– Я не боюсь, – отвечал маленький Карл. – И сейчас я все скажу вам. Сколько королевств оставил после себя мой дед? Четыре, верно? В стране теперь неладно, люди бунтуют. Я знаю об этом. Я слушаю все то, что говорится при мне. Меня считают несмышленышем и потому говорят друг с другом откровенно и даже не понижают голоса. Я очень волнуюсь. Вы, отец, получили в наследство целых четыре королевства, а я, ваш сын и наследник, могу не получить ни одного.

Тут я перебила его и закричала:

– Что за гадкие вещи говоришь ты своему отцу!

Сын искоса взглянул на меня из-под черной челки и произнес:

– Матушка, вы просили меня говорить правду, ничего не утаивая, и я говорю ее. Если вы не хотите слушать меня, то не надо было начинать эту беседу.

Король ласково погладил мальчика по голове и сказал:

– Ты хорошо поступил, сын мой, когда откровенно признался во всем, что гнетет тебя. Да, на нашей родине сейчас неспокойно. Это правда. У меня есть враги, которые подбивают народ на бунт. Но не тревожься. Я стану сражаться за королевство, и со временем оно будет твоим.

Я была так ошеломлена услышанным, что не смогла произнести ни слова. Когда мой сын говорил о своих наследственных владениях, я сразу представляла себе короля мертвым, и меня начинали душить рыдания.

Карл все понял и сказал мальчику:

– Я провожу твою мать в опочивальню. Ей нездоровится.

– Она ждет ребенка, – промолвил маленький Карл. – Я надеюсь, что родится девочка. Мне больше нравятся сестры.

– Отправляйся в детскую, – велел король. – Я еще раз повторяю, что знаю, как защитить свое королевство и передать его тебе в целости и сохранности.

– Благодарю вас, сэр, – вежливо ответил Карл.

Когда мы остались одни, муж мой сказал:

– Славный мальчик! Я горжусь им.

– Но мне совсем не понравились его слова, – печально проговорила я.

– Милая моя женушка, не надо строго судить нашего первенца. Он думает о своем наследстве – и правильно делает, – заявил Карл, привлекая меня к себе и нежно обнимая. – Я надеюсь, что ему не придется сражаться за свое королевство, но если обстоятельства сложатся неблагоприятно, то он сумеет постоять за себя. Но поговорим теперь о вас, моя дорогая. Вы слишком разволновались, и потому я очень прошу вас побыстрее покинуть Лондон. Вам необходим полный покой.

– Хорошо, – сказала я. – Я уже даже решила, куда именно я отправлюсь.

– И куда же? – осведомился мой супруг.

– В Утленд. Мне там очень нравится… и река рядом, – ответила я.

– Вот и прекрасно, – кивнул Карл. – Значит, в Утленд…

В Утленде мне всегда было очень хорошо и покойно, возможно, потому, что, хотя он и располагался довольно далеко от Лондона, дорога туда не утомляла. И еще там протекала очаровательная речка. Карл подарил мне это поместье, и я никогда не забывала, что это – моя собственность. Было так замечательно въезжать туда через красивые арочные ворота, построенные Иниго Джонсом. Он же до мельчайших подробностей продумал и убранство моих обитых шелком покоев.

В Утленде было два квадратных двора и огромный сад, по которому любила прогуливаться прежняя владелица имения Анна Датская, мать Карла. Нравились мне и угловые башенки с узкими бойницами. Короче говоря, это было восхитительное и очень живописное место.

В последние месяцы своей беременности я была удивительно спокойна и безмятежна. Думала я тогда не столько о будущем ребенке, сколько о своем любимом муже. Ему приходилось очень тяжело, я понимала это, хотя и не знала всего до конца, ибо Карл предпочитал не рассказывать мне ничего такого, что могло бы расстроить меня. Он, как всегда, был нежным и заботливым мужем. (Теперь-то я, к сожалению, совершенно уверилась в том, что он был прав, держа меня в неведении, – ведь я не могла давать ему никаких толковых советов.)

