Запечатлели облик Махотани всеми имевшимися фото– и киноаппаратами. Однако композиция была тенденциозной. На переднем плане болгарский флаг либо Джу, в одном уголке (для доказательства) парус или часть лодки и во весь кадр – Махотани.
Подготовка к встрече
Спустя немного после восхода солнца остров Махотани остался позади. Надеюсь, часов в 10 утра мы прибудем в Атуану. Облачились в свои лучшие наряды. Но выглядим смешно. Одежда висит как на вешалке. Со вчерашнего дня воюю с брюками. Я уже свыкся с мыслью, что все на мне будет измято в гармошку. А вот пятна плесени привели в смятение. Еще немного – и поверю, что они вечные. Ведь плесень существует уже с начала жизни на Земле. Пытался вывести пятна всяческими растворами и смесями. Сушил на солнце, чистил металлической щеткой. Ничто не помогает. Брюки чудовищно быстро износились, потеряли вид, а пятна первозданной плесени остались. И по сей день смеются надо мной. Спасли летние башмаки. Простые босоножки на деревянной подошве придали мне приличный вид. Океан и влага вычистили их до блеска. Башмаки выглядят еще более новыми, чем прежде.
В карман брюк положил паспорта, деньги и текст телеграммы. Стали ждать высадки на берег.
Около 10 часов утра подошли совсем близко к острову. Высокие, подпирающие облака вершины гор, речные долины и пальмы. Никаких признаков жизни.
Неожиданно увидел дым, а чуть позже – и дома. Это могла быть только Атуана. Теперь мне не требовались ни карты, ни лоции.
Еще немного – и мы войдем в залив Атуана. Уже ищем глазами пироги полинезийцев.
Другой мир
В ушах звенит знаменитое полинезийское «Алоха оэ»[28] – «Добро пожаловать». Все читаное и слышанное о земном рае мысленно проходит перед нашими глазами. И прославленные красавицы, и отважные мореходы, и венки из цветов. А чтобы наяву увидеть свою мечту, надо обогнуть только этот небольшой мысок. Проходим его. И вот… перед нами покачиваются мачты девяти яхт. Нет, мне это не приснилось. Девять яхт. Три двухмачтовых и шесть одномачтовых. Семь белоснежных, одна черная и одна красная. Никаких полинезийских пирог с балансирами. Нет ни пристани, ни причала. Одни лишь яхты. И это на одном из самых диких островов мира! На одном из самых удаленных…
От неожиданности мы даже забыли о фотоаппаратах и кинокамерах. Разочарованные, бросаем якорь. Паруса брошены как попало. Но мы садимся и опускаем ноги за борт. Движения беззаботные. Я кладу на плечо Джу руку. Ту самую, что боролась с румпелем. Мы ошеломлены. Однако на душе удивительно легко и хорошо. Сидим в каком-то оцепенении. Молчим.
Люди, даже друзья
С соседней яхты крикнули:
– Откуда?
– Из Южной Америки. Из Кальяо.
– Не слышали такого.
– Из Перу.
– На этой лодке?!
– Да!
– А где ваша мачта?
– Вот это и есть мачта.
– Сколько дней плыли?
– Почти два месяца.
– Минутку, я сейчас.
В привязанную к борту яхты динги[29] спрыгнула девушка с длинной косой и торопливо стала грести к нам.
– Вот, берите, это рис, только что приготовила. В чем нуждаетесь?
Если бы я знал английский, то объяснил бы ей, что нуждаемся мы в людях, друзьях, в ссорах. Во всем, чем заполнена нормальная человеческая жизнь.
Мои друзья и знакомые назовут меня лжецом, если я им скажу, что в океане мечтал о простой, будничной очереди. Стать в хвост и тихо ждать того момента, когда продавщица обругает тебя за то, что покупаешь хлеб или яблоки.
Девушку с косой зовут Джуди. Она японка, родилась в Калифорнии. Ее друга зовут Джеф.
Джуди пробыла у нас недолго. Расспросив нас, она отправилась на другие яхты. Не прошло и двух минут, как по всем яхтам разнеслась новость, что болгарская лодка пересекла Великий океан, что у нас сломана мачта, что вышло из строя управление и что мы не могли послать даже сигнал бедствия SOS.
Минут через пятнадцать «Джу» окружило пять-шесть лодок. Первые поздравления, объятия, поцелуи. Я тогда еще не знал, что это станет неотъемлемой частью нашей жизни в Полинезии.
Первое, что я спросил у новых друзей, – это о возможности устранить поломки.
– Можно здесь отремонтировать «Джу»? Есть ли тут мастерские?
Ответом был дружный хохот.
– Исключено. Здесь нет мастерских. Нет деревянных материалов.
– Если повезет, то в лучшем случае можно починить лишь кухонный стол.
Джу
В моем дневнике страницы о Маркизских островах представляют собой непонятную смесь из загадочных фраз.
Хива-Оа – Атуана.
Лесли – одиночка.
Австралийцы – столетние.
Гео и Роби – полицейский и учительница.
Рози – содержательница ресторана.
Китаец – газеты.
Компания хлеба, вина и сказок.
Река – стираем и купаемся.
Жарю хлебное дерево.
