До цели оставался только день пути. Первый След, которым они двигались, должен привести их прямо и истинно — и невидимо для любых, кроме кирининских, глаз — в огромную впадину среди деревьев, через влажную, низкую землю под их навесом, в сердце клана, самый старый и большой во'ан Белых Сов. Лагерь располагался на ровном южном склоне долины с дубами и ясенями. Вот уже многие-многие годы на зиму туда собирались сотни Белых Сов, чтобы пережить там холодные месяцы. Их палатки раскидывались по всему склону, полускрытые древними деревьями, которые давали им приют и защищали их.

Голос Белой Совы, как всегда, должен был одним из первых прийти на зимние земли. Большая куполообразная палатка покрытая не одним слоем оленьих шкур и служившая Голосу зимним жильем, должна устанавливаться в центре разраставшегося с каждым днем сообщества. Там она спала, там ела, там же выносила свои решения. Она слушала песни, которые ей пели на открытой площадке перед палаткой, и наблюдала за кейкиринами, которые делали костяные палочки для гадания и плели из ивы и орешника анхины. Поскольку предки всегда знали, где найти Голос, то они шептали прямо в ее рассудке, когда она грезила. Иногда, исполненная их мудрости, она надевала белокрылую накидку и маску и ходила среди людей, как будто это не она. В конце зимы, когда лопались черные почки ясеня, можно было выбрать новый Голос, но от этого ничего не менялось; все равно в следующем году в той же долине, на том же месте, в той же палатке должен быть Голос, новый или старый.

Именно к ней они решили привести на'кирима: с нею он говорил, когда пришел от имени хуанинов Темного Пути, ей он дал ложные обещания. Именно она должна была судить его.

Вейн распахнула окно и высунулась в пасмурное, холодное утро. Свежий воздух ворвался в душную комнату, и она вздрогнула. Вейн плохо спала, ее сон тревожили не только собственные мысли, но и доносившийся снизу шум.

Во дворе было уже полно воинов. Кто-то чистил оружие, кто-то обихаживал коней, следил за котлами с бульоном или просто дремал. Вокруг котлов собрались небольшие группы воинов. Многие из них обхватили себя руками и приплясывали от холода. Некоторые кутались в плащи и накидки, добытые в Андуране, и были похожи на усталых оборванцев.

Мимо этого собрания шла Шрева с несколькими своими воронами. Со своего наблюдательного поста Вейн видела, как внимательно смотрели на нее воины и какими беспокойными взглядами провожали. При приближении Шревы разговоры замолкали и возобновлялись, только когда она проходила мимо.

Шрева подняла глаза и кивнула Вейн. Вейн подумала, что она сестра Тана, и не Детям Сотни считать себя равными ей, а то и выше ее. Она отошла от окна. Чаша с ледяной водой стояла на столике в ногах кровати. Она опустила лицо в воду и прогнала остатки сна.

Шрева ждала ее внизу, подбрасывая в огонь поленья. Вейн огляделась в поисках своих капитанов, но увидела только двоих, молча опустошавших миски с овсянкой.

— Перед рассветом пришли вести от Кенека, — сообщила Шрева. Она ногой поворошила уголья, от которых в дымоход и на каменные плиты полетели снопы искр.

— Вот как? — отозвалась Вейн, с раздражением оглядываясь в поисках еды. — Найдите мне что-нибудь поесть, — гаркнула она сидевшим воинам Горин-Гира.

Один из них поднялся и исчез в кухне.

— Да, — ответила Шрева. — На окраине Гласбриджа собирается еще одна компания. Остатки воинских сил Ланнис-Хейга и половина здоровых, крепких горожан. Возможно, вполне достаточно, чтобы остановить нас.

Вейн метнула раздраженный взгляд на появившегося из кухни капитана с тарелкой, на которой лежали хлеб и сыр для нее. Она выхватила тарелку у него из рук.

— Где мои разведчики? — строго спросила она у испуганного капитана. — Почему мне не докладывают? Пойди и найди кого-нибудь, кто может сказать, где они.

Воин сразу развернулся и вышел, а его оставшийся товарищ еще ниже склонился над овсянкой в надежде избежать гнева тановской сестрицы.

— Они сказали бы тебе то же самое, что и сообщил Кенек, — сказала Шрева.

— А почему он сам мне не сообщил?

— Не все ли равно, кому сообщил? Я пришла рассказать тебе о новостях.

