Кто-то постучал в дверь, и Халев злобно воскликнул: «Войдите!», раздосадованный тем, что нарушали его уединение.

Вопреки неласковому приглашению хозяина, в комнату вошел маленький, коротко остриженный человек, с юрким, проницательным взглядом маленьких бегающих глаз. Под одним глазом у него был большой синяк с кровоподтеком, а также на виске замечалась рана, залепленная пластырем, он сильно хромал и поминутно передергивал плечами, как будто его что-нибудь беспокоило. Это был домоправитель Домициана, и Халев тотчас же узнал его.

– Привет тебе, благородный Сарториус, садись, прошу тебя! Тебе, вижу, трудно стоять!

– Да, да, со мной произошел весьма неприятный случай! – отвечал тот. – Но и вы, уважаемый Деметрий, тоже как будто провели бессонную ночь!

– Я, действительно, несколько взволнован другого рода неприятным случаем. Но чем могу я быть полезен тебе, благородный Сарториус? Я человек занятой и попросил бы тебя приступить к делу!

– Да, да, конечно… Вчера на торгу я заметил, что ты был весьма заинтересован той красивой еврейской невольницей, которая теперь известна целому Риму под названием «Жемчужины Востока», а я был представителем одного очень знатного лица.

– Которое, по-видимому, не менее меня заинтересовано этой невольницей! – добавил Халев. – Но, увы! Третье лицо оказалось счастливее нас всех!

– Вот именно, и та высокая личность, о которой я говорю, была до того огорчена этим обстоятельством, что разразилась слезами и даже упрекала меня, которого любит более, чем родного брата…

– И вот тогда-то с вами и случился неприятный случай, благородный Сарториус?

– Да, горе моего августейшего господина так поразило меня, что я поспешил к нему, поскользнулся и упал…

– Подобные случаи не редки в домах великих мира сего, где полы так скользки. Но все это не к делу, я полагаю…

– Нет, нет, дело заключается в том, что мне надо узнать имя того человека, который купил «Жемчужину Востока». Быть может, тебе оно известно?

– А на что тебе его имя, благородный Сарториус?

– Мне нужно его имя, так как Домициану нужна его голова! – прямо отвечал домоправитель, отбросив намеки.

В этот момент Халева озарила яркая мысль: вот он – случай отомстить Марку, случай избавиться от него навсегда.

– Ну, допустим, что я мог бы доставить Домициану, притом без всякого скандала, случай добраться до головы того человека. Согласится ли он, взамен этой услуги, уступить мне ту невольницу? Я знал ее еще ребенком и питаю к ней самые нежные братские чувства!

– Да, да, так же, как и Домициан! Я, право, не вижу, почему бы мой августейший господин не согласился на это, ведь ему нужна голова того человека, а не рука этой девушки!

– Но, во всяком случае, мне кажется, было бы лучше приобрести в этом отношении полную уверенность! Основываясь же на одних предположениях, я не особенно расположен вступать в это неприятное дело!

– Прекрасно, быть может, ты пожелаешь, уважаемый Деметрий, изложить свои условия письменно и получить на них письменные ответы?

Халев взял пергамент и перо и написал:

«Полное помилование и неотъемлемое право свободно путешествовать и вести торговлю везде, в пределах всей Римской империи, засвидетельствованное подписью всех надлежащих властей, пусть будет выдано некоему Халеву, сыну Гиллиэля, участвовавшему в иудейской войне против римлян, затем, письменное обязательство, за собственноручною подписью того лица, которое в этом заинтересовано, что если голова, которую он желает, будет предоставлена в его руки, то еврейская невольница, прозванная „Жемчужиной Востока“, будет немедленно передана Деметрию, купцу из Александрии, и станет его неотъемлемой собственностью».

– Вот и все! – сказал Халев, передавая пергамент Сарториусу. – Халев, о котором я здесь упоминаю, мой ближайший друг, без помощи которого я совершенно не могу обойтись в этом деле. А без этого помилования и гарантий, я знаю, он не тронется с места, конечно, потребуется подпись самого цезаря

Тита, должным образом засвидетельствованная. Но это, конечно, только дань дружбе, я же собственно заинтересован тем, чтобы эта девушка была отдана мне.

