Европейский взгляд, выраженный А.Фрикселем, прямо противоположен русскому. Характеризуя действия рыбаков как предательские, он подразумевает, что Рябов с Борисовым поступили бы разумно и порядочно, если бы указали шведам слабые места русской обороны и, пересчитав добросовестно заработанные деньги, с низким поклоном удалились. Разные шкалы этических ценностей действуют на западной и восточной частях одного континента.

Петр попытался применить европейское понятие героизма к российской действительности, но, наверное, не был понят окружающими. Его подданные классического образования не имели, Тита Ливия не читали, а поэтому приняли Горация Коклеса скорее за одного из тех голландских капитанов, с которыми любил бражничать государь.

Вообще в этой стране было неведомо, что такое героизм в том смысле, как его понимали на Западе. Мост через реку Каланэбру в Эстляндии шведы успели облить горючей смесью и поджечь до подхода русских. По приказу Петра солдаты, бросив на горящие мостовые клети бревна, ползком перебираются по ним на другую сторону и штыковым ударом выбивают шведов из предмостного укрепления. Первоисточник сухо сообщает об этом бое местного значения и не упоминает, были ли после него розданы награды: такое поведение солдат в порядке вещей. Было бы очень трудно растолковать прошедшим через огонь гренадерам сущность героического.

Героизм в его классическом понимании всегда есть исключение из правила. Герой, то есть сын бога, полубог, совершает непосильные простым смертным деяния. Он возвышается над толпой, которая служит пьедесталом для его неповторимой личности. Долг, совесть, различие добра от зла -все это хорошо для низкой черни, не для него. Цезарь Борджа, а потом Наполеон Бонапарт – любимые герои Европы, в них видела она апофеоз,своего индивидуализма. Но такая компания вряд ли подходит скромному Ивану Рябову, и на пьедестале он должен чувствовать себя не слишком удобно.

Со времен Петра понятие героизма все же вошло в обиход русской мысли, но при этом оно обрусело, потеряло первоначальную исключительность. Антитеза между героем и толпой как-то незаметно стерлась, и на ее месте появилось маловразумительное для европейца словосочетание «массовый героизм», то есть что-то вроде исключения, которое одновременно является и правилом».

Семейность определяла и взаимопомощь русских, причем здесь и не пахло благотворительностью. Человеку, попавшему в тяжелые условия, не требовалось особо унижаться, он знал, что помощь ему обязательно окажут, Особо сильно это проявлялось в трудные времена, но и в обычное время Россия, например, не знала такого явления, как бездомность. Было такое понятие «пойти по миру», и оно означало, что человек, в силу каких-либо обстоятельств не способный себя содержать, например, ребенок-сирота или беспомощные старики, жил на всем готовом определенное время в каждом доме крестьянской общины по очереди, пока не вырастал или не умирал. Было множество и других видов обязательной поддержки, о которых будет рассказано позже, а сейчас коснемся очень сложного для русских вопроса – вопроса справедливости.

Это вопрос вопросов, вызывающий подавляющее количество споров и ссор между самими русскими. Они ведь понимали, что среди них достаточно много хитрых мудраков, норовящих тяготы службы России или обществу переложить на других. Понимали, что при пользовании общими благами своего народа-семьи найдутся любители отхватить побольше. Оценить точно вклад каждого в благо семьи, рассчитать пользу его службы ей – невозможно. Эта невозможность требовала точного равенства в распределении общих благ, и каждый русский тщательно следил, чтобы это равенство не нарушалось. Он в принципе всегда был готов бесплатно служить народу вместе со всеми, но не готов был бесплатно содержать бездельничающего мудрака.

Это очень напоминает детское мировоззрение. Представьте детей за столом перед огромным тортом, и каждый берет примерно равные куски Но вот один ребенок выхватил непомерно большой кусок. Это немедленно вызывает зависть и жалобы на него отцу, и если после этого отец хлопнет юного мудрака ложкой по лбу, то это вызовет у остальных детей одобрение.

