Вместо того чтобы изобразить миссию Ломпок такой, какой ее привыкли видеть современные калифорнийцы, он написал ее такой, какой она была два века назад, когда на полях вокруг нее паслись стада, а индейцы и священнослужители жили в полном согласии.

Несколько дней назад, когда картина была написана лишь наполовину, он вдруг почувствовал, что происходит нечто необычайное. Эта картина, несомненно, обещала быть лучшей работой из всех, что он написал до сих пор. Боясь ошибиться, он попросил прийти взглянуть на нее Энтони Моралеса, владельца картинной галереи, иногда принимавшего на комиссию его картины.

Энтони, невысокий коренастый мужчина, который знал толк в искусстве, увидев картину, так загорелся, что это превзошло самые фантастические ожидания Рендла.

– О Боже! – воскликнул владелец галереи, пожирая полотно темными глазами. – Это превосходная работа, Рендл. В ней есть энергия, мощь. А с помощью этих удачных оттенков тебе удалось воссоздать подлинную атмосферу старой Калифорнии.

Шевеля от возбуждения усами «а-ля Сальвадор Дали», он произнес те волшебные слова, услышать которые Рендл жаждал всю жизнь:

– Мы должны устроить твою персональную выставку. Даже две: одну в феврале при условии, что ты сможешь написать еще десяток аналогичных полотен. А другую осенью. Мы назовем ее «Миссии ранней Калифорнии». – Схватив руку Рендла, он сжал ее железным рукопожатием. – Ты будешь звездой, мой мальчик. Звездой!

С тех пор Рендл работал как одержимый. Сейчас, наклонившись, чтобы добавить кончиком кисти несколько заключительных мазков к листьям старого дуба, он что-то тихо напевал себе под нос.

– Вот как? Ты сегодня, видно, с утра пребываешь в хорошем настроении?

Услышав голос Франчески, Рендл обернулся.

– Почему ты дома в такое время? – Опустив кисть в банку со скипидаром, он взял тряпку и стал вытирать руки.

– Я забыла свой «дипломат» и подумала, не заглянуть ли к тебе, чтобы еще разок поцеловать на прощание.

Рендл улыбнулся и распахнул объятия. Теперь, когда с лица жены исчезло мрачное выражение, она стала еще красивее, чем прежде. Звонче стал ее голос, появилась новая пружинистая походка, напомнившая ему Франческу прежних дней, в которую он когда-то влюбился. Было приятно сознавать, что этой переменой она обязана ему.

– Иди сюда.

Он поцеловал ее долгим нежным поцелуем, как ей нравилось. Когда они, наконец, оторвались друг от друга, Рендл взял ее за руку.

– Я хочу кое-что показать тебе. – Он остановился перед мольбертом. – Картина закончена. – Объявил он с гордостью.

Увидев картину Рендла, которую он тщательно скрывал от нее все эти дни, Франческа открыла рот от изумления. На полотне была изображена старинная калифорнийская миссия, окутанная золотистой дымкой, придававшей оштукатуренному снаружи зданию почти призрачный характер. Краски были нежными и в то же время жизнеутверждающими, мазки кисти – сильными и явно сделанными рукой мастера.

Глаза Франчески наполнились слезами радости и гордости.

– О, Рендл, она прекрасна. Это лучшее из всего, что ты когда-либо сделал. – Обняв мужа одной рукой, она спросила: – Энтони уже видел это?

– Он заходил ко мне в понедельник и пришел в восторг. Он хочет устроить мою персональную выставку.

– Персональную выставку, – словно эхо, повторила Франческа. Слова эти казались нереальными. Еще всего три месяца назад Рендл был готов бросить живопись, убежденный, что ему никогда не сравниться в мастерстве с другими современными художниками. – Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– Я хотел показать тебе законченную работу.

Франческа не могла глаз отвести от полотна.

– Я всегда говорила, что ты талантлив. Теперь, наконец, ты сам убедился, что я права.

– Всем этим я обязан тебе, Франческа.

– Нет. Талант сам пробьет себе дорогу, дорогой. Ты лишь должен найти способ выразить его.

– Но именно ты верила в меня, поддерживала меня. – Рендл усмехнулся. – А что, если нам отпраздновать это событие?

– Хорошая мысль! Я вернусь домой пораньше, и мы выпьем шампанского.

