Поэтому и не мог приказ Сталина поступить исполнителям НКВД: они его не могли исполнить, для этого им нужен был только один документ — приговор суда, в данном случае – Особого совещания. А судам по законам СССР и тогда, и сейчас никто ничего не мог приказать. (Хотя и тогда и сейчас наши суды охотно исполняют любые приказы. Но это приказы, устные – письменными они просто не могут быть!) Иначе такой приказ для членов суда — неопровержимая улика, что они вынесли приговор не из собственного убеждения в вине подсудимого. А это уголовное преступление -заведомо неправосудный приговор.
Автору казалось, что за тридцать лет власти у Сталина могли быть случаи, когда он мог дать приказ «убить» без суда. (Создал же де Голль государственную организацию, которая убивала членов ОАС без суда.)
Например, в 1941 году был такой случай. Немцы броском подходят к Орлу. В тюрьме Орла – эсеры. Вывезти невозможно, оставить немцам – тоже. Время измеряется часами. Вот, казалось бы, момент, когда Сталин лично дал приказ убить. Но нет! Верховный суд под председательством Ульриха собрался и вынес эсерам смертный приговор. Все законно, если решение Ульриха можно назвать законным. Оно, конечно, преступно. Но действия НКВД в Орле – законны.
Представьте себя на месте начальника тюрьмы. К вам поступила команда – неважно, письменная или устная – от Меркулова или Берии расстрелять кого-либо. Вы расстреляли. А завтра Берию или Меркулова объявляют врагом народа, как уже объявили лучших друзей Сталина – Ежова, Ягоду и прочих. Что с вами будет? Вас же расстреляют как их пособника. И что толку, если они ссылаются на Сталина или показывают вам бумаги с его подписью? Вы-то лично со Сталиным не говорили! А бумага... ее и подделать можно.
Поэтому в таких делах главное – приговор суда. Как и почему он его вынес – это уже не ваше дело, главное, что вам приказал убить тот единственный, кто мог по закону это сделать – суд. Бумажка от суда обязана быть! Это алиби для НКВД, алиби в том, что они не убийцы и не подлежат наказанию как таковые.
Ссылка на Особое совещание есть во многих документах, связанных с нахождением у нас в плену польских офицеров. Обязаны быть и его приговоры, и должно их быть столько, сколько офицеров. Это прямые доказательства. Найти их – и не надо мучить больных стариков, добиваясь от них признания, что «убил Сталин». И не надо искажать смысл слова «разгрузка лагерей», не надо гадать на актах о сожжении дел военнопленных или на железнодорожных графиках.
А в работе обвинителей и с Сопруненко, и со следующим свидетелем поражает то, что следователи не ищут Особое совещание, его документов, не разыскивают тех, кто был его членами. Почему? Может быть, потому, что эти документы найдены, но в них нет слова «расстрелять»?
Ведь хотя Сопруненко сказал «мы убили» – этого мало: в нашей системе правосудия, в руках полковников, оговорить себя ничего не стоит. А слова Сопруненко ничто не подтвердит (мы это показали выше и покажем ниже) , более того, ему надо будет объяснить суду многое – от кого он получил приговоры, куда их сдал, зачем изымал из дел фотографии «покойных поляков» и т.п.
А теперь свидетель, который признался, что «убивал». Стоит посмотреть на его фотографию, на его острый взгляд, чувствуешь, что следователи Прокуратуры СССР рано радовались, когда, по их мнению, «раскололи» Д. Токарева – 89-летнего старца, бывшего начальника НКВД Кировской области. Потому что вряд ли он подтвердит свои показания на любом публичном суде.
Судите сами. Он выдает такую версию расстрела поляков. Их привозили в тюрьму города Кирова (охрану тюрьмы на это время куда-то дели), и там только 10 специально подобранных человек (никаких свидетелей, по приказу Кобулова, якобы, не должно было быть) занимались исполнением приговоров Особого совещания (которых, заметим, полковники юстиции и здесь не ищут). Представьте. Тюрьма – здание не маленькое, а 10 человек – это все, включая шоферов. По версии Токарева, нужно было вывести из камеры пленного, да так, чтобы поляки ничего не заподозрили и не подняли бунт, пройти с ним через многочисленные двери, которые надо отпирать и запирать, прийти в красный уголок, там заполнить на него анкету (и Токарев и следователи забыли, что для этого нужен и переводчик), затем надеть наручники, провести в комнату расстрелов, убить, убедиться, что мертв, вытащить во двор, да так, чтобы не залить тюрьму кровью, погрузить в крытую машину. Время от времени куда-то девать кровь из камеры расстрелов. (Наверное, так обычно проходило в этой тюрьме исполнение приговоров.)
