Перед ними вырос инкаллим и протянул Эньяре мешок из лосиной кожи с водой. Она чуть было не мотнула головой. Но ей очень хотелось пить. Да и что она выиграет, отказавшись? Воин держал мешок так, что ей удалось сделать несколько глотков. Он предложил мешок и на'кириму, но тот даже не взглянул на него.

— Не в во'ан к Белым Совам, конечно? — продолжал размышлять Иньюрен, когда инкаллим удалился. — И уж точно не в Кан Дредар.

— Это мы узнаем раньше, чем хотелось бы, — мрачно проворчала Эньяра.

— Это верно, — согласился он.

— Ты знаешь, где мы? — спросила Эньяра.

Иньюрен нахмурился:

— He совсем уверен. Мы все время двигались вглубь Анлейна, на север, потом на восток. Ночью мы пересекли дорогу из Колгласа на Драйнен. В этом мало смысла, если только они не собираются провести здесь зиму, а я думаю, что инкаллимы, даже с помощью кирининов, не хотели бы зимовать в лесах.

Эньяра вздохнула. Краем глаза она заметила, что один из их захватчиков сердито смотрит на нее, и опустила глаза.

— Они с ума сошли, если хотя бы попытаются это сделать, — пробормотала она. — Но как бы то ни было, они попытались.

Иньюрен возразил:

— Не сошли. Это имеет смысл, если веришь в то, что делаешь. Кроме того, им нечего терять. Неудача означает только смерть, а они, по их вере, не смогут достичь желанного мира, если сначала не умрут. Они ненавидят этот, наш, мир.

— Почему Белые Совы им помогают?

— Вот. Интересно бы знать, — проворчал Иньюрен. — Но я думаю, что наш неприятный друг Эглисс мог бы стать частью ответа.

Они немного помолчали.

— Иньюрен, — немного погодя сказала Эньяра, — отец…

Его руки дернулись. Она подумала, что он хочет дотянуться до нее, но веревка, их связывающая, все равно не позволила бы.

— Прости, Эньяра. Мы пытались защитить его, но их было слишком много.

— Оризиан?

— Не знаю. Я должен был бы предпринять что-нибудь, чтобы предотвратить это, но я слишком не доверял своим инстинктам и слишком промедлил. Моего дара оказалось недостаточно. Я чувствовал, что что-то не то, но каким-то образом Эглиссу удалось притупить мое восприятие. Никогда еще я так не желал обладать большей или другой силой в Доле, Эньяра. Теперь я ничего иного не желаю.

Он свесил голову. Эньяра чуть не отвернулась, так отчетливо, как эхо, его боль отозвалась в ней.

— А ведь сам, всего несколько дней назад, предупреждал твоего брата, чтобы он не желал невозможного, — тихо произнес Иньюрен.

Они сидели молча, и каждому из них больше всего в жизни хотелось быть не тем, кто он есть.

В эту ночь они спали на узкой поляне, остановившись на отдых, когда давно уже пала темнота. Эньяру и Иньюрена держали порознь. Она, просто свалившись от усталости, кое-как пристроила голову на кочку. Эньяра еле сдерживала слезы, ее терзали горе и отчаяние. Но она не заплачет. Они не услышат ее рыданий! Ей бросили грубое одеяло, но оно было слишком мало, чтобы спасти от подступавшего холода. Она думала, что на жесткой земле, на мокрой траве, под скрип деревьев и из-за боли в онемевших руках она ни за что не уснет. Однако она так устала, что сон настиг ее уже через несколько минут.

Но во сне она все время вертелась из-за боли в спине и руках. Странные звуки доносились до нее сквозь завесу сна: скрип деревьев, жалобные вопли совы, хлопанье крыльев над деревьями и даже один раз переливы тихих, неразборчивых голосов, шепчущихся рядом. Когда кто-то пинком разбудил ее, рассвет даже еще не начал разрушать темноту. Одеяло оказалось сброшенным. Пошевелиться она не могла, так закоченело и болело все тело. Ей казалось, что она только что закрыла глаза.

Этим утром Эньяру и Иньюрена заставили некоторое время идти пешком. Наездница — одна из женщин-инкаллимов — ехала перед ними и тащила их на веревках. Если они пытались поговорить друг с другом, она дергала за веревку. Эньяра чувствовала себя такой же слабой, как в первые дни после выздоровления от Лихорадки. Со времени отъезда из замка им ничего, кроме воды, не давали, от этого у нее кружилась голова. Она спотыкалась, то и дело падала, и некоторое время ее тащило по следу. Тогда Иньюрен кричал наезднице, поката не осаживала коня, чтобы Эньяра могла, хоть и с трудом, подняться.

