Во храме Толпа, войдя во храм, задумчивей и строже… Лампад пунцовых блеск и тихий возглас: «Боже…» И снова я молюсь, сомненьями томим. Угодники со стен грозят перстом сухим, лицо суровое чернеет из киота да потемневшая с веками позолота. Забил поток лучей расплавленных в окно… Всё просветилось вдруг, всё солнцем зажжено: и «Свете тихий» с клиросов воззвали, и лики золотом пунцовым заблистали. Восторгом солнечным зажженный иерей, повитый ладаном, выходит из дверей. Июнь 1903 Серебряный Колодезь Старец
Исчезает долин беспокойная тень, и средь дымных вершин разгорается день. Бесконечно могуч дивный старец стоит на востоке средь туч и призывно кричит: «Друг, ко мне! Мы пойдем в бесконечную даль. Там развеется сном и болезнь, и печаль»… Его риза в огне… И, как снег, седина. И над ним в вышине голубая весна. И слова его – гром, потрясающий мир неразгаданным сном… Он стоит, как кумир, как весенний пророк, осиянный мечтой. И кадит на восток, на восток золотой. И все ярче рассвет золотого огня. И все ближе привет беззакатного дня. Сентябрь 1900 Образ Вечности Образ возлюбленной – Вечности — встретил меня на горах. Сердце в беспечности. Гул, прозвучавший в веках. В жизни загубленной образ возлюбленной, образ возлюбленной – Вечности, с ясной улыбкой на милых устах. Там стоит, там манит рукой… И летит мир предо мной — вихрь крутит серых облак рой. Полосы солнечных струй златотканые в облачной стае горят… Чьи-то призывы желанные, чей-то задумчивый взгляд. Я стар – сребрится мой ус и темя, но радость снится. Река, что время: летит – кружится… Мой челн сквозь время, сквозь мир помчится. И умчусь сквозь века в лучесветную даль… И в очах старика не увидишь печаль. Жизни не жаль мне загубленной. Сердце полно несказанной беспечности — образ возлюбленной, образ возлюбленной — – Вечности!.. Апрель 1903 Усмиренный Молчит усмиренный, стоящий над кручей отвесной, любовно охваченный старым пьянящим эфиром, в венке серебристом и в мантии бледнонебесной, простерший свои онемевшие руки над миром. Когда-то у ног его вечные бури хлестали. Но тихое время смирило вселенские бури. Промчались столетья. Яснеют безбурные дали. Крылатое время блаженно утонет в лазури. Задумчивый мир напоило немеркнущим светом великое солнце в печали янтарно-закатной. Мечтой лебединой, прощальным вечерним приветом сидит, умирая, с улыбкой своей невозвратной. Вселенная гаснет… Лицо приложив восковое к холодным ногам, обнимая руками колени… Во взоре потухшем волненье безумно-немое, какая-то грусть мировых, окрыленных молений. 1903 Последнее свидание Она улыбнулась, а иглы мучительных терний ей голову сжали горячим, колючим венцом — сквозь боль улыбнулась, в эфир отлетая вечерний… Сидит – улыбнулась бескровно-туманным лицом. Вдали – бирюзовость… А ветер тоскующий гонит листы потускневшие в медленно гаснущий час. Жених побледнел. В фиолетовом трауре тонет, с невесты не сводит осенних, задумчивых глаз. Над ними струятся пространства, лазурны и чисты. Тихонько ей шепчет: «Моя дорогая, усни… Закатится время. Промчатся, как лист золотистый, последние в мире, безвременьем смытые дни». Склонился – и в воздухе ясном звучат поцелуи. Она улыбнулась, закрыла глаза, чуть дыша. Над ними лазурней сверкнули последние струи, над ними помчались последние листья, шурша. 1903 Серебряный Колодезь |