Рассказывал очевидец. Во время последней войны отступающие немцы проходят через деревню. Дождь, на улице непролазная грязь. Перед избой на дороге застряла легковая машина. На завалинке избы сидит дед. Из машины выскакивает немецкий офицер, шофер останавливает грузовик, просит помощи. Офицер подходит к деду: «Давно здесь живешь?» Дед решил, что офицер интересуется его родословной: «Всю жизнь, и отец мой здесь жил, и дед, и прадед...» — «Что же ты, русиш швайн, до сих пор дорогу перед домом не вымостил?» – обрывает его офицер.

Действительно, почему? Скорее всего потому, что дорога-то общая, что же он как дурак будет общую дорогу делать, а другие нет. Вот если бы всех кто-нибудь заставил, тогда – да, тогда как все.

Исследователи русской деревни единодушно замечают, что если нет индивидуального стимула труда, то на общественных работах, скажем, на барина, без понукания все русские будут равняться на худшего. Даже невестки одной семьи при работе на семейном поле без присмотра свекра или свекрови, скорее всего, выберут темп самой худшей работницы.

Делить что-либо между русскими – большая проблема, нельзя ошибаться, иначе даже маленькая ошибка может вызвать большой скандал.

Когда русским приходилось собираться в артели, в которых доход делился поровну, главной задачей артельщика было не только следить за тем, чтобы никто не работал меньше, чем все, но и за тем, чтобы сильные не работали больше, чем все. Иначе проблемы при дележке. Кстати, объективно разделить может только артельщик, который не зависит ни от кого из членов бригады. Но если его выбирать, то кто-то проголосует за и будет мил артельщику, а кто-то против и не мил.

Автору приходилось цифрами проверять это положение. Как-то по долгу службы он проводил социологический опрос среди рабочих завода: кого из своих начальников они считают нужным избирать — бригадира, мастера или начальника цеха.

Начальника цеха захотели избирать 70 процентов, мастера – 30 процентов, а бригадира – 14 процентов. Все, кто непосредственно работали с людьми, подтвердят правоту этого положения.

Эту русскую справедливость можно назвать как угодно, но она действует, и ее невозможно не учитывать.

У автора в цехе работали лаборантами три молодые специалистки, подруги, две из них были членами цехкома. Одной полагалась квартира, и при очередном распределении две ее подруги, члены цехкома, горячо поддержали кандидатуру своей однокашницы на получение квартиры. Но случилось непредвиденное уже после распределения – квартиру у цеха отобрали. На следующем распределении эти две подруги яростно протестуют против предоставления квартиры той, за которую они голосовали на прошлом заседании цехкома. Автор ничего не может понять, сами подруги ничего не объясняют. Может, автор так бы ничего и не понял, но опытная женщина, руководитель с большим стажем, объяснила: «Они трое окончили один и тот же техникум, пришли в одно и то же время, но недавно, уже после первого распределения квартир, у нас открылась одна вакансия инженера, и мы назначили на нее ту, которой полагалась квартира. Подруги ей этого простить не смогли».

Три уборщицы, две работают с 8 утра до 5 вечера, одна с 6 утра без обеда до 2 дня. Две другие жалуются автору: – Она уходит в 2. – Но она начинает работу в 6. – Пусть начинает в 8. – Технологически надо начать в 6. – Пусть уходит в 5. – Но она начинает в 6! Может, вас назначать на эту работу по очереди? – Не хотим. Пусть уходит в 5! – Идите к... своей работе, разговор закончен!

Через пару месяцев обе эти работницы подали заявление на увольнение — не смогли вынести «несправедливости».

Четверо рабочих чисто украли три холодильника, продать не захотели, разделить на четверых не смогли. Спустя некоторое время обделенный донес на себя и товарищей.

Над этим можно смеяться, можно негодовать, но это мы – русские. И это тоже наша национальная черта.