Правда, неожиданно часто случались осечки — хотя люди в немецкую комиссию подбирались тщательно, но, например, вернувшись с Катыни, эти люди, вместо того, чтобы утверждать, что поляков убил Сталин, начинали утверждать, что их убили немцы, или уклонялись от ответа (Документ 2, стр. 45). Но в целом дело выгорело, и «международная» комиссия составила акт в нужном немцам духе.

Но вот незадача: прямого доказательства, что трупы лежали в земле с весны 1940 года, а не осени 1941-го, немецкая комиссия не нашла, хотя и люди были свои, и терминов научных они в акт навставляли (Документ 2, стр. 101). «Свежие» были трупы – и все тут!

Тогда комиссия собрала косвенные доказательства, в первую очередь -огромную массу найденных на убитых документов, из которых следовало, что все убитые не имели при себе переписки, датированной позже весны 1940 года. Для вас, советских людей, это должен быть очень слабый аргумент, и не только потому, что здесь доказательством является отсутствие чего-то; ведь вы знаете, что в те годы судебное наказание могло сопровождаться строчкой в приговоре – «без права переписки». Так что если военнопленные весной 1940 года прошли через суд – Особое совещание – то у основной массы их и не должно было быть никаких писем или открыток после даты суда. Но – утверждают обвинители — на осмотренных почти 5 тысячах трупов были найдены: один календарик, законченный в 1940 году, дневники и т.д. – в общем, около двух десятков документов, законченных весной 1940 года. Вопрос о том, что немцы могли передать для рассмотрения комиссии не все документы, даже не ставится, как можно — немцы обидятся, и хорошо, если на нас, а то вдруг на «лучшего немца» или на «всенародно избранного».

Ну что же, вам, суду, наверное, интересно взглянуть на эти, пусть даже и сомнительные, документы? Нельзя! Почему?

Да так вот как-то получилось. Хотя комиссия и была международной, но немцы никогда ни одного документа из рук не выпускали. Сами укладывали в пакеты, сами описывали, сами составляли списки, сами хранили, тщательно следили, чтобы ни одна бумажка, ни одна пуля, ни одна гильза, ни один пустячок не попал к членам комиссии (Документ 2, стр. 99).

Немцы позволили полякам лишь переписать несколько документов, и на основании этих копий лондонское правительство Польши обвинило СССР в убийстве польских офицеров.

Получается, что у вас, суда, требуют, чтобы вы на основании расписки взыскали долг у ответчика. Вы просите истца предъявить суду эту расписку, а он предъявляет вам собственноручно написанную копию и утверждает, что кое-кто еще эту расписку видел. Не мало ли этого, чтобы сделать окончательные выводы и вынести приговор?

Ну, а где же все-таки оригиналы? НКВД их, положим, невыгодно было хранить, но немцам!.. Ведь уже в 1943 году союзники, узнав о зверствах немцев, предупредили их, что каждого военного преступника найдут на краю земли и накажут. Для немцев эти документы были оправданием, они должны были хранить их как зеницу ока.

Немцы действительно их хранили, но только до момента, когда поняли, что капитуляция неизбежна, а поняв это, сожгли! Сожгли специально по приказу сверху (Документ 2, стр. 16)! Доказательства собственной невиновности?!

Тут у суда должен возникнуть обоснованный вопрос – а не за дураков ли вас – читателей – считают обвинители? Прямых доказательств расстрела поляков даже немцы не могут найти, а косвенные сожгли, оставив о них одни разговоры?! И вам надо в это верить?!

Тем более, что даже в том, что немцы опубликовали, например, что в списках польских офицеров, якобы убитых НКВД, содержится масса моментов, вызывающих сомнения. В них указаны офицеры, которые были живы после 1941 года и только впоследствии были убиты немцами.

Но у обвинения есть еще много таких же «неопровержимых» доводов. Например. Несколько польских офицеров, вывезенных из Козельского лагеря в Смоленске в средних эшелонах, были найдены в средних могилах. Отсюда вывод – их убило НКВД. А если это случай? А если в лагерях под Смоленском, куда их направили на строительство дорог, их так и селили: первый эшелон – в первый барак, второй – во второй и т.д. А затем немцы их так – по баракам – и расстреливали?

