– Мне претят подобные речи, – остановила его я. – Я бы так хотела, чтобы вы оба… были похожи на своего отца!

Джеймс помрачнел, как всегда, когда при нем поминали покойного короля. Если он и собирался сказать мне очередную дерзость, то не сделал этого. Смягчившись, я повторила:

– Будь осторожнее, Джеймс.

Он улыбнулся:

– Не беспокойтесь, матушка. Я и сам смогу уладить свои дела.

Нечто подобное говорила мне и Мэри. Как ни странно, речь тогда тоже шла об этой девушке, об Анне Хайд. Я решила впредь не изводить себя из-за такой пустой особы, как она, хотя и вынуждена была признать, что девица не была лишена женского обаяния. Мне не хотелось ссориться с моими детьми.

Вскоре из Голландии пришло известие о том, что маленький Вильгельм заболел корью. Мэри пришлось вернуться домой, хотя ей очень не хотелось покидать Париж.

Шло время, а в моей жизни, казалось, ровным счетом ничего не менялось. Правда, я чувствовала острую нехватку денег, но жаловаться мне не приходилось. Я понимала, что никто не должен ни на минуту забывать, что я являюсь матерью короля Англии, и изо всех сил пыталась соответствовать этому высокому званию.

Я уже стала уставать от обилия придворных церемоний, на которых обязана была присутствовать, восседая рядом с королевой Анной. Нельзя сказать, что она была слишком уж приятной собеседницей. Я уставала от ее общества – да простит меня Господь за то, что я плохо отзываюсь о человеке, который был добр ко мне, – и все чаще задавалась вопросом, насколько помощь Анны была мне необходима.

Порой мне все больше хотелось удалиться от двора, жить уединенно, не думать о почестях и подобающих королеве нарядах, обновить которые мне не на что, и не беспокоиться о множестве слуг, содержание которых мне не по карману.

Да, было бы весьма приятно очутиться в загородном доме, в тишине и покое, разумеется, с Генри Джермином – дорогим, преданным мне всей душой человеком, который, правда, сильно располнев, все же сохранял еще здоровый цвет лица и мужскую привлекательность. Я бы также хотела найти моего маленького Джеффри Хадсона, который когда-то появился передо мной из яблочного пирога и воспоминания о котором всегда вызывали улыбку на моем лице.

Каким удивительным и радостным было знакомство с ним и каким печальным расставание!

Да, мне бы хотелось удалиться от двора, но я ни на минуту не забывала, что у меня есть дочь, которую я обязана выдать замуж. Генриетта стала моей главной заботой – единственная из моих детей она была католичкой и жила вместе со мной. Я не спускала с нее глаз; меня тревожил ее хрупкий вид и частые недомогания, но она была очаровательна и грациозна. Я гордилась своей младшей дочерью и радовалась, когда она получала приглашения на балы, на которых присутствовал король. И все же каждый раз, когда она отправлялась на эти увеселительные собрания, я беспокоилась о том, окажут ли ей там приличествующие принцессе почести, вспомнят ли, что она – дочь и сестра короля?

А мне и без того хватало огорчений. Дело в том, что Людовик влюбился, а поскольку был еще молод и неопытен, весь двор знал о его похождениях. Объектом его страстных воздыханий стала Мария Манчини – одна из семи племянниц кардинала Мазарини, которых он привез во Францию из Италии. Все они отличались незаурядной красотой, и их появление при дворе не могло остаться незамеченным.

Марию я считала наименее привлекательной из них – ее сестра Гортензия была просто неотразима, – но именно на Марию обратил внимание Людовик. Он увлекся ею до такой степени, что даже заявил матери, что собирается на ней жениться.

– Жениться на какой-то Манчини! – вскричала я с негодованием, когда Анна обо всем мне рассказала. – Он не в своем уме!

Анна сохраняла задумчивый вид, и я не на шутку встревожилась.

– Он говорит, что не может без нее жить, – сказала Анна.

– Но он же еще ребенок! – возмущалась я.