– У меня есть идея получше. Давай куда-нибудь улетим. Устроим длинный уик-энд где-нибудь в Акапулько или на Гавайях?

Плечи Франчески сразу опустились.

– К сожалению, не могу. Мне нужно разобрать кучу корреспонденции на столе Трэвиса, и еще я обещала Кейну помочь найти этого неуловимого солдата.

Рендл рассмеялся:

– Какого неуловимого солдата?

– Я была так занята, что не успела рассказать тебе. Дайана Уэллс помнит, что столкнулась с каким-то мужчиной, когда шла к Трэвису в день убийства, – очевидно, это был один из ветеранов, которые на той неделе собирались в «Линдфорде» на встречу. Она не может его описать, но Кейн думает, что ей, возможно, удалось бы узнать его на фотографии. Лейтенат Моррел, который отвечал за организацию встречи, любезно одолжил мне фотографии, которые висели в вестибюле, чтобы Дайана могла их посмотреть.

Рендл осторожно высвободился из ее рук. Как в замедленной съемке, перед ним разворачивались отдельные кадры: Дайана неожиданно появляется из-за угла, натыкается на него, смотрит отрешенным взглядом, торопливо извиняется.

– Она смогла узнать кого-нибудь?

– Нет. Встреча уже закончилась, но я связалась с лейтенантом Моррелом, который пообещал прислать мне снимки, сделанные в четверг и пятницу. Поэтому я хочу быть на месте.

Придав своему голосу максимальное равнодушие, Рендл спросил:

– Кейн думает, что мужчина, на которого наткнулась Дайана, был убийцей?

Подхватив с кресла сумочку, Франческа медленно направилась к двери, не отпуская руку Рендла.

– Не обязательно. Но тот факт, что он стоял возле лифта, на котором поднимаются в частные апартаменты, вызывает у Кейна подозрение. А вдруг он является хотя бы свидетелем?

– Свидетелем чего?

– Он мог увидеть, как кто-то выходил из лифта. Возможно, убийца.

У Рендла похолодело внутри.

– Ты говоришь так, будто считаешь Дайану невиновной.

Франческа вздохнула:

– Не знаю, что и думать, Рендл.

– Вспомни об уликах. Все свидетельствует об ее виновности.

– Я знаю. – Она с тревогой взглянула на мужа. – А если Кейн прав? Что, если убийца Трэвиса сейчас свободно разгуливает по улицам?

– Пусть об этом беспокоится Кейн. Он адвокат Дайаны, а не ты.

Франческа упрямо тряхнула головой:

– Это было бы несправедливо. Если Дайана невиновна, то ради нее и Кейна я должна помочь доказать это.

Рендлу с трудом удалось скрыть раздражение. Франческа всегда выступала на стороне жертвы несправедливости. Это было одно из самых привлекательных ее качеств.

– Маргарет придет в ярость, если узнает, что ты затеваешь. – Он знал, что Франческа слишком упряма, чтобы такой предлог ее остановил, но почему бы не попробовать?

– Мама переживет.

– А я? Что, если я попрошу тебя не вмешиваться в расследование Кейна?

Франческа нахмурилась и повернулась, чтобы посмотреть на Рендла.

– Почему ты просишь меня об этом?

– Убит человек, Франческа. Тебе не кажется, что я имею право немножко опасаться? Что мы знаем об убийце? Или о том, кого он наметил своей следующей жертвой?

Она рассмеялась.

– Дорогой, тебе не кажется, что ты слишком драматизируешь события? Мне не грозит никакая опасность. – Она похлопала его по щеке. – Но мне приятно, что ты обо мне тревожишься. Из-за этого я чувствую себя такой... – она улыбнулась, – такой любимой.

Рендл слишком хорошо ее знал и не стал продолжать спор. Да и о чем беспокоиться? Рассматривая эти фотографии, Дайана не вспомнит о нем.

Он почувствовал, как его мышцы расслабились. Он в безопасности.

До тех пор, пока будет держаться подальше от Дайаны Уэллс.

Возвратившись в офис Трэвиса, где ее ждала гора бумаг, Франческа подняла трубку и позвонила Оскару Миллсу, поверенному ее матери.

– Оскар, я звоню по поводу той телевизионной студии, которую Трэвис оставил мне. Я решила не продавать ее.