Я всегда терпеть не могла бездействия и потому решила написать письмо римскому папе. Это было, конечно, дерзостью с моей стороны, но я никогда не забывала о том, как лестно, по словам Панзани и Конна, отзывался он обо мне. Я ни на минуту не расставалась с подаренным мне Его Святейшеством крестом.

К сожалению, бедный Джордж Конн скончался. Английский климат был весьма вреден для него, и ему пришлось вернуться в Италию, но здоровье его оказалось подорванным, и вскоре мы узнали о его смерти. Папским легатом в Англии был теперь граф Розетти. Он нравился мне, однако друзьями мы не стали.

И вот, решившись, я отправила папе послание. Я ни словом не обмолвилась о нем мужу, потому что знала: он запретит мне обращаться за помощью к главе католической церкви. А я действительно просила папу вмешаться в английские дела и дать Карлу денег, чтобы он сумел одержать верх над этими отвратительными пуританами.

Написав письмо, я почувствовала себя лучше и увереннее. Я надеялась, что папа найдет способ как-нибудь помочь нам. Ведь он был так доволен мною!

Дни стояли жаркие и безветренные, и я очень боялась приближающихся родов. Мысленно я то и дело возвращалась к смерти крохотной Екатерины и страстно мечтала о том, чтобы со мной неотлучно была Мами. Правда, у меня была Люси, но мне недоставало мудрых советов давней милой подруги, ее доброты и того ощущения надежности, которое я всегда испытывала в ее присутствии. Но теперь у нее было трое своих детей, и младший серьезно хворал. Я с удовольствием написала бы ей о наших бедах, если бы не побоялась доверить такие важные тайны листу бумаги.

Я каждый день ожидала папского посланца и предвкушала, как расскажу Карлу, чего мне удалось добиться… «Моя милая умная женушка!» – вот что наверняка прошепчет мне растроганный и благодарный муж.

Восьмого числа я произвела на свет крепкого и здорового мальчика и была счастлива тем, что все страхи оказались напрасными. Я даже сказала Люси, что никогда раньше не чувствовала себя после родов так хорошо.

– Это и понятно, – ответила Люси. – Мальчиков рожать всегда легче.

Последующие несколько дней я провела в постели. Карл приехал навестить меня, и все было бы замечательно, если бы не отсутствие письма от папы.

Вскоре мой муж с сожалением покинул меня, ибо в Шотландии опять стало неспокойно.

Спустя неделю после его отъезда я наконец дождалась ответа Его Святейшества. Папа писал, что с радостью даст Англии восемь тысяч солдат, но для этого король Карл I должен стать католиком. В ином случае ему не следует рассчитывать на помощь святого престола.

Господи, как же я была разочарована!

Отложив послание в сторону, я зарылась головой в подушки и горько разрыдалась.

Вскоре после этого я пережила такую трагедию, что забыла обо всем остальном.

Умерла моя любимица Анна. Она всегда была болезненным ребенком, и грудной кашель мучил ее едва ли не с колыбели, но после рождения моего последнего сына Генри ей стало значительно хуже. Я проводила подле нее все дни и ночи и неустанно молила Бога, чтобы Он сохранил жизнь моей маленькой дочурке. Малышке исполнилось три года, и, хотя я уже потеряла одну дочь, сейчас все было совсем иначе. Крохотная Кэтрин умерла почти сразу после рождения, как, впрочем, и мой первый малыш, и я не успела привязаться к ним, а Анна… Анна была моим ребенком, моей любимой дочерью, о которой я заботилась долгих три года… и вот теперь она умерла.

«Она была слишком хорошей для этого жестокого мира», – всегда думаю я, когда вспоминаю последние мгновения ее жизни. Милое осунувшееся личико, огромные серьезные глаза, в которых можно было прочесть, что она понимает: смерть совсем рядом.

– Я не могу прочесть длинную молитву, – слабым голоском проговорила малютка, – и потому я прочту совсем короткую.

Она закашлялась, а потом сложила ручки и произнесла:

– Господи, позволь мне поскорее уснуть навсегда.

И это были ее последние слова.

Я упала на колени возле детской кроватки и расплакалась. Карл молча положил мне руку на плечо, а потом поднял меня и сказал: