Вспоминая тот период, Саша говорит: "Перед концертом мы глотали чистый спирт, запивали водой из-под крана и делали "паровоз".[43] На сцену выходили как на линию огня. В зале обязательно сидели люди из горкома комсомола, переодетые кагэбэшники, которые строго следили за тем, чтобы мы ничего антисоветского не сотворили, не сказали. Мы делали все, чтобы побольше задеть этих гадов, которые нас давили и запрещали".

Весной 1988-го Чернецкий вместе с делегацией Харьковского рок-клуба в очередной раз побывал в Ленинграде, где познакомился с поволжскими рокерами и получил приглашение на фестиваль в Горьком. В отличие от дзержинцев, встреча с «тёзками» его не угнетала.

— Наше название, — вспоминает Саша, — было на уровне стёба. Три этих буквы мы расшифровывали, как хотели. Например, "Городской ПсихДиспансер". Или — "Господи, помоги дебилам", "Говно, подонки, дерьмо". В каждом городе по-своему. В Прибалтике на афишах напечатали, что «ГПД» — это, оказывается, "Гласность, Перестройка, Демократия".

— Вышли "серые лошадки", — вспоминает Чиж выступление харьковчан, — и с первой же песни все просто оцепенели. А до них было от чего цепенеть — по-настоящему «рубились» рижский «Цемент», "Калинов мост", москвичи из "Веселых картинок". А Сашка вышел, долбанул, и у меня голову свернуло…

Парень из Харькова, в отличие от многих "героев рок-н-ролла", не зубоскалил и не стебался — он обличал «совок» с предельной беспощадностью. В системе образов той эпохи он напоминал воскресшего Павку Корчагина, который с ужасом увидел, что натворили за 70 лет его товарищи-большевики ("Не говори мне о Революции, — пел Чернецкий, — Она умерла в двадцать четвертом"), сжег свой партбилет, взял гитару и ушел «партизанить» в отряд рокеров. И если блюзы-частушки того же Полковника вызывали, по свидетельствам очевидцев, желчный нервный смех, то манифесты Чернецкого — мурашки.

— Я такого никогда не слышал и не видел у нас в стране, — говорит Чиж. — И Сашка был такой бескомпромиссный, — сказал бы «плакатный», да неправильно, — какой-то честный наотмашь: "Ну, вые**те меня, б**, но я такой!..".

Естественно, с ним захотелось познакомиться. "Но в гримерку как-то неудобно было зайти, — рассказывал Чиж. — Мы-то звезды были местные, районные, а они как бы всесоюзные… А потом нас с ними в заключительный гала-концерт поставили. И мы все попали в одну гримерку". Здесь Чижа ждало еще одно потрясение: Чернецкий-на-сцене и Чернецкий-за-кулисами отличались также сильно, как доктор Джекил и мистер Хайд.[44]

— Выходит на сцену злющий, мрачный, — вспоминает Баринов. — Со сцены ушел — светлый, спокойный. Человек на сцене раскрывался, все из себя выливал: вот он какой на самом деле!..

За кулисами Чернецкий был деликатным, мягким человеком без фанатичного блеска в глазах. И этот резкий контраст с тем, как демонически он выглядел на сцене, притягивал к нему еще сильнее.

Рокеры выпили водки и закусили пасхальными яйцами. И хотя гости с Украины сразу прозвали ГПД-шников "нашими горьковскими братками", первое знакомство вышло шапочным. Чернецкому запомнился только паренек-вокалист ("на вид — лет двадцати") в самопальном свитере с вышивкой "The Beatles". Для Чижа эта встреча оставила более глубокий след.

— Чернецкий безусловно на меня повлиял — своей манерой, подачей вокальной. Естественно, я пытался писать под него. Можно сказать, что это было неким подражательством кумиру. Но Сашкин «полит-рок» был прицельным, адресным. А у меня — набор фраз, лозунгов кумачовых… Ну, а вокальную манеру я точно брал с него. До этого я пел минимум на октаву выше, а стал петь, как Чернецкий, микстом, и диапазон у меня изменился: все верха сошли на нет…

II-й Горьковский рок-фестиваль стал важным этапом в биографии «ГПД». Полтора года репетиций и концертов сделали свое дело: сработал закон перехода количества в качество. Группа нашла свой репертуар, саунд и преданных поклонников. Звание "лучшей «металлической» группы области" стало тому подтверждением. Для настоящего успеха не хватало самой малости — известности за пределами Нижегородского рок-н-ролльного княжества.

