Первый Боевого сказал:

— Не просто странно, но и рискованно заключать в тюрьму курьеров Гира. Как и для нас, знать о таком факте и не известить об этом Регнора, а мне кажется, что ты предлагаешь именно это.

— Мы — инкаллимы. Всегда сначала вера, потом все другие соображения. Если что-то угрожает вере, мы должны об этом знать. Вэна озабочена тем же, но не может докопаться до истины. Она предлагает передать его нам, Охоте.

— Ты говорил об этом с Авенн? — спросил Найв. Он встревожился; никому из них не нужно было говорить, что кем бы ни был вестник, он не переживет внимания и забот Охоты.

Теор покачал головой:

— Я никогда этого не сделаю, пока не заручусь твоим согласием. И ты это знаешь.

— Мне нужно еще наркена, — заявил Найв и стукнул по столу. — Где вечно этот мальчишка, когда он мне нужен?

Потом задумчиво посмотрел на Теора:

— Ты дашь мне время подумать над этим?

— Сколько угодно, — ответил Теор.

Найв опять заулыбался и со своим уродливым шрамом стал похож на старика, погруженного в спокойную, беззаботную жизнь.

— Давно уже не происходило ничего подобного. Того и гляди, почувствуешь себя почти молодым.

Теор вышел через незаметную боковую дверь, минуя учебные дворы и оружейные мастерские. Он проследовал по крытой галерее с колоннами в конец огороженной территории Боевого Инкалла и вышел через ворота в наружной стене. Там его ждал паланкин; пока зима не развернулась в полную силу, тропа по склону холма к храму Мудрого Инкалла оставалась грязной и, конечно, не годилась для ног Первого.

Снежок, выпавший ночью, почти сошел, но в воздухе ощущалось, что он еще пойдет. Покачиваясь в паланкине, Теор поверх деревьев разглядывал темные склоны, спускающиеся к Кан Дредару. Черно-коричневый город Регнора ок Гира во все стороны растянулся на равнине почти бесформенным хаосом деревянных лачуг, столпившихся вокруг нескольких каменных строений: казарм городской стражи, крытого рынка и цитадели Верховного Тана. Мирная сцена. Теор по собственному опыту знал, что города лучше разглядывать издали. При ближайшем рассмотрении они всегда оказывались грязными и алчными. Как всегда над городом патрулировали канюки и коршуны. Теор заметил, что описывавшие неторопливые круги над глухими улицами птицы разделились, поделив Кан Дредар между собой.

Внимание Теора привлекло бледное существо на склоне. Он мельком отметил серую кожу в сыпи; значит, дитя. Когда рождался больной или увечный ребенок, некоторые семьи отправляли его, как этого, в леса или на склоны, чтобы тот испытал судьбу. Подобное изгнание существовало в практике Верховных Танов Гир много лет назад, его возвели в закон еще в те времена, когда десять тысяч (всего!) совершили переход на север. Тогда каждый будущий воин ценился на вес золота, и рисковать наследственностью не стоило. Но некоторая часть простого люда и до сих пор упорно придерживалась тех требований веры. Правда, бывает, что через день-два мамаша возвращается, и, если Книга Последнего Бога пощадит дитя, забирает малыша обратно в семью и растит его самым наилучшим образом. Хотя… Путь этого ребенка пролег должным образом.

Теор плыл в паланкине. Необходима осторожность при исследовании своих сомнений относительно Регнора ок Гира. Прежде всего он должен привлечь на свою сторону Найва и Авенну. Среди трех Инкаллов Мудрый считался самым старшим, но это еще не означало, что Боевой и Охота будут слепо следовать за лидером; единство имело значение, когда Кровь Гир была неуверенна в своей воле и силе. В такие времена (а они за полтора столетия, прошедшие с момента изгнания Темного Пути из Тан Дирина, наступали несколько раз) инкаллимы должны особенно сплотиться.

Они прошли уже две трети пути к зданиям Мудрого Инкалла, когда носильщики замедлили ход. Сзади послышалось чавканье грязи.

— Что там? — с равнодушным видом спросил Теор.

— Мальчик бежит. Судя по виду, кандидат в Боевой, — ответил один из носильщиков.

Теор, засунув озябшие руки под мышки, ждал.