Вейн села и отломила кусок хлеба. Хлеб долины Гласа ей не нравился, это были совсем не те пышные, грубые буханки, которые делались к северу от Каменной Долины. Шрева, не дожидаясь приглашения, села напротив. Мечи-двойники, закрепленные на ее спине, показались Вейн вздернутыми кулаками.

— Очень хорошо. Сколько? — спросила Вейн.

— Нельзя сказать точно, но Кенек предполагает, что не меньше тысячи бойцов Ланнис-Хейгов и по крайней мере вдвое больше горожан. Еще несколько сотен воинов Килкри-Хейг, уцелевших на Грайве, и горстка новоприбывших.

Вейн начала терзать золотую полоску на среднем пальце левой руки. Она сосредоточенно хмурилась. Еда была забыта.

— Меньше, чем встретило нас на Грайве, — размышляла она вслух, — но ведь и нас теперь гораздо меньше.

Здесь, в районе Дамбы Сириана, с ней было около тысячи воинов, способных выступить в поход. Три сотни или около того осталось в Андуране, чтобы охранять город и замок. Больше тысячи до сих пор осаждают Тенври вместе с несколькими сотнями от других Кровей Темного Пути. Они не смогут прийти ей на помощь, пока не будет разбит гарнизон упрямого города. Итак, на то, чтобы встретить какую бы то ни было угрозу со стороны Гласбриджа, у нее есть в лучшем случае тысяча клинков, да человек пятьдесят Боевого Инкалла Шревы, тех, кто не только выжил, но и способен держать оружие. Если Регнор ок Гир отзовется на их призыв о помощи, если он пришлет на юг хотя бы часть своих сил… но Темный Путь не имеет дела с «если бы да кабы»…

— Мы можем и здесь стоять стеной, — сказала она. — Если мы укроемся в Андуране, то лишь ненадолго задержим развитие дел. Пока они не соберут достаточно сил, чтобы сокрушить нас там.

— Именно, — согласилась Шрева. Она наклонилась над столом и понизила голос: — Хотя можно надеяться и на большее, чем на простую стену. Разве твоему сердцу не желанен Гласбридж? Он — последний большой город Ланнис-Хейгов. Если мы его разрушим, они откатятся обратно в Колглас, и тогда вся долина будет нашей, от Каменной Долины до моря.

— Конечно, желанен. Ведь это обитель моих прадедов.

Шрева опять откинулась на спинку кресла.

— Твое желание еще может быть удовлетворено, если пожертвовать всего несколькими жизнями.

Вейн вздохнула:

— Что у тебя на уме? Говори прямо. Я не могу ходить кругами на пустой желудок.

Мимо гостиницы инкаллимы вели четырех огромных лошадей. Огромные, забрызганные грязью животные шарахались от плетей, которыми их настегивали вороны. Вейн смотрела не на животных, а на своих воинов, которые молча разглядывали странную процессию. Где бы вороны ни нашли этих коней, — несомненно, на какой-нибудь ферме в окрестностях Дамбы Сириана, — они сумели превратить это в зрелище. Они вели их прямо через деревню, сквозь армию Темного Пути, сопровождаемые любопытными взглядами. Цепи, найденные в куче барахла в гостиничной кузнице, тащились за лошадьми, оставляя борозды на грязной дороге.

Толпа провожала инкаллимов и их коней до самой деревенской околицы. Они вышли на болота, образовавшиеся у основания плотины. Шрева стояла рядом с Вейн.

— Наш народ будет помнить это до своего последнего рассвета, — пробормотала Шрева.

Вейн не отозвалась. Она знала, Шреве хочется, чтобы наблюдавшие представление воины навсегда запомнили, что это сделали инкаллимы. Чтобы то, что должно случиться, осталось ярким и питательным символом веры, еще одной историей, добавленной к легендам о Детях Сотни. Некоторые инкаллимы вернулись обратно от самой влажной земли, где водоводы и трубы пропускали сквозь плотину воду в заново рождавшуюся ниже по течению реку Глас. С взмыленными и беспокойными лошадьми осталось только шестеро. Один из них поднялся на дамбу и задержался там на пару мгновений, глядя на север. Ветер трепал его черные волосы. Вейн представляла себе, что открылось его взору: огромное пространство малоподвижной, безучастной воды и, может быть, где-то далеко, почти на краю блеклого дня, разбитые останки Кан Эвора, гордо поднимающиеся над водной гладью разлива. Наглядевшись, он вернулся к лошадям, и началась грандиозная работа.