– Извини, если я проявила бессердечие. То... то, что ты обнаружил, было для меня полной неожиданностью. Конечно, ты должен выполнить свой долг. – Она подождала, пока гнев его начал остывать, а потом продолжила: – Как ты сможешь доказать, что Трэвис обманывал правительство? Мне всегда казалось, что швейцарские банкиры свято соблюдают принцип конфиденциальности в таких вопросах.

– Если обнаружатся доказательства мошенничества, им придется нарушить этот принцип и помочь нам. – Голос его стал мягче. – Я не хотел говорить тебе об этом, пока не получу неопровержимые доказательства, но мой друг считает, что тебе следует знать и подготовиться к возможным неприятностям.

После ухода Кейна Маргарет встала и медленно подошла к камину. Над тяжелой дубовой каминной доской висел портрет Чарльза, сделанный в день его шестидесятилетия. Не пытаясь больше ни скрыть свой страх, ни сдержать слезы, она посмотрела в его улыбающиеся карие глаза.

– Чарльз! – прошептала она сквозь рыдания. – Что нам теперь делать?

Поскольку Маргарет и Франческа были единственными наследниками, указанными в завещании Трэвиса, которое он написал вскоре после смерти отца, только эти две женщины и присутствовали при оглашении завещания в юридической конторе «Берждесс и Миллс», расположенной в деловом центре города.

Оскар Миллс, который был поверенным в делах Чарльза и Маргарет вот уже более тридцати лет, зачитал документ, в котором не содержалось никаких неожиданностей. Трэвис оставил все свое состояние матери, за исключением телевизионной студии, управлять которой, по его мнению, смогла бы Франческа.

– Телевизионная студия долгие годы приносила одни убытки, – сказал ей Оскар, снимая очки. – Трэвис собирался переоборудовать ее, но, откровенно говоря, я не уверен, что это хорошая идея: переоборудование обойдется вам слишком дорого. Если захотите продать студию, я буду рад помочь.

Франческа покачала головой в знак согласия.

– Я пока не знаю, как мы поступим с ней, Оскар. Дайте мне подумать. Через несколько дней я позвоню вам и сообщу наше решение.

Кейн не мог припомнить в своей практике более удручающего дела. Рассуждая логически, Дайана была идеальным подозреваемым в совершении убийства. Она имела и мотив, и возможность. К тому же ее задержали, когда она готовилась бежать из страны. Она солгала полиции и солгала ему. Была еще одна деталь: Дайана вспыльчива, и эту черту обвинение, несомненно, обыграет на предварительном слушании, если только ей не удастся спрятать понадежнее этот недостаток.

Пока что Сандерс был единственным человеком, который верил в невиновность Дайаны. Проблема заключалась в том, что ему не удавалось найти другого подозреваемого. Версия шантажа вселяла кое-какую надежду, но Дэну Ченселлору, хотя он упорно продвигался к цели, пока не удалось обнаружить ничего интересного. Уверенность в том, что ему удастся найти какие-то улики к началу слушания, назначенного на среду, таяла с каждым часом.

Кейн допросил Уэйна – рабочего, который заменял перегоревшую лампу на лестничной площадке, когда Маргарет обнаружила труп, но тот никого, кроме Маргарет, не видел. Допросы брокера Трэвиса, Франчески и начальника службы безопасности, которого Трэвис уволил два года назад, не дали ничего такого, чего бы он еще не знал. Что касается людей, присутствовавших на встрече ветеранов, то Дайана никого не узнала на фотографиях, которые удалось раздобыть Франческе.

Да и какие могли быть дела у военного или военного в отставке с Трэвисом?

Кейн откинулся в кресле и позволил своим мыслям двинуться в другом направлении. Если уж говорить о мотивах, то, кроме Дайаны, весьма веский мотив имела Франческа.

А может быть, это Рендл? Вполне разумно предположить, что, снося в течение более чем трех лет издевательства шурина, он, в конце концов, не выдержал. Хотя в отличие от Дайаны никто и никогда не видел, чтобы Рендл вышел из себя. Ведь он даже голос никогда не повышал.

