Артюр Рембо (1854–1891) Феноменальность этого французского поэта заключается в том, что он, поэт по призванию, свой творческий путь закончил в девятнадцать лет — и еще потом целых восемнадцать лет жил, исключив поэзию из своей жизни полностью. Он стал торговцем. Он хотел разбогатеть. Такого в мировой поэзии еще не было. Известны примеры, когда поэт как бы обрекался на молчание, не было вдохновения, но чтобы гениальный поэт бросил писать стихи и не страдал от этого, не призывал музу вернуться — такого не бывало. Рембо оставил поэзию — как отрезал. Без сожаления. Рембо был, безусловно, уникальным человеком. Стихи и прозу он начал писать в семь лет. Рембо-подросток поражал всех своей необычайной зрелостью. В творчестве он двигался семимильными шагами. В русской поэзии такой ранней зрелостью отличался Лермонтов. Родился поэт в городке Шарлевиле. Отец его был офицером, он бросил мать Артюра, его самого и еще троих малолетних детей. В школе сразу проявились выдающиеся способности Рембо. Но стать блистательным учеником для него было мало. В пятнадцать лет он впервые убежал из Шарлевиля — добрался до Парижа, где его задержала полиция, вернула домой. Потом он убежал в Бельгию, пытался заняться журналистикой — мать опять с помощью полиции возвратила сына домой. Но через несколько месяцев он уже снова был вдали от дома — в Париже. Всю жизнь Рембо будет куда-то стремиться, что-то искать. А начиналось все это с обычных побегов из дома. В карманах продранных я руки грел свои; Наряд мой был убог, пальто — одно названье; Твоим попутчиком я, Муза, был в скитанье И — о-ля-ля! — мечтал о сказочной любви. Зияли дырами протертые штаны. Я — мальчик с пальчик — брел, за рифмой поспешая. Сулила мне ночлег Медведица Большая, Чьи звезды ласково шептали с вышины; Сентябрьским вечером, присев у придорожья, Я слушал лепет звезд; чела касалась дрожью Роса, пьянящая, как старых вин букет; Витал я в облаках, рифмуя в исступленье, Как лиру, обнимал озябшие колени, Как струны, дергая резинки от штиблет. (Перевод А. Ревича) Поэтический взлет Рембо пришелся на историческую эпоху Парижской Коммуны. Он с энтузиазмом принял восстание. В письме своему любимому учителю и другу Изамбару поэт пишет: «Я погибаю, я гнию в мире пошлом, злом и сером. Что вы от меня хотите, я упорствую в своем обожании свободной свободы… Я хотел бы бежать вновь и вновь…» Сначала он бежал из своего маленького Шарлевиля, про который говорил — «мой родной город выделяется крайним идиотизмом среди маленьких провинциальных городков». Потом он будет бежать вообще от окружающего мира и от самого себя. При этом будет стремиться к новым идеям и формам, будет искать что-то еще не уловленное никем. Так появляется стихотворение «Гласные», которое уводит творчество поэта в область импрессионизма и символизма. «А» черный, белый «Е», «И» красный, «У» зеленый, «О» голубой — цвета причудливой загадки: «А» — черный полог мух, которым в полдень сладки Миазмы трупные и воздух воспаленный. Заливы млечной мглы, «Е» — белые палатки, Льды, белые цари, сад, небом окропленный; «И» — пламень пурпура, вкус яростно соленый — Вкус крови на губах, как после жаркой схватки. «У» — трепетная гладь, божественное море, Покой бескрайних нив, покой в усталом взоре Алхимика, чей лоб морщины бороздят; «О» — резкий горний горн, сигнал миров нетленных, Молчанье ангелов, безмолвие вселенных; «О» — лучезарнейшей Омеги вечный взгляд! (Перевод В. Микушевича) Исследователь творчества Рембо Л. Г. Андреев пишет: «Рембо шел от самоотрицания к самоотрицанию. Его развитие сопровождалось нескрываемым, нетерпеливым желанием уничтожить, выбросить из жизни только что пройденный, только что пережитый этап. Рембо словно уничтожал за собой лестницу, по которой поднимался все выше и выше — к своему последнему поэтическому акту, к отрицанию поэзии».
Исследователи отмечают, что этапы пути Рембо-поэта измеряются несколькими стихотворениями. Иной поэт тратит годы, чтобы перейти от одного этапа в своем творчестве к другому, а у Рембо порой одно стихотворение уже этап, а другое стихотворение — следующий. Артюр Рембо мог сказать, как и его соотечественник Флобер, «ненависть к буржуа — начало добродетели». В его стихах много критицизма, порой безжалостности, откровенности и циничности, не свойственной пятнадцати-шестнадцатилетним юношам. Например, прочтите стихотворение «Венера», Рембо написал его в пятнадцать лет, а впечатление такое, будто это написал зрелый автор «Цветов зла» Бодлер. Редко, но все же пишет поэт чистые и возвышенные стихи об этом мире. Такое, например, стихотворение, как «Руки Жанны-Мари». Они, большие эти руки, В чью кожу въелась чернота, И нынче, бледные от муки, Твоим, Хуана, не чета. Не кремы и не притиранья Покрыли темной негой их, Не сладострастные купанья В прудах агатовых ночных. Они ли жаркий луч ловили В истоме в безмятежный час? Сигары скручивали или Сбывали жемчуг и алмаз? К пылающим стопам мадонны Они ли клали свой букет? От черной крови белладонны Мерцает в их ладонях свет. Охотницы ли на двукрылых Среди рассветно-синих трав, Когда нектарник приманил их? Смесительницы ли отрав? Какой, пленяя страстью адской, Их обволакивал угар, Когда мечтою азиатской Влекли Сион и Кенгавар? Нет, не на варварских базарах, Не за молитвою святой И не за стиркою загар их Покрыл такою смуглотой. Нет, это руки не служанки И не работницы, чей пот В гнилом лесу завода, жаркий, Хмельное солнце дегтя пьет. Нет, эти руки-исполины, Добросердечие храня, Бывают гибельней машины, Неукротимее коня! И, раскаляясь, как железо, И сотрясая мир, их плоть Споет стократно «Марсельезу», Но не «Помилуй нас, господь!» Без милосердья, без потачки, Не пожалев ни шей, ни спин, Они смели бы с вас, богачки, Всю пудру вашу, весь кармин! Их ясный свет сильней религий, Он покоряет всех кругом, Их каждый палец солнцеликий Горит рубиновым огнем! Остался в их крови нестертый Вчерашний след рабов и слуг, Но целовал Повстанец гордый Ладони смуглых этих Рук, Когда любви мятежной сила В толпе, куда ни поглядишь, Их, побледневших, проносила На митральезах сквозь Париж! О Руки! Нынче на запястьях У вас блестит, звеня, металл. Мы раньше целовали всласть их — Теперь черед цепей настал. И не сдержать нам тяжкой дрожи, Не отвести такой удар, Когда сдирают вместе с кожей, О Руки, ваш святой загар! (Перевод М. Яснова) |