Он сразу узнал посланца: кузен Лаккана ок Гейвен-Гира, Калум. Значит, послание прямо из палат Найва. Мальчик запыхался, щеки у него пылали, а одежда заляпалась грязью.

— Первый… Первый, меня послал Мастер Найв. Он велел мне перехватить вас на тропе, если смогу.

— Значит, ты преуспел, юноша.

— Он сказал, что именно вы должны первым принести новости в Мудрый Инкалл.

— Вот как?

— Только вы ушли, появилась птица-вестник. Андуран пал, Первый. И город, и замок в руках Горин-Гира.

Теор тщательно подавил малейшие признаки удивления.

— И Мастер Найв сказал, что я должен сказать… — Калум нахмурился от усилия точно вспомнить слова. — Я должен сказать, что теперь он быстрее начнет думать над делами, — кажется, он был очень доволен тем, что передал фразу точно. — Это великий день, да, Первый? Бог Последней Книги улыбнулся нам.

Теор отозвался:

— Истинно так. Можешь передать своему хозяину, что я разделяю его восторг. Посмотрим, сумеешь ли ты добежать обратно быстрее, чем сюда.

Калум коротко кивнул и полетел в обратный путь. Теор смотрел ему вслед. Он видел, как мальчишка поскользнулся и распластался на земле, взметнув в воздух скучную грязь. Но Калум, как ни в чем не бывало, вскочил и опять скачками понесся вниз, на ходу вытряхивая из волос влажную землю. Теор двинулся дальше, ломая голову над неожиданными новостями. События развивались быстрее и драматичнее, чем он мог себе представить. Найв прав: нужно скорее принимать решение. И еще нужно не забыть похвалить Найва за его все еще острое чувство юмора. Все-таки приятно, что кто-то из верхушки Гейвен-Гиров пробрался через леса, чтобы принести весть о славе Горин-Гира. Лаккан, когда узнает, будет плеваться желчью в свой украшенный самоцветами кубок.

На долину Гласа опускались сумерки, окрашивая землю в голубое и серое. Наверху, на башне замка Андуран Кейнин нан Горин-Гир встречал конец дня. Под ним лежал город, а за городом мимо ферм уходила дорога на юг. Белые Совы зажгли свои костры, их желтое мерцание притягивало его взгляд. Столь продолжительное присутствие кирининов на землях, теперь принадлежавших Крови Гир, было горьким разочарованием для Кейнина, но он не собирался отправлять их восвояси, пока они еще готовы драться за интересы Темного Пути.

Эглисс, с тех пор как вернулся от водопада Снежной Реки, скрывался в лагере Белых Сов. Один из часовых Кейнина, который видел, как банда полукровки возвращалась через гряду над Гласом, доложил, что Эглисс ехал верхом неуверенно, как будто он был ранен, хотя крови на нем не было. Странные звуки срывались с его губ, как у человека, находящегося в глубоком бреду, а голова опустилась так низко, что лица совсем было не видно.

Кейнин послал гонца в лагерь, как только услышал о появлении Эглисса. Они вернулись с пустыми руками, их не пустили Белые Совы. Они принесли только известие от одного из кирининских воинов, немного говорившего на их языке, что на'кирим из Колгласа умер, а остальные — трое хуанинов и две Лисы — ушли в высокие горы. Эти новости повергли Кейнина в гнев и уныние. Ему безразлично, жив или умер метис. Вот то, что девчонка Ланнис, вероятно, последняя в своем роде, ускользнула от него — это другое дело. Обет, который он дал отцу — вернуться только тогда, когда все члены этой ненавистной семьи канут во мрак, — был обещанием, данным человеку, которого он, Кейнин, не чаял больше увидеть по эту сторону Кайла. Это была клятва чести о готовности принять любую судьбу, какую бы ни послал Темный Путь тому, кто сделал такое смелое обещание. А теперь девчонка исчезла. Эглисса с самого начала интересовал только тот, другой, на'кирим, и он позволил ей проскользнуть сквозь его, а значит, и Кейнина, пальцы.

Какое-то неосознанное ощущение заставило Наследника Крови отвернуться от окна. В дверях стояла Шрева. За ее спиной стоял Игрис и с тем же видом глядел на хозяина. Кейнин кивком головы отпустил щитника. Также молча он показал на одно из кресел, но Шрева оставила приглашение без внимания.