– У вас все любят драться? – к изумлению Муравьева, отец Доминик спросил это по-русски.

Конечно, акцент чувствовался, слово «священник» Доминик не то не знал, не то не мог выговорить, но о чем шла речь, было понятно.

– Я никогда не слышал, чтобы батюшки дрались, – искренне ответил Муравьев, переглянувшись с сотником.

– Им этого вообще нельзя, – поддержал начальника Быкадоров.

Доминик лишь покачал головой. Время избавило его от видимых следов побоев. Да и Муравьеву почему-то показалось, будто обида монаха несколько наиграна. Нет, ему, бесспорно, досталось, но еще вопрос – был ли он невинной жертвой, или же тоже в прямом и переносном смысле приложил к этому делу руку?

– Если бы! – Монах демонстративно приложил руку к левому глазу, где до этого, очевидно, был синяк.

Хозяин посмотрел на него с явным скепсисом и тихонько спросил:

– Что? Так сразу и начал драться?

– Ну, мы сначала немного поспорили… – Монах был явным полиглотом, потому что отвечал дону Педро на французском языке.

– О чем, если не секрет?

– Так, кое-какие богословские вопросы.

– Вот так, встретились – и сразу стали спорить?

– Почему же? – Доминик вдруг улыбнулся добродушной улыбкой. – Сначала мы просто посидели и поговорили, а уж потом…

Дон Педро вдруг громко и заразительно расхохотался. Муравьев со спутниками смотрели на него с удивлением, хотя всем троим хотелось присоединиться к хозяину в этом непонятном веселье.

– Посидели, значит, – сквозь смех произнес дон Педро. – И, конечно же, под это дело. – Он кивнул на стоявшие на столе бутылки. – Ох, отец Доминик, я всегда утверждал, что склонность к питию не доведет вас до добра. Вы – добрый человек, но только до второй бутылки. А дальше… Откуда только берется ваша вспыльчивость?

Отец Доминик вдруг виновато отвел взгляд. Теперь уже рассмеялись все собравшиеся, включая монаха.

– Над чем смеетесь, господа?

Женский голос заставил мужчин умерить веселье, и только его последним отблеском на губах играли улыбки.

Мужчины привычно поднялись, приветствуя входящих дам. Сердце Муравьева екнуло. Что ж, вполне естественная реакция, когда перед тобой стоит прелестная девушка, а тебе всего лишь двадцать три года.

– Вы ведь уже знакомы, дорогая. – Дон Педро первым галантно коснулся ручки жены.

Его примеру последовали остальные. Только с подключением к объектам поклонения и дочери. Все было проделано согласно церемониалу, если же казак был несколько неловок по сравнению с компаньонами, так воспитание у него было не таким.

– Почему вы не признались, дон Николай, что очень сильно помогли моему супругу? – с укоризной произнесла Мария. – Если бы не муж, я так бы и не знала, как обстояли дела.

– А также – все работники. Они наперебой рассказывали нам об отваге капитана и бывших с ним людей, – с очаровательной и лукавой улыбкой дополнила ее Виктория.

– Дон Педро наверняка бы справился и без нашей помощи, – деликатно ответил Муравьев. – Устанавливать порядок – прямой долг любого русского офицера. Ничего выдающегося в том нет.

– Скромность украшает мужчину. – Мария многозначительно посмотрела на специально надетые ордена капитана. – Особенно когда он лев на поле боя. Прошу к столу, господа.

Доминик на правах духовного отца прочитал молитву, после чего настало время одному из грехов – чревоугодию. А в отношении мужчин – еще и потреблению горячительных напитков.

Впрочем, Муравьев только пригубливал. Молодой офицер не видел особого удовольствия в пьянстве и всем напиткам на земле предпочитал обыкновенный квас. Да только где его взять посреди мексиканских степей? Зато остальные старались не только за себя, но и за малопьющего капитана. Особенно – Быкадоров, чувствующий себя не слишком уютно и из-за собравшегося здесь общества, и из-за незнания языков.

– Господин капитан, расскажите нам, пожалуйста, о России, – попросила донна Мария, когда первый голод был утолен. – Мы же почти ничего не знаем о вашей родине, кроме того, что в ней много лесов и снега.