Или такое доказательство. Часть убитых в могилах Катыни была в шинелях, а часть – без. Делается вывод, что найденные в шинелях расстреляны в апреле – мае, а без – в начале лета, то есть это должно подтвердить то, что расстрелы проведены НКВД (Документ 2, стр. 60). Но, по версии обвинителей, органы НКВД везли пленных не в лагеря, а сразу в могилу; пленные покидали Козельск навсегда, и все они это знали. Они брали с собой все имущество и шинели в том числе. Другое дело, если их расстреляли немцы, как утверждало Советское правительство, в сентябре – декабре 1941 года. Тогда их брали из лагерей под каким-либо предлогом, например, на работы. И тогда действительно те, которых начали расстреливать в сентябре, могли быть без шинелей, а другие (октябрь – декабрь) в шинелях.

Вы – суд – обязаны потребовать от обвинителей более убедительных доказательств.

В ответ обвинение предлагает вам ознакомиться с документами, переданными М.С. Горбачевым В. Ярузельскому, на основе которых наше правительство сделало вывод, что польских офицеров убили Берия и Меркулов (Заявление ТАСС от 14.04.1990 г.).

Рассматривая эти документы, обвинение утверждает, что предложение Сопруненко в адрес Берии о «разгрузке» лагерей и есть начало «конвейера смерти» (Документ 2, стр. 34). Везде и сплошь слово «разгрузка» обвинители трактуют как приказ «убить». А давайте прочтем текст этого документа дальше слова «разгрузка», ведь после него стоит двоеточие с объяснением, что оно означает. А означает «разгрузка» следующее: отпуск по домам 300 больных и старых офицеров вне зависимости от того, где они живут – в советской части Польши или нет; отпуск 400-500 человек, живущих в советской части Польши, и передачу около 400 человек офицеров из числа жандармов, полицейских и т.д. под суд Особого совещания НКВД.

Но даже для последних это не была смерть, так как мы уже говорили, что полицейские и жандармы остались живы. И именно потому, что их, как самых ненавистных, отправили на работу в особенно тяжелые условия – на строительство аэродрома под Мурманск. Немцы туда не дошли, и с ними ничего не случилось. Так как же из этого документа можно сделать вывод, что пленных убило НКВД?

А ведь этот документ – наиболее важное «доказательство» вины СССР в «убийстве поляков»!

Давайте еще раз отвлечемся. 1940 год. В СССР катастрофически не хватает рабочих рук. А здесь десяток тысяч здоровых мужиков сидят, ничего не делают, регулярно занимаются спортом, получают 800 граммов хлеба в день, 75 граммов мяса и прочее, включая более килограмма сахара в месяц. Более того, еще потребовали на карманные расходы по 20 рублей в месяц, и НКВД никуда не делось — вынуждено было дать (Документ 2, стр. 74)!

Ведь они офицеры и, в отличие от уголовных преступников и рядовых солдат, их нельзя было заставить работать, они твердо знали свои права и требовали их уважения, при том что большинство из них яростно ненавидело СССР.

Совершенно очевидно, что для СССР это была обуза и что все было бы проще, имей эти люди не статус пленных, а статус уголовных преступников – тогда им можно было бы назначить принудительные работы. Но этот статус мог дать им только суд – Особое совещание – обвинив, например, в контрреволюционной деятельности или бог знает в чем еще.

Если бы их решили убить, то убили бы прямо на месте, в лагерях, которые находились в то время в местах более глухих, чем Смоленск. Не было смысла везти их с востока на запад, да еще и расстреливать в месте отдыха смолян, у дач НКВД, в местах, где каждое лето размещают свои палатки пионерские лагеря города, где пионеры отдыхали, кстати, и в 1941 году. Отдыхали и никаких могил не видели.

Вероятнее всего, что советское правосудие в очередной раз совершило преступление, но на сей раз не убийство. Особое совещание НКВД – этот специфический суд – осудило пленных по какой-либо подходящей статье, скажем, лет на 10. И все стало на свои места: невредных пленных (а после суда – уголовных преступников) направили на строительство дорог под Смоленском, вредных – в Мурманск. Наверное, пленные этого суда в глаза не видели, по обычаю наших тогдашних судов, им просто объявили приговор где-нибудь в подходящем месте – и все. Но при этом, безусловно, в приговоре должно было стоять «без права переписки», иначе родственники пленных могли поднять скандал по поводу их беззаконного осуждения.