Хозяйка говорила: «Пожалуй, мне одни стены останутся». Он ее обезоруживал, посвящая ей стихи. Такова была Жакресарда.

Слугой там был не то мальчишка, не то зобастый карлик то ли двенадцати, то ли шестидесяти лет, не выпускавший из рук метлы.

Завсегдатаи входили через калитку, остальные посетители – через лавку.

Что же это была за лавка?

В высокой стене на улице, справа от калитки, было пробито прямоугольное отверстие, служившее и дверью, и окном со ставнями, и рамой – единственные во всем доме ставни на петлях и с задвижками, единственная застекленная рама. За "тим окном, выходившим на улицу, помещалась каморка, пристроенная к галерее-ночлежке. Над дверью виднелась надпись сделанная углем: «Здесь торгуют редкостями». Выражение это уже и тогда было в ходу. За стеклом на трех полках, прилаженных в виде горки, красовались фаянсовые кувшины без ручек, разрисованный китайский зонтик, весь в дырах, не открывавшийся и не закрывавшийся, бесформенные обломки медной и глиняной посуды, продавленные мужские и дамские шляпы, две-три раковины, связки старых костяных и медных пуговиц, табакерка с изображением Марии-Антуанетты и разрозненный том Алгебры Буабертрана. Такова была лавка. Таков был выбор «редкостей». Черный ход из лавки вел во двор с колодцем. В лавке стояли стол и табуретка. Продавщицей.

была женщина с деревянной ногой.

Во вторник вечером Клюбен не показывался в «Гостинице Жана», не был он там и в среду вечером.

В этот день, когда начало смеркаться, в переулке Кутанше появилось двое мужчин: они остановились у Жакресарды. Один из них постучался. Дверь лавчонки открылась. Они вошли.

Женщина с деревянной ногой одарила их улыбкой, которая предназначалась только для людей почтенных. На столе горела свеча.

Действительно, пришельцы были люди почтенные.

Тот, кто стучал, произнес: «Здравствуйте, хозяйка. Пришел за обещанным».

«Деревянная нога» снова одарила его улыбкой и вышла через черный ход во двор с колодцем. Немного погодя дверь снова приотворилась и пропустила какого-то мужчину. На нем был картуз и блуза; блуза топорщилась, под ней было что-то спрятано. В ее складках застряли соломинки, глаза у человека были заспанные.

Он подошел ближе. Все молча оглядели друг друга. У человека в блузе было тупое и хитрое лицо. Он спросил:

– Вы, значит, оружейник?

Тот, кто постучался в дверь, ответил:

– Да. А вы, значит, Парижанин?

– Именно. По кличке Краснокожий.

– Показывайте.

– Глядите.

Парижанин вытащил из-под блузы редкостное для тех времен в Европе оружие – револьвер.

Револьвер был новый, блестящий. Посетители стали его рассматривать. Тот, кому, видимо, было знакомо это заведение и кого человек в блузе назвал оружейником, взвел курок. Он передал револьвер спутнику, стоявшему спиной к свету, – посетитель этот не походил на местных жителей.

Оружейник спросил:

– Сколько?

Человек в блузе ответил:

– Я привез его из Америки. Есть такие чудаки, которые тащат с собой обезьян, попугаев, всякое зверье, как будто французы – дикари. Ну, а я привез вот эту вещичку. Полезное изобретение.

– Сколько? – повторил оружейник.

– Пистолет с вращающимся барабаном.

– Сколько?

– Паф! Первый выстрел. Паф! Второй. Паф!.. Выстрелы градом. Что скажете? Работает на совесть!

– Сколько?

– Шестизарядный!

– Ну так сколько же?

– Шесть зарядов – шесть луидоров, – Согласны на пять?

– Никак не возможно. По луидору за пулю. Вот моя цена.

– Хотите покончить с делом, говорите толком.

– Я сказал правильную цену. Поглядите-ка на товар, господин стрелок.

– Поглядел.

– Барабан вертится, как господин Талейран. Можно бы эту вертушку поместить в Справочнике флюгеров. Ох, и хороша машинка!

– Видел.

– А ствол-то – испанской ковки.

– Заметил.

– И сделано из стальных лент. Вот как приготовляют эти ленты: в горны вываливают корзину со всяким железным ломом. Берут любой железный хлам – ржавые гвозди, обломки подков…

– И старые лезвия от кос.

