(В июне 1991-го Чиж скажет журналистам: "Нас обманули. И сегодня эти песни обманутого поколения очень тяжело слушать").

На этом же фестивале дзержинцы близко сошлись с молодой командой «ЧайФ». Как и «продленщики», уральские парни выбрались на рок-сцену прямиком из подвала заводского ДК. После концертов в Ленинграде самиздатский журнал «Зомби» обозвал их "гопникообразными мальчиками", а их стиль — "подзаборным роком". В Горьком «чайфы» остались верны своей манере: злобно пели со сцены и выглядели, как помоечные коты — линялые майки, замызганные джинсы, ботинки-говнодавы. "Мы в то время еще работали: кто в ментовке, кто на стройке, — вспоминал Шахрин. — Нас всё достало! Наш протест был совершенно искренним. Из нас он пёр на каждом шагу".

В гостинице Авиазавода дзержинцы оказались с «чайфами» на одном этаже и сразу потащили их к себе. Но у новых знакомых возникла проблема: перепил бас-гитарист Антон Нифантьев. Он надел валенки и собрался идти пешком на Урал. За ним бегали, ловили, возвращали. В конце концов «дезертира» хлопнули в лоб и унесли в номер. Бывший пограничник Шахрин остался его сторожить, и в гости к «продлёнщикам» пришел один Бегунов.

— И вот тут они с Чижом дали!.. — вспоминает Баринов. — Оба сидели на койках и пели. Один песню споет — гитара уходит к другому, второй споет — отдает обратно. Вовка Бегунов пел чайфовские вещи, а Чиж — свои. По-моему, даже не пили ничего. Был "сухой закон", да и где возьмешь ночью водки?..

Чиж запомнил свои ощущения от этой посиделки, поколебавшей его пиетет перед "Телевизором".

— Наверное, где-то там, внутри, мы врубались, что «полит-рок» — это не совсем та музыка, которую мы хотим играть. И свердловчане-то как раз запали (если, конечно, запали) на мои песни типа «Ассоли». Лирика цепляла их больше. И мне самому больше нравились их вещи вроде «Ой-ё» или "Вместе теплей". А если у «чайфов» и был уклон в политику, они делали это с юмором, шашками не рубились. И этим тоже оказали на меня влияние.

Совсем другие, но не менее сильные впечатления Чиж привез из Ленинграда, где впервые увидел группу «Аукцыон». В их программе "В Багдаде все спокойно" его поразила целая куча новаций. Во-первых, театральные декорации художника Кирилла Миллера (никто из наших рокеров до выступлений с декорациями еще не додумался). Во-вторых, необычный саунд: весь бэнд звучал, как расстроенная гитара Высоцкого. Наконец, безумное шоу, которое происходило на сцене. Долговязый и нескладный Олег Гаркуша, точь-в-точь "городской сумасшедший", приплясывая, разматывал рулоны туалетной бумаги с криками "Деньги — это бумага!". Набриолиненный красавец-брюнет Сергей Рогожин голосом оперного Онегина нёс всякую чушь, типа "Нефть ушла от нас!". Лёня Федоров колдовал над своей гитарой, как шаман. Рядом извивалась живая змея… Было от чего "двинуться мозгами".

— Приезжаю в Дзержинск, — рассказывает Чиж, — а там опять «металл»! Ну когда же мы, блин, завяжем?!.. А потом проходит один концерт, другой — люди вопят, довольны, и вроде бы, думаешь, всё и нормально…

Однако Чиж был так сильно ушиблен «Аукцыоном», что не отказался от мысли сделать ГПД-шные концерты более зрелищными. "Уж коли нет декораций, — предложил он, — давайте «пробьем» публику чем-то другим". В то время группа готовила новую программу "Будь готов!", разоблачавшую сталинский режим. Полем для экспериментов стала песня с припевом "Мы — дети застоя, но не хотим покоя".

— Майка Староверова озарила идея: "Хорошо бы тут в унисон с гитарой Быни пустить детский хор. Как у "Пинк Флойд", в "The Wall", — рассказывает Баринов. — Чиж загорелся: "Я найду!".

