Сборники новелл издавались ежегодно, а иногда и по нескольку книг в год. После «Заведения Телье» вышли: «Мадемуазель Фифи» (1882), «Дядюшка Милон», «Рассказ вальдшнепа» (оба — 1883), «Мисс Гарриет», «Лунный свет», «Мисти», «Сестры Рондоли» (все — 1884), «Ивета», «Сказки дня и ночи», «Туан» (все — 1885), «Господин Паран», «Маленькая Рок» (оба — 1886), «Орля» (1887), «Избранник госпожи Гюссон» (1888), «С левой руки» (1889), «Бесполезная красота» (1890).
Наряду с этим писались книги путевых очерков: «Под солнцем» (1884), «На воде» (1888), «Бродячая жизнь» (1890), а также критические статьи, очерки, эссе.
Если в этих перечислениях внимательно проследить за годами и вспомнить, что проходных вещей Мопассан почти не писал, этот «творческий путеводитель» может поразить любое воображение. К примеру, Флобер только на один роман тратил от пяти до шести лет, работая ежедневно.
Критика упрекала Мопассана, что в его произведениях слишком много публичных домов и проституток. Он отвечал, что это «соответствующая реакция на предшествующий чрезмерный идеализм». Воспитанник Флобера, он сразу вошел в натуралистическое литературное направление, которое пришло на смену угасающему романтизму. К тому же это направление как нельзя лучше соответствовало и натуре писателя. Тут мы должны поверить на слово его соотечественнику Андре Моруа, который писал о Мопассане: «Он был нормандцем по линии матери, по месту рождения, по воспитанию… нормандцы считают себя реалистами и людьми недоверчивыми… Жизнь такова, как она есть, природа сурова и враждебна. И не следует быть простофилей. Мопассан, как и Флобер, станет пессимистом, мизантропом и насмешником. Страдание, на его взгляд, в жизни неотвратимо».
В произведениях Мопассана нет никакой «морали», авторского назидания, поучения. Он считал, что художник, описывая жизнь, должен оставаться бесстрастным, отвлеченным. Эту отстраненность от героев подчеркивала и свойственная его манере ирония: «…Уже добрых двадцать лет окунал он свою длинную рыжую бороду в пивные кружки всех демократических кафе. Он прокутил со своими собратьями и друзьями довольно крупное состояние, унаследованное от отца, бывшего кондитера, и с нетерпением ждал установления республики, чтобы получить наконец место, заслуженное столькими революционными возлияниями» («Пышка»).
Через пять лет после «Пышки» Мопассан уже находился в зените славы, не только во Франции, но и в мире — он сразу же стал самым переводимым на другие языки писателем. Его наперебой залучали к себе самые модные салоны Парижа. Знатные дамы искали с ним знакомства, осыпали комплиментами, обсуждали рукописи и считывали гранки. Когда очередная соискательница дружбы (или любви) с модным писателем приглашала его в гости, он важно доставал записную книжку и, как министр, назначал день и час. Поэт Жан Лоррен бросил остроту, что через Мопассана «дамы Сен-Жерменского предместья (аристократический квартал Парижа. — Л.К.) узнают о том, что рассказывают девицы с улицы Кольбер».
При таком дамском ажиотаже неизбежен вопрос: был ли он хорош собой? «Маленький и толстый, с красной физиономией, с налитыми кровью глазами, по существу уродливый, но очень умный. Он шепелявит, но манера его разговора столь обаятельна, что скоро забываешь о том, что он страдает дефектом речи. Он неухожен, плохо одет и носит отвратительные старые галстуки». Этот портрет набросала госпожа Леконт дю Нуи, соседка писателя в курортном местечке Этрета (где Мопассан приобрел дом), автор популярного в свое время романа «Дружба влюбленных». Биографы Мопассана пытались сконструировать из этой дружбы «любовь-страсть» в высоком стиле — должна же быть у Мопассана, как у каждого великого, своя Беатриче. Но Беатриче не получилось.
