Бенони пожал плечами.

– Да, все это такая сложная задача, над которой мне надо будет хорошенько подумать и затем уже решить!

– Не тебе, Бенони, это решать и не Халеву, а только ей самой! – воскликнул Марк, и глаза его сверкнули угрозой. – Понимаешь?

– Вижу, что ты как будто угрожаешь мне!

– Да, и в известном случае сумею привести свои угрозы в исполнение. Мириам достигла теперь своего совершеннолетия и должна покинуть селение ессеев. Вероятно, ты пожелаешь взять ее к себе, на что, конечно, имеешь право. Но смотри, как ты, друг, будешь обращаться с нею! Если она пожелает по своей доброй воле стать женою Халева, пусть будет ему женой, но если ты принудишь ее к тому или попустишь его принудить ее, то клянусь твоим Богом, моими богами и ее Богом, я вернусь и так отомщу и ему, и тебе, Бенони, и всему твоему народу, что об этом будут помнить сыны, внуки и правнуки ваши. Веришь ты мне?

Бенони смотрел на молодого римлянина, стоявшего перед ним во всей красе своей силы и молодости, с глазами, искрившимися благородным гневом, открытым и честным, и невольно отступил на шаг, но не от страха, а от удивления: он никогда не думал, чтобы этот пустой, как ему казалось, и легкомысленный римлянин мог иметь такую стойкость намерений, такую нравственную мощь. Теперь он впервые понял, что это – истинный сын того грозного народа, который покорил себе половину вселенной.

– Я верю, что сам ты веришь теперь своим словам, но останешься ли тверд в своих намерениях после того, как прибудешь в Рим, где немало женщин, столь же прекрасных и образованных, как эта воспитанница ессеев, – это другое дело!

– Это дело касается только меня!

– Совершенно верно, а затем, что ты имеешь еще прибавить к тем требованиям, которые возложил на смиренного слугу твоего и заимодавца, купца Бенони?

– Еще вот что: во-первых, скажу тебе, что когда я уйду отсюда, ты уже не будешь более моим заимодавцем, а я твоим должником, я привез с собой достаточно денег, чтобы уплатить тебе всю сумму с надлежащими процентами, а речь о новом займе я повел только для того, чтобы перейти к разговору о Мириам. Затем, говорю тебе еще вот что: Мириам – христианка, и ты не посягай на ее веру, я сам не христианин, но требую, чтобы ты не притеснял ее веры, не насиловал ее убеждений. Я знаю, что отца ее и мать ты предал на страшную и позорную смерть в амфитеатре, и потому говорю тебе: посмей только поднять против нее палец, и сам будешь растерзан львами в римском амфитеатре. За это я тебе ручаюсь. Хотя меня не будет здесь, но я все буду знать; у меня тут остаются друзья и соглядатаи. Кроме того, я сам вернусь вскоре. А теперь я спрашиваю тебя, Бенони, согласен литы дать мне торжественную клятву, именем того Бога, которому ты служишь и которому поклоняешься, что ты исполнишь мои требования?

– Нет, римлянин, я не согласен! – воскликнул Бенони, вскочив на ноги с лицом, пылающим гневом. – Кто ты такой, что смеешь диктовать мне, в моем собственном доме, предписания, как мне действовать и поступать с моей собственной внучкой? Уплати мне, что следует, и не затемняй собой более света, входящего в мою дверь!

– А-а… – проговорил Марк, – как видно, тебе время пуститься в путь, Бенони, люди, бывавшие в чужих странах, всегда становятся более терпимыми к другим и более свободомыслящими! Вот прочти эту бумагу! – И он выложил на стол перед стариком какой-то документ.

Бенони взял пергамент и прочел:

«Марку, сыну Эмилия, привет! Сим повелеваем тебе, если ты найдешь нужным, по своему усмотрению, схватить еврея, купца Бенони, пребывающего в Тире, и препроводить его, в качестве пленника, в Рим для суда перед Римским Трибуналом в обвинениях, взводимых на него, как участника и тайного заговорщика, мечтающего свергнуть владычество всемогущего римского Кесаря в подвластной ему провинции иудейской».

(Далее следовала подпись): Гессий Флор, Прокуратор.

Беони так и обмер со страха, но в следующий за тем момент он схватил со стола бумагу и изорвал ее в клочки.

