Кросан уронил печать на грудь и огляделся. Палата приемов никогда не была так изысканно украшена. Золотистые ленты были натянуты от трона до полированных копий для охоты на кабана, веерами закрепленных на стенах. Висели венки из растений с девизами Андурана, Колгласа, Гласбриджа, Таргласа и Тенври, пяти городов Крови. Красный с золотой каймой ковер растянулся на всю длину палаты.

Именно в этой комнате на шее Кросана когда-то впервые появилась печать. Его отец свалился в лихорадке и умер всего через несколько месяцев после того, как невредимым вернулся из Битвы в Каменной Долине. Кросан взглянул на Нарадина и Эйлен. Эйлен качала на руках сына. И муж, и жена были одеты в простые белые длинные, до полу, одежды. Младенец был завернут в пеленку кремового цвета. За их спинами собралась небольшая группа чиновников и военачальников замка. Их было меньше, чем должно было бы быть. В другие, спокойные, времена от каждой семьи со всех земель тана здесь стоял бы представитель, чтобы засвидетельствовать то, что сейчас должно произойти.

Недалеко от тана стояла дубовая подставка и на ней серебряная купель с водой. Возле нее ждал Этол Кинтин, Клятвенных Дел Мастер Крови Ланнис-Хейг. Седые волосы и борода, сутулые плечи и кожа, как поношенная шкура, создавали впечатление дарованной ему на старости лет мудрости. Его обязанности, которые он разделял еще с десятком Клятвенных Дел Мастеров, лежали в самом центре жизни Крови и ее истории. Одной из таких обязанностей были Именины отпрысков тана. Обычно Именины проводились в конце третьего месяца жизни младенца. По причинам, о которых никто не задавал бы вопросов, нынешние Именины проводились, когда младенцу не исполнилось еще и месяца.

— Нужно начинать, — пробормотал Кросан.

Нарадин и Эйлен подошли к купели и склонили головы перед Мастером.

— Кто этот ребенок? — спросил Этол.

Ответила Эйлен:

— Он сын Эйлен, дочери Клачена и Димейн, и он сын Нарадина, сына Кросана и Лайэн.

Этол кивнул:

— Омой его.

Нарадин с Эйлен сняли с младенца пеленку и опустили его в купель с водой. Они держали его очень бережно. Малыш не заплакал и тогда, когда Нарадин держал его, а Эйлен подняла в ладонях воду и вылила на головенку. Нарадин вынул сына из воды, и Этол подал ему новую, безупречно белую атласную простыню. Малыша в нее завернули.

— Кто этот ребенок? — снова задал вопрос Клятвенных Дел Мастер.

Возникла еле заметная пауза, но Эйлен тут же ответила:

— Он Кросан нан Ланнис-Хейг.

Нарадин взглянул на отца. На лице старика появилась печальная улыбка, но он ее не замечал, только часто-часто моргал заблестевшими влагой глазами.

Этол подошел и завязал на запястье младенца ленточку нежнейшей ткани.

— Кросан нан Ланнис-Хейг, сын Нарадина и Эйлен, добро пожаловать к нам. Носи свое имя с честью.

Мастер выпрямился и улыбнулся молодым отцу и матери:

— Хорошее выбрали имя.

Ропот одобрения прокатился и по толпе гостей.

Эйлен улыбнулась в ответ:

— Мы тоже так думаем.

— Есть еще одно дело, — сказал Нарадин и повернулся к отцу. — Тан, я хочу встать на место моего сына и принести клятву крови от его имени. Такова моя воля.

Кросан вздернул бровь:

— Это не принято… — Он взглянул на Этола.

— Но, конечно, возможно, — подтвердил Мастер. — При некоторых обстоятельствах разрешается одному занять место другого, если… — он помолчал немного, на лице у него появилась неуверенность, он явно колебался, — …если существует вероятность безвременной смерти.

Эйлен, склонившись над ребенком так, словно в мире больше никого и ничего не существовало, гладила щечку младенца.

— У нашего сына есть имя, но этого недостаточно для внука тана в такое время, как нынешнее, — сказала она, не поднимая глаз. — Не годится, чтобы он умер с именем, но не господином.

Кросан вздохнул, губы у него дрожали, кажется, он не мог говорить.

— Хорошо, — наконец хрипло произнес он. — В этом нет нужды, поскольку ребенку никакой вред не будет причинен, но это выбор родителей. Этол, вы примете Клятву Крови от моего внука. Нарадин займет его место.