А теперь прикиньте, сколько на это может уйти времени, даже если очень спешить? Наверное, не менее 30 минут на человека. Расстреливали, по словам Токарева, только в темное время суток, то есть от силы – в течение 10 часов. Если все это время расстрелы шли непрерывно, то за ночь можно было убить около 20 человек, ну 30 – максимум. А Токарев спокойно заявляет, что убивали по 300 человек, то есть через каждые 2 минуты! (Это при том, что солдаты по ровной дороге, без закрытых дверей, «походным шагом» за 2 минуты не пройдут и 200 метров!) И за месяц убили 6000 человек! При этом учтите, что те же самые люди должны были вывезти трупы и закопать в 30 километрах за городом.
По-видимому, хитрый старец подстраховался: не в силах устоять перед полковниками, он дал такие показания, от которых мог бы впоследствии без труда отказаться, как от очевидно глупых, потребовать назначить следственный эксперимент и им подтвердить свой отказ от показаний.
Ведь мы знаем, что, когда немцам надо было расстрелять сразу много людей, например, евреев в Бабьем Яру, они никогда не делали этого в тюрьмах, а только над готовыми могилами. Иначе они бы просто не справились, как бы много солдат и полицейских при этом деле ни толпилось.
Но это не единственная «шутка» старца. Он сообщает, что 6000 поляков похоронены у дач НКВД (как и в Катыни) в селе Медном с помощью редкого в те годы экскаватора, то есть очень глубоко. Но там, на дачах НКВД, во время войны был госпиталь. И в месте, указанном Токаревым, похоронены наши умершие от ран солдаты. Кроме того, там же действительно хоронили расстрелянных немецких пособников (Документ 2, стр. 177). В общем, он дал возможность прокуратуре изрядно помахать лопатой, тем более, что черепов с пулевым отверстием они найдут много, но нужных им не найти.
Так, как и эта «шутка» старца была не последней. Дело в том, что у обвинителей, как и у немцев, есть одна деталь, которая портит абсолютно все. Поляки в Катыни были убиты немецким оружием. В СССР было достаточно своего оружия – зачем НКВД в 1940 году нужно было расстреливать немецким? Немцы понимали это и делали все, чтобы ни одна гильза, ни одна вынутая из черепов Катыни пуля ни к кому не попала. Но скрыть этого нельзя, это факт. И следователи Прокуратуры СССР, радуя «лучшего немца», делают ход для объяснения этого неприятного для обвинения факта.
Они «убеждают» Токарева дать им показания, что пленных убивали из немецких пистолетов «вальтер», так как, дескать, советские «ТТ» выходили из строя. Конечно, советскому конструктору оружия Токареву есть отчего обидеться на однофамильца за свой славный пистолет, который благодаря своей надежности до сих пор стоит на вооружении в ряде стран, но дело даже не в этом. Был на вооружении безотказный револьвер «наган». Можно было взять десять пистолетов, стрелять из каждого по очереди, давая остальным остывать. Ведь это не бой, быстрота перезаряжания или смены оружия не требовалась. Но Токарев выдумал сказку про чемодан с «вальтерами», которые руководитель акции выдавал вечером, а утром забирал и прятал в чемодан. И вот пистолетами из этого чемодана якобы были убиты все 15 000 польских пленных, в Катыни в том числе. Подвох здесь в том, что если иметь в виду «вальтер» П-38, действительно безотказный, то он имеет калибр 9 мм, а советские – пистолет «ТТ» и револьвер «наган» – 7,62 мм. Так что следователям прокуратуры надо будет копать землю под селом Медным до тех пор и так глубоко, пока они не найдут 6000 черепов с пулевыми отверстиями 9 мм. Так как после войны в тюрьме города Кирова могли появиться и трофейные «вальтеры», какое-то количество таких черепов может быть. Но что их будет 6000 – глупость. Не случайно в Документе 1 дана фотография людей с лопатами в траншеях с подписью «Эксгумация останков расстрелянных поляков в районе поселка Медное», но ни о каких останках нет ни слова. А ведь если нет убитых, то нет и убийства. Копайте, ребята, глубже.
