Довольно долго вокруг ничего не менялось. Потом с ближнего угла замковой стены на воду пролился поток искр. Это длилось не больше пары мгновений, и искры были слабыми, а потом они и вовсе исчезли, оставив только память о себе у тех, кто их видел. На темной дороге появились молчаливые темные тени: воины, мужчины и женщины, с мечами, притороченными к спинам. Один за другим они с берега заходили на несколько шагов в студеную воду, а затем мощными размеренными взмахами устремлялись вглубь залива. Через несколько минут все тридцать вышедших из леса человек плыли в сторону плохо различимого замка. В ночном мраке их было почти не видно, но и те двое, что, может быть, смогли бы их разглядеть, теперь лежали мертвыми возле жаровни на вершине угловой башни.

Они вышли из воды и, пригибаясь, двинулись по скалам, а потом, примерно в шаге от стены, растворились в темноте. Они пробирались вдоль стены шаг в шаг, прижимаясь к холодным камням, уверенно ступая по неровной и скользкой поверхности. У следующего угла они остановились. Только один из них осторожно пополз дальше на животе по покрытым твердой коркой камням, чтобы осмотреть закрытые ворота. Начинался отлив, то тут, то там грубая поверхность мощеного брода уже прорывала водную поверхность между замком и берегом. В городе полно было света от факелов и костров. Но ни костра, ни факела не было здесь, у замка, возле воды. Разведчик так же на животе вернулся к остальным, снял со спины меч и тоже стал ждать в тени старинного сооружения.

А во внутреннем дворе замка все было в огнях и движении. Публика столпилась у стены главной башни и возле конюшни, криками и аплодисментами поощряя акробатов и требуя от них новых подвигов. Кеннет стоял на верхней площадке лестницы главного входа. Оризиан стоял на ступеньку ниже его и с удовольствием чувствовал на плечах отцовские руки.

Толпа неистовствовала и беззлобно толкалась, выбирая местечко получше. Оризиану со своего места были хорошо видны кувыркавшиеся в освещенном центре двора акробаты. При этом они еще двигались по кругу и на ходу успевали перебрасываться горящими факелами. Потом появились те два длинных шеста, которые, как он сам видел, они принесли с собой. Двое мужчин подняли шесты торчком, и по каждому из шестов проворно взобралась босая женщина. Добравшись до вершины, женщины на какое-то мгновение напряглись, а потом вдруг одновременно перепрыгнули с шеста на шест, обменявшись местами, при этом во время полета они как-то ухитрились развернуться и опять остаться лицом друг к другу. Шесты резко качнулись в момент приземления, но женщины держались цепко и непринужденно раскланялись в ответ на восхищенный рев толпы внизу.

Оризиан услышал, как изумленно вскрикнул отец.

— Отличное зрелище, правда? — прокричал Кеннет ему на ухо и стиснул плечи сына.

Оризиан энергично кивнул. Стоявшая рядом Эньяра взглянула на него и улыбнулась, и он почувствовал, как полегчало у него на сердце. Наконец-то опять можно наслаждаться Рождением Зимы.

Вот вверх подбросили факелы, женщины поймали их и тут же бросили обратно, и так они на сумасшедшей скорости некоторое время обменивались факелами. Те, что оставались внизу, опять принялись кувыркаться, а мужчины оторвали шесты от земли, подняли на вытянутых вверх руках, приняв на себя полный вес, и с напряженными от усилий и сосредоточенности лицами начали осторожно, шаг за шагом продвигаться к сторожке у ворот.

— Что они делают? — спросил подошедший к Оризиану Иньюрен. На плече на'кирима опять сидел Идрин. Ворона склонила голову набок и, помаргивая, смотрела на Оризиана.

— Не знаю, — не отрываясь от представления, ответил Оризиан.

— Что-то неладно, — пробормотал Иньюрен.

Один из акробатов поднял над головой большой бочонок, его лицо даже затвердело от усилия. Оризиан отвел от него глаза и взглянул на Иньюрена.

— Что?

— Не знаю. Не могу сосредоточиться. Что-то с этими людьми… но мне до них не добраться, — ответил Иньюрен.

Ворона вдруг взметнулась с плеча Иньюрена, захлопала крыльями и темным лоскутом начала подниматься к черному пологу ночи.

