Конечно, мы рассказали здесь весьма схематично то, что на самом деле составляет довольно законченную систему лечения отморожений, подробно разработанную профессором Гирголавом и его сотрудниками. Разумеется, предстоит еще много работы, есть еще неясности, пробелы в этом учении об отморожении, в его теории и практике. Но, в основном, школа Гирголава не только поставила задачу, но и решила ее.

Ранней весною 1944 года я побывал в одном из фронтовых госпиталей на Севере. Начальник госпиталя, майор медицинской службы, знакомил меня со своим учреждением. Во время осмотра нам встретился больной, шедший по коридору, опираясь на костыль. Это был юноша высокого роста.

Начальник госпиталя сказал мне:

– Это лейтенант, командир лыжной группы разведчиков. Восемь часов провел он неподвижно в засаде, в засыпанном снегом ельнике. Оказалось, что рядом под снегом пробивался ключ. Левой ногой лейтенант попал в воду. А сырость, влажность зимой – пострашнее самого мороза. Промокшая нога отморозилась, так как переобуться в тех условиях было невозможно. Конечно, лейтенанту угрожала полная ампутация – если не голени, то стопы. А он потерял всего-навсего большой палец и кусок кожи пятки. Знаете, что спасло ему ногу? Ванна и теплая комната. Когда он добрался до штаба ближайшей части, расположенной в какой-то усадьбе, там нашлось и то и другое. И, кроме того, там оказался толковый, хорошо подготовленный для лечения отморожений санинструктор. Теплая ванна, хороший массаж, растирание спиртом, горячий чай были спасением для лейтенанта. Если бы его отогревали на холоду, как прежде, лейтенант так легко не отделался бы. Теперь, мы его недели через две выпишем. И выпишем прямо в часть, здоровым. А по прежним временам – он наверняка вышел бы из госпиталя без стопы.

Отделение для больных с отморожениями 3-й и 4-й степени имело своеобразный вид. В палатах было жарко. Больные на кроватях видны были только от головы до пояса, вторая, нижняя, половина тела, ноги были скрыты в каких-то гротах. Стены и крыша гротов состояли из простыни, наброшенной на проволочные полуобручи и сверху накрытой одеялом. На каждой кровати имелся такой грот. Начальник госпиталя приподнял край простыни и одеяла одного грота. Оттуда пахнуло горячим воздухом. Внутри на полуобручах горели электрические лампочки. Это были суховоздушные ванны. В них подсыхали гниющие стопы отмороженных.

– Мы очень ценим эти ванны, – сказал начальник госпиталя. – Они нам чрезвычайно помогают. Все, кто здесь лежит, подверглись некротомии. Их омертвевшие стопы покрыты разрезами. И всё это – некротомия и горячий сухой воздух – сокращает нам сроки лечения. Вот посмотрите на этого больного, – он указал на круглолицего парня лет двадцати пяти, – у него вся стопа пострадала, до самого голеностопного сустава. Это один из тяжелых больных. Раньше ему пришлось бы провести в больнице год, а то и два. И вышел бы он инвалидом, с отрезанной до половины голенью. До нас он лежал в армейском госпитале месяц и у нас лежит уже полтора. А месяца через два-три мы его выпишем. К тому времени ему будет сделана ампутация. Вместо удаленной одной трети стопы будет протез, хороший, прочный протез. Боец сможет быстро ходить и даже танцевать.

Мы обошли две палаты с такими же больными. И всюду под закрытыми пологами гротов-ванн грелись черные, словно обугленные стопы, рассеченные некротомией. Такие же палаты имелись и для тех, у кого были отморожены кисти, только здесь гроты были устроены иначе, так, чтобы в них можно было держать руки.

Начальник госпиталя предложил мне спуститься вниз.

– Там вы увидите таких же больных, но уже после лечения.

Огромный зал был разукрашен лозунгами и плакатами с пожеланиями счастливого пути. Здесь находилось до пятидесяти выздоровевших солдат и офицеров. Они были не в больничных халатах, а в своей форменной одежде. Некоторые опирались на костыли.