В "эпоху рок-туризма", которой журналисты назвали 1987–1988 годы, совершить прорыв на новые территории было несложно. Этой экспансии способствовали фестивали, гремевшие тогда по всему СССР — от Череповца до Владивостока. Рок-клубы, которые их устраивали, приглашали интересные группы из других городов, отправляя туда в свою очередь собственные делегации. Сравнительно небольшие деньги на билеты, гостиницы и питание добывались либо у комсомола, либо у меценатов из числа кооператоров и крупных госпредприятий. Нередко вместо гонораров музыкантам платили только суточные: три рубля с копейками. Портвейн стоил два рубля, пачка болгарских сигарет — полтинник, общепитская котлета — 17 копеек, кусок хлеба — копейку. Чего еще было желать?..

Вскоре в эту кипучую жизнь окунулась и «ГПД». На фестивале в Горьком дзержинские «металлурги» так понравились делегатам из Калуги, Кирова и Арзамаса, что их стали наперебой зазывать в гости. Но большинство устных договоренностей так и остались "протоколом о намерениях". Единственным надежным партнером оказался Ижевский рок-клуб. За выступление на своем фестивале он не предложил никакого гонорара, но твердо пообещал, что оплатит дорожные расходы и проживание в гостинице.

Взять отгулы на работе помог Олег Попов. Его общественная нагрузка — "директор группы" — не была игрой в шоу-бизнес. «ГПД» развивалась естественно, как живой организм: сначала возникала потребность, затем она получала свое скромное оформление (так было со звукооператором, осветителями и пиротехниками). Когда группа стала выступать на разных площадках Дзержинска и Горького, потребовался некто, кто взял бы на себя функцию организатора.

Таким человеком стал Попов, который сделал в «ГПД» классическую карьеру рок-менеджера: светооператор, «звукарь» и, наконец, директор. За массу проколов и накладок он получил прозвище "Великий Администратор". Но свою неопытность Олег компенсировал бешеным напором и трогательной заботой о музыкантах.

— На концерте в Горьком, — говорит Баринов, — Чиж срывает голос, а ему наутро снова петь. Нужно горячее молоко. Где ты его ночью возьмешь?.. Попов выходит из гостиницы, смотрит: вон окошко горит в соседнем доме. Приходит туда, падает на колени: "Дайте молока!". И ему дают!..

Когда ГПД-шники погрузились в вагон, их настроение, по словам Чижа, напоминало монолог Шуры Балаганова: "Вот мы едем, мы сыты. Может быть, нас ожидает счастье!..". Во всяком случае, поездка в Ижевск уже воплощала идеал каждого рокера: играть свою музыку и получать за это, если не деньги, то хотя бы ночлег и харчи.

Вдобавок Попов сообщил, что в Ижевске, кроме выступления на фестивале, у «ГПД» запланированы еще два сольных концерта. Причем, не где-нибудь, а в местном Дворце спорта — для советского уха это звучало почти как «Вудсток» или "стадион Уэмбли". (Правда, по приезду выяснилось, что никаких сольников у «ГПД» не будет: Попов в очередной раз всё перепутал).

Приключения продолжились в гостинице. Когда Майк отправился за выпивкой, его попросили заодно купить чаю. Но поскольку в СССР случился очередной товарный кризис — "чайный",[45] в продаже был только непонятный зеленый.

— Взяли у горничной тазик, налили воды и забодяжили, — вспоминает Баринов. — Сдуру-то… А чай, зараза, возбуждающим оказался. Всю ночь не спали — сидим, как дураки, ржачка распирает, а у нас наутро съемка. Нас предупредили: оденьтесь покрасивее, будем фотографировать вас для плакатов и буклетов. И мы утром, как зомби, с эмалированными рожами выходим…