— Ну и не беспокойся, — засмеялась Эньяра. — Наслаждайся зрелищем.

Иньюрен хмыкнул и тряхнул головой. А у Оризиана упало настроение. На'кирим умел чувствовать склад мыслей в человеческой голове. Оризиан никому так не доверял, как Иньюрену, и если того что-то беспокоит, значит, тому есть какая-то причина.

Но очередной восхищенный вопль толпы немедленно вернул его взгляд к акробатам. И как раз вовремя. Он увидел, как две женщины с вершин шестов перепрыгнули на парапетную стенку над сторожкой у ворот. Стражник подошел к краю стены, чтобы посмотреть, что происходит. Всем показалось, что одна из женщин врезалась в него, и оба упали за зубец, исчезнув из виду. Это было очень неуклюже и совершенно разрушило очарование представления. Оризиан полуобернулся к отцу и хотел что-то сказать.

Мужчины, державшие в воздухе шесты, вдруг отпустили их, и те начали падать, сначала медленно, потом все быстрее, на зрителей, которые испуганно закричали и начали толкаться, стараясь убраться с дороги. Человек в центре, державший над головой бочку, издал оглушительный вопль и швырнул ее вниз. Она ударилась в конюшню, разлетелась на куски и из нее вывалились короткие мечи.

Те двое, что держали шесты, начали бросать в толпу горящие факелы. Ошеломленная толпа закричала.

— Что это, — услышал Оризиан над ухом голос озадаченного и непонимающего, что происходит, Кеннета.

Шесты с грохотом упали на землю. Что-то большое и темное слетело, кувыркаясь, со стены над сторожкой и рухнуло на булыжники. Это был стражник. Во вспышке света от факела Оризиан мельком увидел неестественно вывернутую шею и открытые мертвые глаза воина. Мужчины, бросившие шесты, оказались у ворот. Они подняли тяжелый засов и уже растаскивали створки. Мечи, спрятанные в бочонке, расхватали остальные акробаты, мужчины и женщины. А потом они развернулись против тех, кто только что их приветствовал. В тот же миг весь внутренний двор замка Колглас превратился в сплошной хаос и сражение.

На скрип расползающихся створок поднялись прятавшиеся под стеной воины и понеслись к воротам. В это же время, нахлестывая коня по крупу и поднимая фонтаны брызг, по мощеному броду со стороны города к замку приближался всадник, молодой еще человек.

— Поднимайте замок! Поднимайте замок! — кричал он. — Совы напали на город! Белые Совы вторглись в город!

Почти вся прятавшаяся группа уже вбежала во двор и присоединилась к рукопашной схватке своих товарищей, но один из них не побежал, а припал к земле, чтобы встретить наездника. Он поднял над плечом руку и плавным движением вытащил меч из ножен. Вестник не замедлил хода, только еще громче закричал. За секунду до того, как попасть под лошадиные копыта, воин отступил чуть в сторону и хлестнул коня по передней ноге. От сильного удара меч вылетел из руки воина, а лошадь громко заржала и рухнула вместе с наездником. Молодой человек попытался вскочить, но сломанная при падении рука помешала ему подняться. Воин вытащил нож из башмака и перерезал человеку горло. Не обращая внимания на стоны искалеченного коня, он подобрал меч и тоже направился во внутренний двор замка, держа по клинку в каждой руке. Во дворе царили паника и грохот. Собравшийся на праздник народ разбегался и отбивался изо всех сил, в тщетной надежде найти спасение. Те, что представлялись акробатами, вместе с воинами, проникшими через ворота, явно целенаправленно двигались сквозь паникующую толпу, не слишком обращая внимание на горожан и замковую прислугу. Они прокладывали себе путь мечами примерно так же, как вырубают подлесок, чтобы проложить лесную тропу. Их добычей должны были стать сражающиеся люди замка Колглас.

Тут и там среди толпы взлетали клинки. Это была неравная битва. Конечно, воинов Ланнис-Хейг было больше, но их захватили врасплох, и половина из них к этому моменту хоть немного, да опьянела. Даже когда кто-то из них наносил удар врагу, все равно это было похоже на бой с тенью. Нападавшие действовали с быстротой мысли. Каждый взмах меча, направленный против захватчиков, чаще рассекал пустой воздух, чем попадал в цель, или отбивался ударом с поворотом, который затем плавно переходил в колющий выпад.