Как король злился на этих людишек! Но, собираясь помочь осажденной Ла-Рошели, он нуждался в их поддержке и вынужден был принять их условия.

Я почувствовала облегчение, когда столкновение под Ла-Рошелью закончилось победой французов: во-первых, в глубине души я радовалась триумфу земляков, а во-вторых, это была еще одна неудача моего старого врага Бэкингема. Мне доставляло удовольствие слышать, как его хают и поносят. Он сделался главным героем сатирических памфлетов, которыми обклеивали стены и заборы по всей стране.

Он же, упорно пытаясь завоевать любовь народа, вновь вздумал защищать единоверцев. На сей раз он собирался освободить гугенотов из осажденной Ла-Рошели.

Явившись в Лондон и встретившись с Карлом, герцог вряд ли остался доволен нашими наладившимися отношениями, хотя, конечно же, был рад, что я потеряла своих друзей. Я пыталась предугадать, какую новую пакость он мне устроит, когда закончит со своими французскими делами; ибо пока все его помыслы были сосредоточены на экспедиции в Ла-Рошель. Он отправлялся в Портсмут, дабы убедиться, что все необходимые припасы погружены на корабли.

Карл появился у меня сразу после его ухода.

– Стини удивительно мрачен, – сообщил мне муж. – Прежде я никогда не видел его таким… Обычно он уверен в успехе.

– Вероятно, многочисленные неудачи заставили его в конце концов усомниться в собственном могуществе, – несколько язвительно заметила я. – И это неплохо, ибо всегда лучше знать, кто ты есть на самом деле, а не воображать себя тем, кем тебе хотелось бы быть.

Карл, как всегда, был немного задет тем, что я критикую его обожаемого Стини, но спорить со мной не стал. Он заговорил о другом – и тут же превратился в нежного любящего супруга.

А вскоре из Портсмута пришла страшная весть.

Король был просто раздавлен горем, а мне было очень жаль мужа: ведь я знала, каково это – потерять глубоко любимого человека. Разве не отняла у меня судьба вот так же милую мою Мами?

И по иронии этой самой судьбы, на короля, лишившего меня моей дорогой подруги, внезапно обрушилась точно такая же беда.

Ужасную новость доставил из Портсмута Уильям Лод. Лод был священником и любимцем Карла и Бэкингема. Мой муж очень благоволил к Лоду и – поскольку Бэкингем тоже был об этом человеке самого высокого мнения – назначил его членом тайного совета, пообещав лондонскую епархию. У Лода уже был сан епископа Батского и Велльского. Он был очень дружен с Бэкингемом. Одно время мать Бэкингема стала проявлять интерес к католицизму, и Карл послал к ней Лода, дабы тот образумил пожилую леди. Лод оказался на высоте и, пребывая под кровом Бэкингема, тесно сошелся с герцогом. Король же привык все делить со своим Стини, а потому тоже подружился с Лодом…

И именно Лод явился к нам со скорбной вестью.

Весь Уайтхолл замер. Я никогда еще не видела короля в таком состоянии. Лицо Карла стало пепельно-серым, а глаза недоверчиво глядели вдаль, будто умоляя кого-то – полагаю, Всевышнего – сказать, что все это неправда.

Тем не менее это было правдой.

– Он предчувствовал, что скоро умрет, – рассказывал нам Лод. – Накануне вечером он позвал меня к себе. Он был очень серьезен, а Вашему Величеству известно, как это на него непохоже. Он умолял меня, Ваше Величество, попросить вас не гневаться на него и позаботиться о его семье.

– О Стини, – горестно шептал король, – как ты мог подумать, что я брошу твоих близких на произвол судьбы?!

– Я спросил у него: – продолжал Лод, – «Почему вы так говорите? Раньше вы никогда не задумывались о смерти. Я всегда видел вас, милорд, веселым и полным надежд». А он ответил: «Меня погубит одна авантюра… Кое-кто уже простился с жизнью». Тогда я осведомился: «Вы боитесь убийц?» И он кивнул. Я предложил ему носить под одеждой кольчугу, но он лишь презрительно рассмеялся. «Это не защитит меня от ярости толпы», – сказал он. И так и не позаботился о своей безопасности.

– О Стини, – застонал король.