Уставившись на вентилятор, вмонтированный в потолок, Кейн стал думать о Рендле. Происшедшая в нем перемена по-прежнему удивляла Кейна, хотя он не мог бы объяснить почему. Разве не естественно, что в семье, где произошла трагедия, один из ее членов заботится обо всех остальных, распоряжается, успокаивает? Может быть, следует поговорить с Рендлом, застав его врасплох, и попытаться разгадать, что скрывается под внешностью добродушного парня?

Поддавшись порыву, он поднял трубку и набрал номер домашнего телефона Франчески. Ответила горничная.

– Это Кейн Сандерс. Могу ли я поговорить с мистером Аткинсом?

Рендл, подойдя к телефону, неприветливо спросил:

– Что тебе нужно, Кейн?

– Нельзя ли заехать к тебе на несколько минут?

Кейну послышался раздраженный вздох:

– Зачем?

– Мне нужно задать тебе несколько вопросов в связи с убийством Трэвиса. Это ненадолго.

– Боюсь, что тебе придется подождать. Из-за смерти Трэвиса я запустил работу и теперь стараюсь наверстать упущенное время.

– А как насчет завтрашнего вечера?

– Следующие, несколько вечеров я хочу провести с Франческой и Маргарет. Надеюсь, ты меня понимаешь?

– Конечно. – Если его испугать, ничего не добиться. – Когда у тебя найдется время?

Последовала пауза.

– Как насчет конца следующей недели? В четверг или в пятницу?

Придется согласиться.

– Отлично. Я позвоню тебе, когда узнаю, уложится ли предварительное слушание в один день или растянется на два дня.

Наверное, он попусту тратит время, подумал Кейн, повесив трубку. Но дело продвигалось так медленно, что нельзя пренебрегать даже малейшей возможностью.

Последние три дня перед слушанием были полностью посвящены репетиции с Дайаной ее показаний в суде.

Кейн был безжалостен. Он заставил Дайану повторять показания столько раз, что она все запомнила наизусть. Играя сразу две роли – защитника и обвинителя, – он немилосердно пропускал ее сквозь такую мясорубку, что в конце дня она была измучена, а иногда и рассержена.

Они вместе шаг за шагом проходили события 2 декабря. Вслушиваясь в показания, которые она будет давать перед судом, Кейн заставлял ее исключить из речи такие слова, как «злоба», «ярость» и «ненависть», и заменить их более мягкими понятиями.

Меряя шагами гостиную, он учил ее, как вести себя на свидетельском месте, напоминая, что она должна смотреть в глаза окружному прокурору и судье, не прижимать к груди руки и не менять тона голоса, а также никоим образом не показывать страха.

– В чем бы ни обвиняла тебя прокурор, не подавай виду, что ты испугана. Обеспокоена – да. Испугана – нет. Помни, что ее задача – сбить тебя с толку, заставить нервничать и почувствовать себя виновной.

Закончив, они еще и еще раз начинали все с самого начала.

Как-то, когда репетиция перестала казаться просто репетицией, настолько все было реально, а его перекрестный допрос был настолько беспощадным, что Дайана нагрубила ему, он нагрубил в ответ.

– Не вздумай выкинуть подобное на свидетельском месте, – предупредил Кейн, указывая на нее пальцем. – В зале суда нет места для гнева. Разозлившись, люди теряют над собой контроль.

Иногда он оставался у нее на ночь, и, пока она спала, Кейн бодрствовал, изучал улики против нее, просматривал результаты вскрытия и полицейские отчеты, готовясь к защите так тщательно, словно от этого зависела его собственная жизнь.

Среди ночи Дайана поднималась с постели, спускалась вниз и обнимала его за широкие плечи.

– Закругляйся, Кейн. Пора спать.

Изредка он подчинялся, но чаще всего отсылал ее в постель одну. Расследование не давало результатов, и из-за этого можно было поддаться усталости, раздражению и утратить уверенность в себе. Но свои настроения Кейн держал при себе и не позволял потерять надежду Дайане.

Перед слушанием они провели уик-энд в Глен-Эллене вместе с Бекки и Заком.

Это были два чудесных дня. Они много гуляли, вели приятные разговоры и даже смеялись. Под вечер в долине неожиданно похолодало, в морозном воздухе запахло зимой. Запах давленого винограда сменился запахом горящих дров и жареных каштанов, которые Тельма каждый вечер подавала на большом глиняном блюде.