– Ну, римлянин, где теперь твое полномочие? – воскликнул он.

– В кармане! – спокойно ответил Марк. – Это была только копия. Не зови своих слуг, не трудись. Видишь этот серебряный свисток? Стоит мне поднести его к губам – и те 50 человек воинов, что стоят у ворот твоего дома, ворвутся сюда!

– Не делай этого, я готов дать тебе ту клятву, которую ты от меня требуешь, хотя, право, она бесполезна. Почему бы мне принуждать внучку к замужеству или причинять ей какое-либо зло вследствие ее веры и убеждений?

– Почему? Потому, что ты – еврей и фанатик и ненавидишь меня, как и всех римлян! Потому говорю тебе, клянись!

Старик поднял руку и произнес требуемую от него клятву.

– Этого не довольно, – сказал Марк, – теперь напиши мне все это собственной рукой и подпишись полным именем!

Не возразив ни слова, Бенони подошел к столу и написал все, чего хотел Марк, который подписался вслед за ним в качестве свидетеля.

– А теперь, Бенони, выслушай меня: мне предоставляется, как ты сам видел, отвезти тебя в Рим и поставить перед судом.

Но я могу сказать, что не нашел достаточных причин. Тем не менее, помни, что эта бумага у меня в руках, и что она во всякое время не теряет своей силы! Помни также, что за тобой неотступно следят, и потому, если ты желаешь, чтобы пророчество ессеев не сбылось над тобой, откажись от участия во всякого рода заговорах и возмущениях. Это мой тебе добрый совет.

Теперь прикажи призвать сюда моего слугу, который ждет в сенях с мешком золота, и возьми все, что ты должен получить с меня, а затем прощай! Где и когда мы с тобой снова встретимся, этого я не знаю, но будь уверен, что мы еще встретимся с тобой!

Марк встал и тем же твердым, уверенным шагом вышел из дома Бенони. Старый еврей посмотрел ему вслед и в глазах его сверкнуло что-то недоброе.

– Теперь твой час, но придет и мой, и тогда мы посмотрим, благородный Марк! Клятву же свою я должен исполнить, да и зачем мне причинять зло этой бедной девочке? Зачем отдавать ее в жены Халеву, который даже хуже этого римлянина? Этот, по крайней мере, смел и отважен, честен и не лжив. Но я желаю видеть эту девушку, я немедленно отправлюсь в Иерихон! – решил старик и, призвав слугу, приказал проводить к себе казначея центуриона Марка.

Весь совет ессеев собрался для обсуждения вопроса об удалении их воспитанницы Мириам из пределов их селения. После долгих прений и обсуждений, решено было призвать ее самое в залу совета и услышать из ее уст, чего бы, собственно, желала она для себя.

Мириам явилась в сопровождении Нехушты, и при ее входе все эти седые, белобородые старцы встали и приветствовали ее низким поклоном, после чего председатель совета взял ее за руку и проводил к почетному месту, приготовленному для нее. Только когда она уже заняла свое место, сели и все присутствующие.

Председатель обратился к ней с краткой, глубоко прочувствованной речью, в которой высказал все горе, какое они испытывают при мысли о неизбежной разлуке с ней, и сказал, что о материальных средствах к жизни ей заботиться нечего, так как они определили на ее содержание известную сумму из своих скромных доходов, которая обеспечит ей возможность безбедного существования.

Мириам, в свою очередь, высказала всем присутствующим свою глубокую благодарность за все, что они делали для нее с самого раннего ее детства и по сей час, и выразила желание поселиться в одном из приморских городов, где найдутся добрые люди, известные кому-нибудь из ессеев, или родственные им семейства, так как в Иерусалиме слишком часто происходили возмущения, смуты и беспорядки, грозившие бедой всем, даже и самым скромным обитателям города.

Некоторые из братьев тотчас же предложили снестись письменно со своими родственниками и друзьями, и предложение каждого обсуждалось всем советом.

Вдруг кто-то постучал в дверь залы собрания, и когда, после предварительного опроса послушник получил разрешение войти то объявил, что прибыл с большим караваном богатый еврей Бенони, купец из Тира, и желает говорить с кураторами относительно внучки своей Мириам, которая, как ему известно, находится на их попечении.