И стану я, как вы, загадкой, И буду изменяться я, Хоть волосы мои не побелеют, Иначе будут петь глаза. Быть может, стану я похоже На жемчуг, потерявший цвет, И полюбить меня не сможет Эпохи нашей человек. Я ухожу, меня проклянешь И постараешься отнять Глаза Психеи, сердце вынуть И будешь в мастерскую звать. Теперь враги мы. Безнадежно – Остановись! – воскликнешь ты. Звукоподобие другое Ты выставишь из темноты. Оно последует за мною Быть может враг, быть может друг, Мы будем биться иль ликуя Покажем мы пожатье рук. Как жаль, – подумалось ему…
«Как жаль, – подумалось ему, «Осенний ветер… ночи голубые «Я разлюбил свою весну. «Перед судилищем поэтов «Под снежной вьюгой я стоял, «И каждый был разнообразен, «И я был как живой металл, «Способен был соединиться «И золото, вобрав меня, «Готово было распуститься «Цветком прекрасным, «Пришла бы нежная пора «И с ней бы солнце появилось, «И из цветка бы, как роса, «Мое дыханье удалилось». Март 1931 За годом год, как листья под ногою… I За годом год, как листья под ногою, Становится желтее и печальней. Прекрасной зелени уже не сохранить И звона дивного любви первоначальной. И робость милая и голоса друзей, Как звуки флейт, уже воспоминанье. Вчерашний день терзает как музей, Где слепки, копии и подражанья. II Идешь по лестнице, но листья за тобой Сухой свой танец совершают И ласковой, но черною порой, Как на театре хор, перебегают. Апрель 1931 Ночное пьянство И точно яблоки румяны И точно яблоки желты, Сидели гости на диване, Блаженно раскрывая рты Собранье пеньем исходило: Сперва madame за ним ходила, Потом monsieur ее сменил… Декольтированная дама, Как непонятный сфинкс, стояла, Она держала абажур, На нем Психея и Амур, Из тюля нежные цветочки И просто бархатные точки. Стол был ни беден, ни богат, Картофельный белел салат. И соловей из каждой рюмки Стремглав за соловьем летел. Раскланиваясь грациозно, Старик пленительный запел: Зачем тревожишь ночью лунной Любовь и молодость мою. Ведь девушкою легкострунной Своей души не назову. Она веселая не знала, Что ей погибель суждена. Вакханкой томною плясала И радостная восклицала: – Ах, я пьяна, совсем пьяна!. И полюбила возноситься, Своею легкостью кичиться, Пчелой жужжащею летать, Безмолвной бабочкой порхать… И вдруг на лестнице стоять. Теперь, усталая, не верит В полеты прежние свои И лунной ночью лицемерит Там, где свистали соловьи. Старик пригубил. Смутно было. Луна над облаком всходила. И стало страшно, что не хватит Вина средь ночи. Голос Столица глядела Развалиной. Гражданская война летела Волной. И Нэп сошел и развалился В Гостином пестрою дугой. Самодовольными шарами Шли пары толстые. И бриллиантами качали В ушах. И заедали анекдотом И запивали опереттой Борьбу. В стекло прозрачное одеты, Огни мерцали. Растраты, взятки и вино Неслись, играя в домино. Волнующий и шелестящий И бледногубый голос пел, Что чести нет. И появлялся в кабинете В бобры мягчайшие одет; И превращался в ресторане Он в сногсшибательный обед. И, ночью, в музыкальном баре Нарядной девою звучал И изворотливость веселую, Как победителя ласкал. Пред Революцией громадной… Пред Революцией громадной, Как звезды, страны восстают. Вбегает негр. Высокомерными глазами Его душа окружена, Гарлема дикими ночами Она по-прежнему пьяна. Его мечты: разгладить волос, И кожи цвет чтоб был белей, Чтоб ласковый ликерный голос Пел о любви. Неясным призраком свободы Он весь заполонен. Вино и карты и блужданье Свободою считает он. |