— Положите ребенка на пол, Наследник Крови, и станьте возле него на колено, — распорядился Этол.

Нарадин исполнил. Белая простыня засияла на темно-красном ковре. Тан стиснул зубы и отвернулся, пытаясь справиться с охватившими его чувствами. Младенец издавал слабые, невнятные звуки и крошечные ручки хватали воздух, как будто хотели поймать какие-то плавающие пятнышки, которых никто, кроме него, не видел.

Этол приблизился, встал между таном и Нарадином и заговорил, звучно и бесстрастно:

— От имени Сириана и Паулла, Энвара, Гейхена и Тевана — Танов, которые были. От имени Кросана ок Ланнис-Хейга, тана, который есть сейчас. И от имени танов, которые еще будут. Я приказываю всем слушать, как будет принята присяга. Я — Тан и Кровь, прошлое и будущее, и эта жизнь будет связана с моей. Я приказываю всем запомнить это.

Он протянул Нарадину раскрытую ладонь:

— Есть у тебя клинок?

Нарадин молча вытащил из висевших на поясе ножен короткий нож с плоским лезвием с роговой рукоятью и положил его острием к себе на ладонь Мастера. Этол внимательно оглядел нож.

— Нож новый? На нем нет крови? Знаков? — спросил он, и Нарадин признал, что нет.

— По какому праву ты говоришь за того, кто приносит клятву?

— Он мой сын.

— Принимается. — Этол тоже опустился на одно колено рядом с младенцем и поднес нож к пухлой ручонке. — Ты дашь свою кровь в знак присяги?

— Дам, — ответил Нарадин вместо сына.

— Этой клятвой твоя жизнь связывается с моей, — торжественно произнес Клятвенных Дел Мастер. — Слово Тана Ланнис-Хейг тебе закон и правило, как слово отца своему ребенку. Твоя жизнь есть жизнь Крови Ланнис-Хейг.

Он сделал крошечный надрез на коже ручки. Выступила капелька крови. Выражение недоумения и обиды проступило на личике Кросана-младшего. Он тихонько захныкал, что могло означать скорый переход к плачу. Этол подхватил капельку на самый кончик клинка присяги и большим пальцем начал втирать кровь в металл.

— Ты вверяешь свою жизнь Крови Ланнис-Хейг?

— Да, — ответил Нарадин.

— Никто не может встать между тобой и твоей присягой, — сурово произнес Этол. — Этой клятвой ты отвергаешь всякую другую преданность. Кровь защитит и поддержит тебя. А ты должен будешь защитить Кровь. Произнеси твою клятву.

Нарадин сделал глубокий вдох и заговорил:

— Я говорю от имени Кросана нан Ланнис-Хейга, сына Нарадина и Эйлен. Своей кровью вверяю свою жизнь Крови Ланнис-Хейг. Слово тана — для меня закон и правило, корень и посох моей жизни. Враг Крови — мой враг. Мой враг — враг Крови. До смерти.

Этол наклонился и положил нож на обнаженную грудку.

— До смерти, — повторил он и отвернулся.

Нарадин взял сына на руки. Малыш уже плакал. Подошла Эйлен и перевязала раненую ручку. По ее щекам тоже ползли слезы. Она наклонилась и поцеловала нежный лобик. Тан Кросан взял у нее внука, поддерживая широкой ладонью головку, и вгляделся в перекошенное и несчастное личико.

— Тише, тише, — шептал тан. — Кровь защитит тебя, малыш Кросан. Кровь защитит.

Он вложил в эти слова всю душу. Он говорил их от всего сердца, но все же знал, что это только часть дела. Кровь не защитила дочь его брата, заключенную в темницу где-то в том самом городе, который построил Сириан. Кросан сам держал над пламенем лампы смятое сообщение осаждающей стороны, и ему казалось, что он наблюдает за тем, как от его руки сгорает жизнь Эньяры. У него не было другого выбора, как и тогда, когда он закрыл ворота замка перед горожанами при приближении врага. Да, Кровь защищала этих людей. Но иногда требовала и их крови. Это могло разбить любое, самое черствое сердце. А сердцу Кросана никогда не хватало черствости.

Однажды Эньяра обратила внимание на то, что на стене камеры нацарапаны какие-то знаки. Водя по ним пальцем, она попыталась разобрать, что это такое. Оказалось, что это было ни больше ни меньше, как отсчет дней: множество коротких, неглубоких линий, оставленных кем-то из предыдущих узников тюрьмы.