Изредка позади них то шел, то ехал Эглисс.

— Хорошо спал? — спросил он.

Иньюрен выпрямился и молча шел дальше. Эньяра оглянулась через плечо.

— Я голодна, — сказала она.

— Разумеется, — отозвался Эглисс, но глаза его были прикованы к Иньюрену. — Я спрашиваю, ты хорошо спал?

Иньюрен не отвечал.

— Я есть хочу, — настаивала Эньяра.

— Тебе не вредно поголодать, — наконец медленно ответил на'кирим, на этот раз голосом спокойным, звучным и низким. Звук его слов странным образом успокоили Эньяру. — Твой голод не так уж велик. Такая сильная девочка, как ты, может несколько часов обходиться без еды. Даже дней. Лучше думай о том, чтобы не свалиться с ног. Пусть твоей единственной мыслью будет этот ритм. У тебя сильные ноги. Не обращай внимания на голод.

Эньяра почувствовала, что у нее как бы сместился разум, самоощущение. Эглисс был прав: ей стало легче шагать, ноги сделались как будто устойчивее. Она уже не спотыкалась. Она погрузилась в ходьбу и остальное слышала уже словно издалека, не вникая в смысл.

— Некоторое время она помолчит, — сказал Эглисс. — Мой голос всегда был одной из сильнейших моих способностей. Я могу быть очень… убедительным, но с ней особенно легко справиться.

Иньюрен огрызнулся:

— Она очень устала. Она ослабла от голода и потрясений. А твой голос — это детские штучки. Сомневаюсь, что тебе удалось бы так же сыграть с кем-нибудь бодрым и здоровым.

— Ага, но могу же, могу. Я сильнее, чем ты думаешь. Но наконец-то ты хоть что-то сказал, а то уж я думал, что так и буду разговаривать сам с собой.

— Уверен, что для тебя это не обременительно.

— Ну хватит, Иньюрен. Нам с тобой нельзя ссориться. Мы оба на'киримы. У нашего роду-племени достаточно врагов и без войн между собой.

— Эту войну не я начал и предпочел бы, чтобы мне не напоминали о том, что мы одного и того же вида.

— И все же одного, — настойчиво повторил Эглисс. — Я ведь спас тебя, не так ли? Не дал воронам убить тебя, а? Девчонку они сами с удовольствием забрали живьем. На'киримы должны стоять друг за друга, потому что больше за них никто не заступится.

— Прости, что я не благодарю тебя за спасение от убийц, которых ты сам привел.

Эглисс нетерпеливо вздохнул:

— Я желал только твоей дружбы, Иньюрен. Ты видел, что я умею делать. Во мне пробуждается сила Доли, сам видел. Но я еще слишком молод, мне нужно учиться. Я слышал, что нет никого сильнее тебя в знаниях Доли. Кое-кто отзывался о тебе с восторгом. Вот почему я пришел в Колглас. Инкаллимы пришли за семьей тана. Я пришел за тобой.

Когда Иньюрен не ответил, Эглисс продолжал еще настойчивее:

— Ты мог бы научить меня. А я мог бы поделиться с тобой своей силой. Многие ли смогли бы противостоять твоей проницательности, как я? А я мог бы возвысить нас обоих. И у меня есть могущественные друзья. Без меня Белые Совы никогда не согласились бы помогать Крови Гир. А без этой помощи никто из них ничего не смог бы. Горин-Гир в долгу передо мной. Когда все закончится, я стану самым могущественным. И ты можешь стать частью этого.

— Оставь меня, — сказал Иньюрен.

Эглисс некоторое время молчал, а потом сказал:

— Ну хорошо, со временем передумаешь. Девочка. Эньяра!

Внезапно ставший резким голос встряхнул Эньяру. Она подняла налившуюся тяжестью голову. В глазах у нее прояснилось, поскольку пелена, накрывавшая рассудок, в тот же миг рассеялись.

— Ты голодна, девочка? — спросил Эглисс.

И в тот же момент голод вернулся, и сильнее, чем когда-либо начал терзать желудок. Он высасывал последние силы из ног. Она почти перестала их чувствовать и упала. Иньюрен взглянул на нее, озабоченно и словно с некоторой болью. Она постаралась улыбнуться, но вряд ли ей это хорошо удалось. Она рискнула быстро оглянуться. Эглисс уходил, вот-вот скроется из виду.