– Сегодня мы выписываем их из госпиталя, – сказал мне майор медицинской службы. – Многие из них поедут в свои части, многие получили отпуск и поедут домой отдохнуть. Все они выздоровели, и нет ни одного, который лечился бы больше полугода. Есть, конечно, и негодные к дальнейшей службе в армии: это те, кто на костылях. А ведь раньше среди отмороженных было инвалидов не меньше, чем девяносто процентов. Всё это сделали быстрое отогревание и некротомия. Конечно, и облучение кварцем, соллюксом, и разные укрепляющие лекарства, и хорошее питание, и лечебная физкультура, и многое другое тоже помогли. Но главное – это всё же лечение по принципам школы Гирголава.

В замечательном романе Льва Николаевича Толстого «Война и мир», отразившем грандиозную эпопею Отечественной войны 1812 года, описывается смерть одного из главных действующих лиц – князя Андрея Волконского. Во время Бородинского сражения князь Андрей был ранен осколком разорвавшейся гранаты. Через несколько дней он умер.

Отчего погиб князь Андрей? От тяжелого ранения? Конечно, судя по тому, что можно прочитать в романе, рана в живот и бедро была, видимо, довольно серьезной. Но если бы в наши дни человека с такой раной доставили в больницу, то любой квалифицированный врач-хирург сделал бы нужную операцию и, вероятно, спас больного. И сама операция не явилась бы исключительной по своей сложности.

Князь Андрей умер не от ранения, а от гангрены, опасности которой доктор, осматривавший Болконского, не мог устранить, умер от общего заражения крови. Великий художник и тонкий наблюдатель Лев Толстой ярко нарисовал картину смерти Болконского.

В том же сражении под Бородино был ранен в бедро генерал Багратион. Мышцы, нервы и кость ноги получили большие повреждения. Хирурги, которые оказывали генералу Багратиону помощь, понимали, что надо сразу же сделать операцию, удалить верхнюю часть разбитого бедра и, может быть, даже задетый край таза. Сложная это была операция? Сложная, но в наши дни ее выполняет любой квалифицированный хирург.

Почему же она не была сделана Багратиону? Тогдашние хирурги не решались сделать ее. Они очень хорошо знали, что операция не спасет раненого. Хирургам было ясно, что после операции неизбежно наступит гангрена, а за нею – смерть.

Вот почему Багратион остался не оперированным. Хирурги были бессильны перед его раной.

27 января 1837 года на дуэли с Дантесом был смертельно ранен великий поэт Пушкин. Пуля попала в нижнюю часть живота. В чем выразилась бы в настоящее время лечебная помощь Пушкину? Ему вскрыли бы брюшную полость, извлекли бы пулю, проверили бы целость кишечника, затем зашили бы рану, и, вероятно, жизнь Пушкина была бы спасена.

Но доктор Арендт, вызванный к поэту тотчас после дуэли, являвшийся одним из видных врачей Петербурга того времени, даже и не подумал об операции. И со своей точки зрения он был прав. Операция всё равно ничего бы не дала. За ней последовало бы то, о чем мы говорили, – гангрена.

Гангрена, смертельное заражение крови, – такова была причина, которая связывала руки хирургов. Тогда не умели обезвреживать, предохранять раны от микробов, от инфекции, да и о самих микробах не имели правильного представления.

Существовала и вторая причина, парализовавшая хирургию. Она играла не менее тормозящую роль, чем первая. Это была боль.

В том же романе Толстого есть несколько интересных с этой точки зрения строчек. В них речь идет о другом действующем лице, об Анатолии Курагине. Ему во время Бородинского сражения отрезали раненую ногу, произвели ампутацию. Чтобы хирург мог выполнить операцию, несколько фельдшеров «навалились на грудь» лежащего на столе Курагина и держали его.

Иначе нельзя было оперировать. Раненый испытывал нечеловеческие боли, вырывался, дергался, крутился. Ампутация ноги – это сравнительно простая операция. Ее можно произвести даже при судорожных толчках и резких движениях оперируемого. Но операция большая, точная, сложная, требующая величайшей осмотрительности и осторожности, такая, например, как операция внутри брюшной полости, большей частью не может быть сделана в условиях, когда тело больного изгибается и корчится от невыносимой боли.