Я хотела знать, как это случилось, – со всеми подробностями. Пока я расспрашивала Лода, король сидел, закрыв лицо руками. Наконец Лод шепнул мне, что король не может больше этого слушать.

Зато я могла это слушать сколько угодно. Душа моя ликовала, и я настояла на продолжении рассказа.

– Он остановился в доме капитана Мейсона на Хай-стрит, – возобновил свое повествование Лод. – Так было удобней наблюдать за погрузкой. В ожидании отплытия кораблей герцогиня поселилась в этом же доме вместе с супругом. Утром он спустился к завтраку и с удовольствием откушал. Затем вышел в холл и задержался там на миг, чтобы перекинуться парой слов с поджидавшим его сэром Томасом Трайером. Внезапно какой-то человек шагнул вперед. Крикнув: «Да помилует Господь твою душу!», он выхватил нож и всадил его герцогу в грудь… Прямо под сердце…

Король тихо застонал, а я подошла к нему и взяла его за руку. Он благодарно сжал мои пальцы.

– Герцог сам выдернул нож из раны, – продолжил Лод. – Милорд истекал кровью, и кровь его залила все вокруг. Он сделал два шага, словно преследуя убийцу. Потом герцог выкрикнул: «Злодей!» – и рухнул на пол. В холл вбежала герцогиня. Бедная леди, уже три месяца как она в тягости. Герцогиня опустилась рядом с ним на колени, но он умирал, и я видел, что его не спасти… Я пытался поддержать его в последние минуты как мог, а он опять умолял меня заступиться за него перед вами и попросить вас присмотреть за его семьей.

Король был слишком потрясен, чтобы говорить. – А убийцу поймали? – поинтересовалась я.

– Да. Им оказался некий Джон Фелтон – отставной офицер, считавший, что герцог чем-то обидел его. Да тут еще палата общин осудила действия Бэкингема, и Фелтон решил, что, убив герцога, окажет великую услугу Англии.

И он ее действительно оказал, подумала я. О, милый Джон Фелтон!

Однако я уже кое-чему научилась. Я не стала высказывать своих мыслей вслух и все свое время посвятила тому, чтобы хоть как-то утешить короля.

Странно, но этот человек, положивший при жизни столько сил, чтобы вбить между нами клин, после смерти своей очень нас сблизил.

Я сочувствовала горю Карла, поскольку на сей раз взглянула на случившееся его глазами. Муж мой безмерно страдал, и я утешала его как могла. Ведь Стини исчез навсегда, а Мами – нет; я могла написать ей и еще надеялась ее увидеть.

Король часто вспоминал о Стини, и мне приходилось сдерживаться, чтобы не высказать все, что я думаю о покойном герцоге. А через некоторое время я поняла, какое утешение находил король в разговорах о любимом друге, чьих недостатков не замечал и не желал замечать.

Карл совершенно потерял интерес к жизни, и казалось, лишь я одна могла помочь несчастному королю. Я была рада этому, а он не мог ни на день расстаться со мной. Я относилась к мужу с нежностью. Чувствовалось, что он, в сущности, слабый человек, но я не считала это его недостатком; наоборот, именно это и заставило меня полюбить его.

Я относилась к нему не как к мужу, а как к сыну, и он был признателен мне за это. Да, Карл был явно не из тех, кто любит навязывать другим свою волю. Он был исключительно серьезен в своем стремлении делать все как надо; он мечтал быть хорошим правителем и хорошим супругом. Он не испытывал радости, высылая из Англии моих друзей; однако он пошел на это, считая, что так будет лучше для всех нас.

Я начала многое понимать и каждый день с нетерпением ждала наших бесед. А ночью, в уединении королевской опочивальни, мы стали наконец испытывать подлинную страсть и сделались настоящими любовниками.

И я заподозрила, что была и вторая причина столь неудачного начала нашей семейной жизни. Первой-то причиной были, несомненно, козни Бэкингема, а вот второй… неужели ею и впрямь оказалось поведение моей французской свиты? Отец Санси, например, не раз ставил меня в неловкое положение, и кончилось это скандалом из-за прогулки в Тайберн. А мои дамы без устали твердили мне, что я – француженка и католичка – живу среди англичан в протестантской стране.