Литмир - Электронная Библиотека
A
A

С главного шоссе мы свернули на второстепенное, потом снова свернули и, наконец, выехали на дорогу, которая, казалось, вела в преисподнюю. Долину заволокло туманом, но указания, которые врач передал по факсу, оказались точными, и мы не потерялись. Еще до знакомства зная, что его фамилия Манджалавори, я прозвал его «Манджафуоко» в честь грозного персонажа из «Пиноккио».

Однако врач был вовсе на него не похож: коренастый зеленоглазый блондин. Обитал он в перестроенной бывшей сыроварне среди домиков, разбросанных на унылой равнине. Казалось, все здесь было в спячке: земля, трава, фруктовые сады. Да и люди, видимо, тоже — на улице я не увидел ни души.

Манджафуоко был в маленькой приемной. Там было темновато — очевидно, он сам выбрал такое освещение, в воздухе стоял запах благовоний. На стене я заметил тибетскую «танку» не очень высокого качества, на письменном столе красивый лист гинкго вместо украшения. Хозяин принял меня радушно и попросил рассказать, кто я, чем я занимался в жизни, что намерен еще сделать, каким я себя представляю, о чем мечтаю. Я чувствовал себя раскованно и рассказывал без утайки. Он не сводил с меня глаз, и я не сразу заметил, что его пальцы бегают по клавиатуре. Манджафуоко конспектировал. О последней болезни он меня почти не расспрашивал. Его интересовали только давние болезни, даже детские, а еще… геморрой. Он захотел, чтобы я рассказал ему все, что припомню.

Его заинтересовало то, что в Нью-Йорке я записывал сны.

Потом он заставил меня раздеться, лечь на кушетку, осмотрел и прощупал меня с головы до ног, как старые врачи, спрашивая меня при каждом нажатии, не больно ли. Живот, к счастью, не трогал.

Когда мы вернулись в кабинет, он спросил:

— На что вы надеялись, придя сюда?

Я честно ответил, что не ожидал исцеления от рака. Я был убежден, что слова «исцелить» и «рак» просто несовместимы, да и вообще мой выбор уже сделан и теперь все возможное оставалось за «ремонтниками» из Онкологического центра. Меня тревожили мои эмоции. Окружающее меня сильно угнетало, я был раздражителен, легко возбудим, меня удручали резкие перепады настроения. Я сказал врачу, что мир вижу будто через калейдоскоп: одно движение, и все становится зеленым; еще одно — и все становится красным, потом черным, потом золотистым. Мне хотелось как-то остановить это мелькание. Хотелось стабильности. Короче, я не желал вылетать пулей из магазина при звуках «Jingle Bells».

Мы проговорили больше часа, и Манджафуоко — открытый, искренний, прямой — произвел на меня прекрасное впечатление. Он был умен, образован и страстно увлечен своим делом. Он даже отдаленно не претендовал на то, что может «излечить меня от рака». Эта болезнь, по его словам, была результатом нарушения стабильности в организме. Он мог бы попытаться помочь моей «жизненной силе» вновь обрести равновесие. Я заметил, что, говоря о раке, он неохотно употреблял слово «болезнь».

— Верно. Само слово «болезнь» заставляет думать о боли, а это неправильно. Английское слово «disease» — неудобство, дискомфорт, недуг — подходит более, — сказал он. — Тело испытывает неудобства, симптомы указывают нам, что тело силится привести себя в порядок. Наша общая задача, и моя и ваша, — подчеркнул он, — помочь телу в этом его старании.

Мы понимали друг друга, разногласий не возникало. И, заинтересованный, я захотел услышать о нем больше.

После юношеского увлечения музыкой по семейной традиции, он стал изучать медицину, рассчитывая быть детским хирургом. Но его истинной страстью стала антропология. В Перу, среди индейцев, он увидел, как шаман лечит людей, и («Как это случалось со святыми», — заметил я) услышал «призыв».

Его короткий отпуск растянулся надолго. Шаман позволил Манд-жафуоко остаться и посвятил в тайны своего искусства. Вернувшись в Европу, он почувствовал, что не сможет заниматься традиционной медициной. Выходом стала гомеопатия. «Это великая медицина, — сказал он, — хотя официальное мнение с этим не согласно. Но ведь официальное мнение — не абсолютная истина».

Я был согласен с ним, его позиция интересовала меня, и он это чувствовал. «Противники гомеопатии считают ее знахарством или магией. Ну и что же тут такого? — продолжал он. — И магия не пустяк. Бывает, мы называем магией то, чего пока не понимаем, но магия — это нечто между религией и наукой».

Как-то раз Манджафуоко спросил своего шамана, чем является для него магия. «Это образ мыслей», — ответил тот.

— Для меня, — сказал Манджафуоко, — магия — это особый способ судить о вещах, много интереснее привычных, потому что там искусство сочетается с игрой. Магия меняет нас, и мы можем помочь другим изменить себя.

Помолчав немного, он добавил:

— Вот вы книги пишете, и, возможно, только одна ваша фраза помогла кому-то улучшить свою жизнь. Одна фраза — разве это не магия? И можно научиться делать это целенаправленно, позволить энергии природы течь свободно…

После месяцев в Нью-Йорке, когда я уже привык к мысли, что я — лишь тело, нуждающееся в починке, эти слова звучали музыкой. Это был глас иных миров. И мне казалось, что мое сердце становилось больше, а тело легче.

— Да, мы, гомеопаты, пользуемся капельками и крупинками, чтобы лечить людей, — продолжал он. — Но откровения мудрецов тоже заключаются в нескольких словах. А ничтожная капелька спермы разве не порождает жизнь — пусть лучше или хуже, но жизнь!

Человеку, которого считают больным, нужно вернуть утерянное равновесие. «Его собственное равновесие, — настойчиво повторил он. — Часто речь идет о том, чтобы избавить пациента от страдания, а не обязательно вылечить все и любой ценой. Если бы всегда излечивалось все, в чем же тогда искусство?» — спросил он.

Гомеопатия пытается определить в каждом случае стимул, импульс, который позволит восстановить равновесие. Вот для чего нужны капли. Поэтому их и называют не «лекарствами», а «средствами», «снадобьями».

Во время нашего долгого разговора Манджафуоко не сказал ни слова против традиционной, аллопатической медицины. Он не оспаривал мое решение поехать в Нью-Йорк; более того, сказал, что раз я начал лечиться там, то должен завершить. Но можно попытаться уменьшить вред, наносимый этим «лечением».

Выписывая рецепт, он объяснил, что для моего случая подходит производное фосфата кальция. Мне следовало принимать раствор первой степени — одну каплю на полстакана воды перед сном. Важный совет: не держать капли рядом с духами и одеколонами, а перед приемом чистить зубы. И принимать, пока не замечу появление какого-нибудь симптома, который уже наблюдался прежде. Это будет означать, что «система» получила достаточный импульс и с этого момента я войду в фазу излечения. Если же за сорок дней изменений не будет, придется продолжать прием в усиленном варианте, то есть разведенное еще больше.

Кроме этого средства, Манджафуоко выписал мне концентрат витаминов А и D, а также посоветовал, вернувшись в Нью-Йорк, купить жидкий хлорофилл (в Европе его достать трудно) и принимать по двадцать пять капель трижды в день. И не оставлять медитацию и дыхательную гимнастику на свежем воздухе. Мне было крайне необходимо насыщаться кислородом.

Рекомендации мне понравились, и сам врач показался мне прекрасным пополнением моей человеческой коллекции. Я думал о многих близких людях, которым он мог бы помочь своей «магией».

На прощание я сказал, что мне повезло: я, кажется, нашел «правильного» врача. Он со смехом ответил мне словами своего известного коллеги из прошлого: «А врачу повезло, если он встретил „правильного“ пациента».

Мы еще поговорили немного о важнейших взаимоотношениях между больным и врачом. Оба сошлись на том, что это должны быть отношения равноправного сотрудничества.

Убедившись, что у меня нет предрассудков по отношению к его «магии» и что его профессия меня заинтересовала, Манджафуоко сказал, что собирается провести в Бостоне семинар о морских препаратах, на которых он специализируется. Если я захочу, то смог бы участвовать.

28
{"b":"116803","o":1}