Кокосовые ядра – вкусно.
Лазают по деревьям, как обезьяны.
30 домов – две церкви.
Никола – нож, веревки, патроны.
Прогулка до Омоа – туристы.
Дичь – одичавшие поросята.
Гости-островитяне, неприветливы.
Добри – пекарь.
Прогресс, электричество.
Почти безработные.
Скука.
Пробка – обман.
Пирога с двигателем.
Есть ли журнал с картинками?
Фиу (означает «мне осточертело») – слышится непрерывно.
Копра.
Красота.
Девушки обмениваются рецептами по приготовлению блюд.
Жевательные резинки, заколки, конфеты – просят дети.
Странные цветы.
Церковный хор.
Дети красивые.
Дождь, дождь.
Хива-Оа
А дело в том, что мне не хотелось терять время на писание, и я делала в дневнике лишь такие короткие записи на память, чтобы не забыть. Это оказалось ненужным. Даже теперь, спустя полтора года, перед моими глазами, как живые, стоят люди, их лица, жесты, хорошо помню даже совсем незначительные события.
Возможно, на Маркизские острова мы прибыли чрезвычайно изголодавшиеся по общению с людьми, по впечатлениям, и потому так глубоко и четко все происшедшее с нами врезалось в память.
А с каким волнением мы совершили нашу первую прогулку до Атуаны! Два километра пешком по острову в Тихом океане! Мы шли медленно – еще не доверяли собственным ногам. Но, если не считать первых неуверенных шагов на сотню метров, ничего особенного с нами не произошло.
В Атуане проживает около 600 душ в невероятном для нашего века спокойствии. Было воскресное утро, и мы вошли в церковь, которая наряду с лавкой китайца является центром оживленной общественной жизни. Женщины – торжественные, нарядные, в белых одеждах, мужчины – в нелепых костюмах, очень смуглые, с просветленными лицами, прочувствованно пели на полинезийском языке простенькую мелодию. Никакого мистицизма, ничего мученического. Все предельно просто и радостно. Даже сама церковь – просторная и светлая, с большими окнами.
Полинезийцы любят ходить в церковь. В ней они встречаются, беседуют, поют. Это открытые, простодушные люди, обладающие всеми прекрасными чертами ребенка. Позднее я много наблюдала, старалась вникнуть в их религиозные чувства и могу сказать, что полинезийцы скорее люди верующие, чем религиозные.
Когда мы вошли в церковь, то, слушая теплые голоса и незнакомую речь, видя спокойствие в глазах людей, отсылающих свои заботы всевышнему, я вдруг подумала про себя: как много раз в океане мне самой крайне нужна была вот такая же искренняя вера в нечто другое, а не только вера в себя, в собственные силы.
Глядя на этих людей, я впервые подумала, что цивилизации не следовало появляться на этих островах. Никогда в жизни я не вздыхала о прошлом, и даже в мыслях не было, что на свете может сохраниться на многие века какой-то уголок, не тронутый цивилизацией. Прекрасно понимаю, что она неминуема, как сама жизнь. Но сюда цивилизация принесла с собой болезни и высокую смертность. Тысячи лет полинезийцы жили в изоляции от остального мира. Они не знали заразных болезней и не имели против них иммунитета. Поэтому умирали даже от обычного гриппа, не говоря уже о венерических болезнях, которыми оказалось заражено почти все население особенно часто посещаемых островов – Таити, Гавайев, Маркизского архипелага. С 1780 года сюда стали заходить военные корабли, китобойные и торговые суда, и, по мнению Бенгта Даниельссона,[30] за какие-нибудь пять – десять лет от прежнего населения в живых осталась едва десятая часть. Цивилизация разрушила обычаи полинезийцев, их искусство, языческие обряды, дав взамен чуждую для них религию, изобилующую множеством запретов. Полинезийцы часто и легко меняют религию – переходят из католичества в протестантскую веру или методистскую церковь. Все зависит от того, каков миссионер – более красноречивый или более напористый. Что же касается иных достижений цивилизации, то они выглядят прямо-таки смешными в условиях спокойной и незатейливой жизни полинезийцев. Мы собственными глазами видели, как появилась в Атуане первая легковая автомашина, купленная разбогатевшим местным жителем. Судно стало на якорь в заливе, с него сняли «пежо», погрузили на сооружение, похожее на плот, и потащили через прибой. Люди, находясь по пояс в воде, толкали плот перед собой, придерживая автомобиль, чтобы он не свалился в воду. «Пежо» выкатили на берег, и он медленно пополз между кокосовых пальм – дороги до Атуаны нет. На остров мы прибыли в воскресенье, и потому все наши проблемы – обязательное медицинское обследование, представление местным властям, посещение почты и поиски мачты – пришлось отложить на следующий день. В понедельник выяснилось, что на острове нет необходимой медицинской аппаратуры, чтобы сделать требуемые анализы и обследования. Что же касается мачты, то нам предложили выбрать и срубить кокосовую пальму, подождать примерно полтора года, пока она высохнет, и тогда уж посмотреть, что из такой затеи получится. Причем сказано было о сроке в полтора года вполне серьезно, как будто говорилось об одном-двух днях.
