглушённые звуки голосов, изредка прерываемые неожиданными взрывами хриплого смеха пеладана. Юноша не стремился вникнуть в сказанное, а просто блаженствовал.

— ...немного странно, ты не думаешь? Даже не показались... Где они все сейчас? Полагаешь, она одна живёт?

Финвольду ответил пеладан.

— Какая разница? — сказал Нибулус, прежде чем запихнуть в свой вместительный рот ещё один лакомый кусочек пропитанного подливкой хлеба. — У неё есть еда.