Иньюрен думал о том, как странно все кончается. Неужели все так легко кончится? Может, конечно. Его путь был соткан из тысяч маленьких случайностей: один блуждающий на'кирим случайно встретил хорошего человека в замке на море; другого на'кирима снедают гнев и горечь; когда-то, давным-давно, женщина в лихорадочном припадке посеяла семена культа, и они спустя многие годы проросли, чтобы восстановить Тана против Тана; стрела из темноты. Всего одна стрела.

Он увидел тени, мелькавшие среди деревьев. Больше никаких признаков их приближения не было. Просто он знал, что это были они. Они появились сначала поодиночке, потом вышли и остальные. Киринины стояли широким полукругом и смотрели на него. И опять не было никаких звуков кроме шума воды.

Иньюрен слегка колебался. Потребуются ужасные усилия, чтобы встать на ноги. Хотя боли вроде бы сейчас не было, но любое напряжение может повредить что-нибудь внутри. У него было такое ощущение, будто его мысли стремятся рассеяться и унестись вверх. Он должен удержать их. Он взглянул наверх. Небо было чистым и голубым. Воздух казался таким прозрачным, что можно было бы увидеть тот край света, где не давят близкие, как здесь, скалы. На мгновение Иньюрену показалось, будто он всплывает к этому синему простору, но усилием воли ему удалось вернуть себе ясное сознание.

Вот и Эглисс появился верхом на вороной лошади. На'кирим проехал сквозь линию кирининов и смотрел на Иньюрена. Лошадь тяжело поводила боками и приплясывала на мягкой, влажной земле.

Эглисс отдал повод одному из кирининов, соскочил с седла, похлопал лошадь по холке и пошел вперед.

— Ты плохо выглядишь, — чуть склонив голову набок, сказал он.

— Я устал, — согласился Иньюрен. В уме у него слова прозвучали четко, на самом деле он произнес их невнятно и с трудом.

Эглисс сдернул перчатки, заткнул их за пояс и сжал пальцы. Лошадь еще топталась у него за спиной и помахивала головой.

— Ты умираешь? — спросил Эглисс.

Иньюрен закрыл глаза и ответил:

— Да.

— Давай вернемся со мной. У Белых Сов есть хорошие целители. Может, ты еще выживешь.

Иньюрен осторожно покачал головой, он боялся головокружения:

— Нет.

— Но это же глупо. Зачем умирать такой никчемной смертью? Научишь меня всему, что знаешь, останешься со мной.

Иньюрен молчал. Что-то поднималось из живота к груди. Ноги, прежде такие тяжелые, теперь стали легкими, почти невесомыми. Он слышал, как слабо бьется его сердце.

— Не покидай меня. Ты мне нужен. Пожалуйста, — тихо попросил Эглисс. Он умолял, он был почти в горе.

— Я не могу остаться, — ответил Иньюрен. Он прилагал огромные усилия, чтобы отчетливо видеть лицо собеседника. Как будто красная тонкая сетка была натянута на глазах у Эглисса, и кожа у него была, как у трупа. Воспаленная рана портила нижнюю губу. Имелись и другие, не столь явные знаки, которые только Иньюрен мог прочесть.

— Ты перехитрил самого себя, не так ли? Предпринял что-то, что было выше твоих сил?

Эглисс небрежно отмахнулся, но Иньюрен сразу почувствовал его раздражение.

— Какая-то женщина, шпионка, подслушивала нас. Я ее выгнал. — Эглисс посмотрел вдаль. — Так, ясно. Положить поперек следа дин хем. Умно. Чья была идея? Совы жаждут крови Лис, но это их отворотит. Пока. Это, конечно, не важно. Я пришел за тобой.

— Я могу умереть, но твоя болезнь глубже, Эглисс. Она тебя разрушит. Ты должен это знать. — Иньюрен закашлялся и почувствовал солоноватый привкус во рту. Горло жгло.

— Пожалуйста, — опять прошептал Эглисс, и на этот раз его голос был ласковым. Иньюрен почувствовал, как чужая воля кладет пальцы на его мысли. Ему очень хотелось сделать так, как просит Эглисс: освободиться от страданий, уцепиться за драгоценную жизнь.

— Ты не властен связать меня своей волей. Тебе не хватит мастерства.

Некоторое время Эглисс стоял, такой же неподвижный, как киринины, и просто глядел. Какая-то облачность, кровавая по краям, мешала Иньюрену смотреть, поэтому видел он немногое, только лицо Эглисса. Ему казалось, что он многое видит на этом лице: застарелый гнев и жажду, но и еще кое-что в глазах и бровях, которые говорили о замешательстве и боли, как у ребенка, который не понимает, почему его отталкивают.

— Последний шанс, — сказал Эглисс. — Я прощу тебе все уколы, если ты вернешься со мной. Учи меня.

— Нет.

Эглисс резко повернулся и отошел. Иньюрен испытал странное чувство облегчения.

— Постой, Эглисс.

Тот оглянулся.

— Рано или поздно они убьют тебя, — сказал Иньюрен. — Белые Совы или Темный Путь, или Крови Хейг. Ты думаешь, что если сможешь играть в их игры, то станешь частью этого всего. Но ты не сможешь, Эглисс. Им не нравится, что ты хочешь стать одним из них.

Эглисс от ярости даже оскалился, выдернул копье из руки ближайшего киринина, шагнул к Иньюрену и вогнал копье ему в живот настолько глубоко, что вошло даже древко.

— Никаких игр, человечишка, — прошипел Эглисс. Иньюрен тяжело откинулся назад. Но Эглисс не дал ему упасть. — Ты как-то сказал мне, что я собака, вообразившая себя волком. Кто я теперь? Волк или собака?

— У тебя сердце пса.

— Очень хорошо. Но эти звери гораздо сильнее твоих.

— Я сделал свой выбор, — пробормотал Иньюрен и почувствовал, как с его губ уходят последние силы и устремляются в морозный воздух. Все оказалось легче, чем он ожидал.

Эглисс плюнул ему в лицо и выдернул копье. Иньюрен упал на бок.

Эглисс отступил на шаг и пробормотал:

— Жаль.

— Кончайте его, — приказал на'кирим на языке Белых Сов. Доля пела в его словах, сообщая приказу такую силу, что не исполнить его было нельзя. Киринины кинулись вперед. Они столпились вокруг Иньюрена, и он исчез в мелькании топчущих ног и безумии копий. Эглисс некоторое время наблюдал за этим, потом повернулся и пошел к своему коню. Вскакивая в седло, он вскрикнул, в крике слышались и боль, и гнев.

Отъезжая, он не оглядывался, но низко сгорбился. Киринины выстроились за ним, и скоро всех поглотил лес. Окровавленное тело на'кирима из Колгласа осталось лежать на мокрой траве в ожидании отвратительных птиц. Только раскатывался грохот водопада.