– Только что хотел сказать об этом, господин оружейник. Подложат под эту дрянь жару сколько нужно, и вот – тебе расчудесный стальной сплав…

– Да, но в нем могут оказаться трещины, раковины, неровности.

– Еще бы! Но неровности сгладишь напилком, а от продольных трещин избавишься при сильной ковке. Сплав обрабатывают тяжелым молотом, потом еще разок-другой поддают жару; если сплав перекален, то его подправляют жирной смазкой и снова легонько куют. Ну, а потом вытягивают, навертывают на цилиндр, и из этих-то железных полос, черт его знает как, получаются готовенькие револьверные стволы, – В таких делах вы, видно, мастер!

– Я на все руки мастер.

– У ствола какой-то голубоватый отлив.

– В этом вся красота, господин оружейник. А получается он при помощи жирной сурьмы.

– Итак, решено, платим пять луидоров.

– Позволю себе заметить, сударь, что я имел честь назначить шесть луидоров.

Оружейник заговорил вполголоса:

– Послушайте, Парижанин. Пользуйтесь случаем. Сбудьте это с рук. Вашему брату такое оружие не к лицу. С ним живо попадетесь.

– Это-то верно, – подтвердил Парижанин, – вещица в глаза бросается. Человеку с положением больше подходит, – Согласны на пять луидоров?

– Нет, шесть. По одному за заряд.

– Ну, а шесть наполеондоров?

– Сказал – шесть. луидоров.

– Выходит, вы не бонапартист, раз предпочитаете Луи Наполеону!

Парижанин, по кличке Краснокожий, ухмыльнулся.

– Наполеон получше. Но Луи – повыгоднее.

– Шесть наполеондоров.

– Шесть луидоров. Для меня это разница в двадцать четыре франка…

– Значит, не столкуемся.

– Что ж, оставлю себе безделушку.

– Ну и оставляйте.

– Спустить цену! Чего захотели! Уж никто не скажет, что я продешевил такую вещь. Ведь это новое изобретение.

– В таком случае прощайте.

– Усовершенствованный пистолет. Индейцы племени чивапиков называют его «Нортей-у-Га».

– Пять луидоров наличными и в золоте.

– «Нортей-у-Га» – значит «короткое ружье». Многие понятия об этом не имеют.

– Ну, согласны на пять луидоров и экю в придачу?

– Уважаемый, я сказал: шесть луидоров.

Человек, стоявший спиной к свету, до сих пор не вмешивался в разговор и на все лады вертел в руках револьвер. Но тут он подошел к оружейнику и шепнул ему на ухо:

– Вещь стоящая?

– Превосходная.

– Плачу шесть луидоров.

Минут пять спустя, пока Парижанин, он же Краснокожий, прятал за пазуху, в потайной карман блузы, шесть, только что полученных золотых монет, оружейник и покупатель, положивший револьвер в карман брюк, выходили из переулка Кутанше.

На другой день, в четверг, неподалеку от Сен-Мало, близ мыса Деколле, в том месте, где берег высок, а море глубоко, разыгралась трагедия.

Скалистая коса, в виде наконечника пики, соединенная с сушей узким перешейком, у моря резко обрывается и нависает над ним гранитной кручей; океан часто возводит такие сооружения. Чтобы добраться с побережья до площадки на отвесной скале, нужно одолеть подъем, местами довольно трудный.

На такой вот скале, – в четвертом часу дня, стоял человек в широком форменном плаще с капюшоном, видимо вооруженный, что нетрудно было отгадать по тому, как топорщились складки плаща. Вершина, на которой стоял человек, представляла собою довольно обширную площадку, усеянную глыбами скал кубической формы, похожими на булыжники непомерной величины; между ними пролегали узкие проходы. Со стороныморя край площадки, заросшей низкой и густой травой, кончался крутым откосом. Откос достигал шестидесяти футов высоты над поверхностью моря во время прилива и точно был высечен по отвесу. Правда, слева он начинал осыпаться, превращаясь в одну из тех естественных лестниц, что часто попадаются на скалистых берегах; ступени ее не очень удобны: по ним то шагаешь великаньими шагами, то прыгаешь как клоун.