– Ну, конечно! Надеюсь вскоре возвратиться сюда с желаемым ответом, уважаемый Деметрий! – с двусмысленной гримасой промолвил Сарториус, – а что касается Халева, то пусть он не беспокоится. Кому охота связываться с грязным, жалким жидом, отступником своей веры и народа?! Цезарь не воюет с подпольными крысами и летучими мышами… Прощай, высокочтимый Деметрий, жди меня вскоре обратно.

– Буду ждать, благородный Сарториус, и в интересах обоих нас прошу тебя не забывать, что во дворцах полы скользки, так что при вторичном падении ты, пожалуй, и головы не унесешь!

«Брошу еще раз кости, – думал Халев по уходе домоправителя Домициана, – посмотрим, не улыбнется ли мне на этот раз счастье!»

Спустя немного времени старый, низкопоклонный Сарториус докладывал своему августейшему господину результат своих поисков и расследований.

Страдавший в это время жестоким приступом болезни желчных камней Домициан, обложенный подушками, вдыхая розовую эссенцию и примачивая голову водой, смешанной с уксусом, слушал довольно равнодушно отчет своего верного слуги, но, вникнув в условия таинственного Александрийского купца, воскликнул в негодовании:

– В уме ли ты, старый дуралей? Он хочет взять себе «Жемчужину Востока», а мне предоставить только голову того наглеца, который осмелился перебить ее у меня! И ты смеешь передавать мне подобные условия!

– Божественный Домициан, позволю себе заметить, что рыба идет только на приманку! – ответил хитрый управитель. – Если не потешить его приманкой, этот человек ничего не скажет нам. Думал я призвать его сюда и пыткой вымучить из него правду, но эти евреи такой упорный народ, не скоро у него вымучишь то, чего он не хочет сказать, а тем временем тот, другой, успеет скрыться с девушкой. Лучше уж обещать ему все, чего он просит.

– Ну, а затем?..

– А затем забыть о своих обещаниях, чего проще?

– Но ведь он требует их письменно!

– Пусть он и получит их письменно, писанные моей рукой, которую твоя божественная светлость может отвергнуть. Но помилование этому Халеву, который, если не ошибаюсь, тот же Деметрий, надо выдать за подлинною подписью цезаря Тита. Для тебя же, божественный Домициан, будет безразлично, если еще один еврей будет иметь право пребывать в Риме и торговать в пределах империи!

– Ты не так глуп, Сарториус, как я думал, очевидно, вчерашняя расправа придала тебе ума! Но прошу тебя, перестань передергивать плечами и замажь себе этот синяк под глазом, я не выношу черного цвета. Затем отправься и сделай все, что нужно, чтобы удовлетворить этого Деметрия, или Халева.

Тремя часами позже Сарториус вторично явился к Деметрию, Александрийскому купцу.

– Высокочтимый Деметрий, – сказал он, – все, что ты желал, исполнено! Вот помилование Халеву, подписанное самим цезарем Титом, хотя это было не так легко, цезарь сегодня отправляется на свою виллу на берегу моря, где, по предписанию врача, в течение трех месяцев не должен заниматься государственными делами, так как силы его нуждаются в полном отдыхе. Доволен ты этим, уважаемый Деметрий?

Халев внимательно вгляделся в подпись и печати и сказал:

– Мне кажется, этот документ в порядке!

– А вот и письмо от божественного или, вернее, полубожественного Домициана к александрийскому купцу Деметрию, засвидетельствованное мной, в котором мой августейший господин обязуется уступить тебе «Жемчужину Востока», если ты выдашь ему голову того человека!

Халев взял и это письмо и долго рассматривал его.

– Странно, – проговорил он, – подпись Домициана и твоя, благородный Сарториус, очень похожи!

– Весьма возможно, высокочтимый Деметрий, весьма возможно. При дворе высочайших особ в обычае, чтобы их приближенные, в том числе и домоправители, подражали руке своих августейших повелителей.

– А также и их нравственности! Впрочем, во всяком случае, если тут есть какой-нибудь подлог, тем хуже для виновника, так как Домициану, вероятно, не будет приятно увидеть это письмо предъявленным на суде!