В хоровом кружке при ДК им. Свердлова были отобраны восемь пацанов и девчонок. На II-й Дзержинский рок-фестиваль юные вокалисты пришли с пионерскими галстуками, в белых рубашках и наглаженных юбочках-штанишках.

Начиналась программа интригующе. Парни долго искали по фонотекам песню "Эх, хорошо в стране Советской жить!" в исполнении именно детского хора. Под звуки этой фонограммы они выходили на сцену. На словах "Перед нами все двери открыты" плёнку как будто заедало — "открыты… открыты… открыты…". После этого Баринов барабанил вступление, и в зал летел яростный ХМ. Когда Чиж заканчивал свои куплеты-припевы, Быня «добивал» публику гитарным соло. И в этот момент на сцену выходили пионеры.

— Зал был в обмороке, — вспоминает Баринов. — Дым, свет, волосатые дураки пилят «хэви», а тут еще появляются дети!..

Итогом творческих поисков стал диплом жюри "за самую цельную программу".

В апреле ГПД-шники повезли "Будь готов!" на горьковский фестиваль «Рок-88». Накануне они узнали, что на одной сцене с ними выступит гость из Харькова — "Группа продленного дня". Это был жестокий удар: свое название «продлёнщики» считали на редкость оригинальным…

Так совпало, что в дни фестиваля у Чижа гостил армейский дружок Саша Гордеев, который учился в харьковском университете. Но ничего конкретного рассказать о своих земляках он не смог: "Вроде бы панки какие-то!..".

Выступление «тёзок» из Харькова пришлось на конец концерта. К микрофону вышел худощавый чернявый парень в картузе, латаных джинсах и сапогах. В руке он держал будильник, который вдруг начинал трезвонить:

"С первых аккордов зал оказался словно под током, — рассказывала журналист Алла Миневич. — Саша Чернецкий — настоящий волчонок… недоверчивый, настороженный, злой… ссутулился, в пиджаке каком-то лагерном, усмешка ледяная… Людей словно загнали в угол, довели до предела, и они не поют, а просто кровь идет горлом".

— Я тогда на Сашку смотрел, как кролик на удава, — говорит Чиж. — Процентов восемьдесят тех, кто видел его выступления, со мной согласится: наступает мгновенный ступор, и деваться уже некуда. Или ты блюёшь, потому что это ненавидишь, либо становишься фанатом раз и навсегда.

— Моя фамилия определила судьбу, — считает Саша. — Чернец — это странствующий монах, который всю жизнь ходит с 20-килограммовым посохом.

Благополучное детство этих испытаний не предвещало. Он родился 10 января 1966-го в Харькове, в приличной по советским меркам семье. C четвертого класса всерьез увлекся футболом, мечтая о карьере форварда, и первыми его кумирами стали бразилец Пеле и киевский «динамовец» Буряк. Время рок-н-ролла наступило позже.

"У нас был друг семьи — дядя Володя, фанат Высоцкого, — рассказывал Чернецкий в одном из интервью. — Немного актер, немного боксер, немного скалолаз. Бородатый такой, играл на «семиструнке» и пел хриплым голосом. На меня, 16-летнего пацана, Высоцкий произвел огромное впечатление. Сильнейшая поэзия. А мой двоюродный брат приносил Beatles, Deep Purple, Led Zeppelin. Другая музыка, другие аккорды. Когда я полюбил битлов, все остальное ушло на второй план. Через некоторое время сам начал сочинять песни — меня просто переполняла энергия".

В девятом классе врачи обнаружили у Чернецкого симптомы болезни Бехтерева. Этот недуг навсегда приковал к постели Николая Островского, автора советского бестселлера "Как закалялась сталь". Когда Чернецкий уже физически не мог играть в футбол, движение заменила музыка: отец сумел достать ему немецкую электрогитару "Musima".

Свою первую группу он собрал в 1983 году вместе с двоюродным братом: "Называлась «Карбонарии» — это были такие итальянские революционеры. А у нас был тихий протест против существующего порядка — юношеские песни, в которых бурлил поиск правды. На дворе было страшное время — Андропов,[41] днем людей на улицах останавливали — "почему не на работе?". Одним словом, как пел Башлачев, "на своем поле как подпольщики".