– Почему же только лесов? – улыбнулся Муравьев. – Россия велика, и в ней есть горы и степи. И множество городов. Больших и маленьких, на любой вкус…

Разве есть тема лучше, чем разговор о своей родине? И говорить о ней Николай мог часами…

– Как сходил, дядюшка?

Рене Белюш действительно был родным дядей Лафитов и потому принимался в доме последних вполне по-семейному.

– Неплохо. Мы захватили три судна и даже успели их продать прямо в устье Миссисипи. После чего зашли в Новый Орлеан, а потом еще заглянули на Гаити.

– Да, – скупо улыбнулся Лафит, мол, шустро.

Спрашивать о подробностях он не стал, ожидая, что Белюш расскажет все сам.

– Положенную долю сейчас принесут. – В первую очередь следовало решить денежные вопросы.

Жан Лафит доверял своим капитанам. Вернее, они доказали, что достойны доверия. В флибустьерской среде очень строго подходили к вопросам дележа добычи, и за малейшее отклонение от оговоренных правил могла последовать самая серьезная кара.

Следующий час был всецело посвящен подсчетам и расчетам. Доверие – одно, а проверка – другое. Конечно же, все сошлось, и Лафит с удовлетворением присоединил к имеющемуся капиталу новое поступление.

– В Новом Орлеане много разговоров о письме русского наместника президенту Североамериканских Штатов. Представляешь, Жан, наместник буквально требует принять меры к флибустьерам, а главное – выслать из страны правительство Мексиканской республики. Многие жители возмущены наглостью русских и надеются на достойный ответ нахалам. Все общество считает: надо раз и навсегда хорошенько проучить русских.

– Не проучить, Рене, изгнать их с Мексики, пока они не усилились, – поправил дядю Лафит. – В противном случае ситуация ухудшится, как случилось с Калифорнией. Какие-нибудь вести о Франсиско имеются?

– Увы, печальные, – искренне вздохнул Белюш. – Казаки разбили повстанческую армию, а сам Франсиско убит.

– Плохо. – Лафит чуть более нервно затянулся сигарой. – Хоть и не любил я Минью, но все-таки нашему общему делу нанесен немалый урон. И эти казаки… Кто о них хоть что-либо слышал, прежде чем они объявились в наших краях? Остается надеяться, что свободолюбивые мексиканские креолы восстанут против нового владычества и свергнут русский гнет.

– Еще одна плохая новость – русский наместник переправил наших захваченных в плен ребят на Кубу, где испанские власти сразу вынесли им приговор и тут же привели его в исполнение.

– Сволочи! – выдохнул Лафит.

– О чем и речь.

Не то чтобы они искренне переживали за судьбу своих людей. Но, привыкнув к определенной удаче и безнаказанности, думали – так будет и впредь.

– Но есть и хорошая новость… – Белюш отпил из стоявшего перед ним стакана и даже не поморщился от крепкого напитка. – Боливар вновь готовится высадиться на континент. Я встречался с ним на Гаити, и Симон сам сказал мне, что в ближайшее время вернется в Венесуэлу. Он как раз готовит армию и ищет тех, кто поможет перебраться на материк. Разумеется, за неплохую плату. И еще. Он тоже выдает жалованные грамоты против испанцев.

– А против русских?

– Пока нет. Ты же знаешь, Жан, дела Мексики Боливара волнуют мало. Его цель – освободить земли южнее.

– Плохо. Лучше бы Боливар перенес действия сюда, а уж потом мы помогли бы ему в борьбе с Испанией. Пока же получается: каждый будет действовать сам по себе. Не думаю, что русские помогут нашим вечным врагам в других землях. Даже если бы хотели, у них просто нет сил.

– С чего бы им помогать? Испания продала за бесценок столько земель, что России их хватит на ближайшее время. В море они могут быть союзниками, а на земле у каждого своих проблем намного выше головы.

– И я о том же.

Однако Белюш не для того завел речь о Боливаре, чтобы узнать мнение своего племянника о текущих делах. Его интересовали вещи более конкретные и прозаические. Или – романтические, если смотреть на них с точки зрения какого-нибудь поэта.