В предисловии к книге одного молодого писателя Мопассан разразился своей «программной речью» по вопросу любви: «Удивляюсь тому, как может для мужчины любовь быть чем-то большим, нежели простое развлечение, которое легко разнообразить, как мы разнообразим хороший стол… Верность, постоянство — что за бредни! Меня никто не разубедит в том, что две женщины лучше одной, три лучше двух, а десять лучше трех…» Таких эпатирующих речей он произносил множество. Но если даже как человек он любил эпатаж и доверия этим признаниям нет, то как большой художник он не мог соврать. И о том, что он был искренен, свидетельствует его творчество.
Милый друг Пышек, Фифи, Мушек, на закате творческой жизни он решил-таки написать роман о «высокой любви» — «Наше сердце». Некоторые исследователи полагают, что прототипом главной героини как раз и была упоминаемая госпожа Леконт дю Нуи. Роман продвигался медленно и трудно. В конце концов он его отложил и на едином дыхании написал знаменитую «Мушку», не потрудившись даже изменить имени своей уличной подружки. Этот сюжет был привычнее, доступнее, свойственнее. О «Мушке» сразу же заговорила вся читающая публика: «Как, вы еще не читали „Мушку“?» Ну что же, как говорится, хвала честности художника. Роман тоже будет дописан, но не станет лучшим его произведением.
Вместе с большой славой пришли и большие деньги. Мопассан приобрел несколько домов, путешествовал — на Корсику, в Сицилию, Тунис и Марокко, завел яхту с названием «Милый друг»… К тому времени уже не стало Флобера, и он отошел от серьезных писателей флоберовского круга, а также художников — Сезанна, Моне, Мане. Его парижская квартира, по примеру нового друга Дюма-сына, была обставлена вычурной мебелью в стиле Генриха II. Шкуры белых медведей, флаконы духов… Посетивший Мопассана Эдмон Гонкур записал в дневнике: «Черт возьми, меблировка прямо как у потаскухи!.. Право, со стороны Бога несправедливо наделять талантливого человека таким омерзительным вкусом!»
В письмах к «таинственной незнакомке» (ею оказалась русская художница Мария Башкирцева) Мопассан на светский манер хандрит: «Две трети своего времени провожу в том, что безмерно скучаю. Последнюю треть я заполняю тем, что пишу строки, которые продаю возможно дороже, приходя в то же время в отчаяние от необходимости заниматься этим ужасным ремеслом».
Но не будем принимать эти слова слишком всерьез — он содержал разорившуюся мать и больного брата, как не будем забывать и о написанных им 29 томах всего за каких-то десять лет. Возможно, для эпатажной игры были и более глубокие, болезненные причины Тот же Андре Моруа отмечает: «Мопассана-человека всегда было трудно постичь, потому что он не хотел этого…» Ги де Мопассан после смерти Флобера писал: «Я постоянно думаю о моем бедном Флобере и говорю себе, что готов был бы умереть, будь я уверен, что кто-нибудь так же непрестанно думает обо мне». Это признание кое о чем говорит, как и «непредусмотренный» роман о любви «Сильна как смерть».
С тридцати пяти лет Мопассана терзали частые мигрени и невралгические боли, он вынужден был бросить спорт, стал слепнуть. В 1890 году начала развиваться «мания величия» (в клиническом смысле). А через пару лет, 7 января 1892 года — после попытки перерезать себе горло — в смирительной рубашке он был доставлен в психиатрическую клинику доктора Бланша. Увы, сказались и плохая наследственность (за несколько лет до этого в скорбном доме закончил жизнь его брат), и природная сверхчувствительность, которую он нещадно эксплуатировал как писатель. Живи он умереннее… Впрочем, тогда бы мы о нем и не узнали.
«Что это такое: счастье или несчастье? — писал Мопассан. — Не знаю, знаю только, что если нервная система не будет чувствительна до боли или до экстаза, оно ничего не сможет нам дать, кроме умеренных эмоциональных возбуждений и бесцветных впечатлений». Бесцветных впечатлений он не принимал ни в жизни, ни в литературе. Свою жизнь он обменял на книги.
6 июля 1893 года Ги де Мопассан скончался в клинике, не вернувшись в сознание.
Россия познакомилась с Мопассаном почти одновременно с Францией благодаря Тургеневу, который писал своему молодому другу в 1881 году: «Ваше имя наделало немало шума в России: переведено все, что только было возможно».
Одним из первых переводчиков Ги де Мопассана был Лев Толстой, и это выше других возможных слов для финала.