Анна невидящим взором смотрела куда-то вдаль, и меня вдруг охватил ужас. А что, если все истории, которые рассказывают об Анне и Мазарини, на самом деле – правда? Ведь давно уже ходят слухи, будто она вышла замуж за Мазарини. И что будет, если она всерьез подумывает о браке короля Франции и племянницы всесильного кардинала?

Анна, как-то беспомощно и равнодушно поглядев на меня, промолвила:

– Ему и впрямь скоро придется жениться, это очевидно.

Не обращая внимания на ее слова, я спокойно заявила:

– А я надеюсь, что Карл скоро вернет себе корону. Только вчера я слышала, как один мудрый астролог предсказал, что сын мой вновь взойдет на престол в ближайшее время.

– Мне бы хотелось, чтобы он женился на испанской инфанте, – сказала Анна. – Но если этому моему желанию не суждено сбыться, я хочу, чтобы супругой короля Франции стала Генриетта, которую я, как вам известно, люблю как собственную дочь. Он упрямый, мой Людовик, но я уже говорила с ним. – Глаза Анны сверкали. Она гордилась этой чертой характера сына, я же своих детей за нее порицала.

– Вы говорили с королем о моей Генриетте? – изумилась я.

Она кивнула.

– Он любит ее… надеюсь… – почти прошептала Анна.

– Он любит ее… как сестру, – возразила я. – Он всегда говорил, что жалеет ее, потому что она такая хрупкая и болезненная, и… бедная… Сердце он отдал Марии Манчини…

– Этого быть не может… – проговорила королева.

Потом, мгновение поколебавшись, она добавила:

– Я говорила также с кардиналом.

Я с ужасом смотрела на Анну. Она решилась говорить об этом с кардиналом! Она тоже, наверное, не в своем уме! Конечно же, Мазарини сделает все, чтобы брак Людовика с Марией Манчини состоялся. В полнейшее недоумение меня ввергли следующие слова Анны:

– Кардинал тоже считает, что это невозможно.

– Но она же его племянница! – вскричала я.

– Да, это так, – согласно кивнула Анна и тут же пояснила: – Но кардинал очень умный человек. Он сказал, что такой брак противоречит традициям монарших семей. Народ может отвергнуть такую королеву, возможно, даже восстать против нее. И тогда во всем обвинят его, Мазарини, первого министра королевства. Он считает, что брак Людовика и Марии будет пагубным для страны… и для него лично.

– Он в самом деле очень умный человек, – согласилась я.

– Самый умный, – с нежностью произнесла Анна. – Но Людовик разгневан. О, дорогая моя сестра, мне придется как можно скорее найти ему невесту.

И тогда я подумала, что невестой Людовика непременно должна стать моя любимая Генриетта. В глубине души я давно мечтала об этом брачном союзе. Если Генриетта станет королевой Франции, я наконец смогу удалиться от двора, обрести покой, а все остальные дела предоставить судьбе.

Однако спокойно не проходил ни один день. Следующая неприятность опять была связана с выходкой мадемуазель де Монпансье. Всегда и всюду, где бы она ни побывала, возникали конфликты. Совсем недавно прощенная за участие во Фронде, Анна-Луиза вновь появилась при дворе – такая же цветущая, как всегда, хотя, возможно, слегка утратившая прежний блеск.

Кардинал Мазарини пригласил меня с Генриеттой на ужин, на котором должны были присутствовать король и герцог Анжуйский. Я всегда с радостью принимала приглашения туда, где бывал король, и этот вечер обещал доставить нам много удовольствия. Так и было, не считая одного происшествия. Когда мы после ужина покидали зал, мадемуазель де Монпансье оказалась вдруг впереди моей дочери. Подобное могло означать только одно: Анна-Луиза считала себя выше Генриетты по рождению. Это была неслыханная дерзость.

Я уже прошла вперед, ожидая, что следом за мной поспешает Генриетта, а когда вдруг обнаружила, что это не так, я пришла в ярость. С трудом совладав с собой, я в душе пожелала племяннице провалиться в тартарары.

Однако на этом дело не кончилось, ибо слух о неприличном поведении мадемуазель дошел до кардинала. Ярый сторонник придворного этикета, он был глубоко уязвлен, ибо прискорбный случай нарушения всех правил имел место в его доме.