Сынам Невы не свергнуть ига власти… Сынам Невы не свергнуть ига власти, И чернь крылатым идолом взойдет Для Индии уснувшей, для Китая Для черных стран не верящих в восход. Вот я стою на торжищах Европы В руках озера, города, леса И слышу шум и конский топот Гортанные и птичьи голоса. Коль славен наш Господь в Сионе Приявший ночь и мглу и муть Для стран умерших сотворивший чудо Вдохнувший солнце убиенным в грудь. Нет, не люблю закат. Пойдемте дальше, Лида…
Нет, не люблю закат. Пойдемте дальше, Лида, В казарме умирает человек Ты помнишь профиль нежный, голос лысый Из перекошенных остекленелых губ А на мосту теперь великолепная прохлада Поскрипывает ветр и дышит Летний сад А мне в Дерябинку вернуться надо. Отдернул кисть и выслушал часы. Отшельником живу, Екатерининский канал 105… Отшельником живу, Екатерининский канал 105. За окнами растет ромашка, клевер дикий, Из-за разбитых каменных ворот Я слышу Грузии, Азербайджана крики. Из кукурузы хлеб, прогорклая вода. Телесный храм разрушили. В степях поет орда, За красным знаменем летит она послушная. Мне делать нечего пойду и помолюсь И кипарисный крестик поцелую Сегодня ты смердишь напропалую Русь В Кремле твой Магомет по ступеням восходит И на Кремле восходит Магомет Ульян: «Иль иль Али, иль иль Али Рахман!» И строятся полки, и снова вскачь Зовут Китай поднять лихой кумач. Мне ничего не надо: молод я И горд своей душою неспокойной. И вот смотрю закат, в котором жизнь моя, Империи Великой и Просторной. VII Ты помнишь круглый дом и шорох экипажей? Ты помнишь круглый дом и шорох экипажей? Усни мой дом, усни… Не задрожит рояль и путь иной указан И белый голубь плавает над ним. Среди домов щербатых кузов от рояля Средь снежных гор неизреченный свет И Гефсиманских бед мерцают снова пальмы, Усни мой дом, усни на много лет. И все же я простой как дуб среди Помпеи… И все же я простой как дуб среди Помпеи Приди влюбленный с девушкой своей Возьми кувшин с соленым, терпким зельем И медленно глотками пей И встанет мерный дом над черною водою И утро сизое на ступенях церквей И ты поймешь мою тоску и шелест Среди чужих и Гефсиманских дней Усталость в теле бродит плоскостями… Усталость в теле бродит плоскостями, На каждой плоскости упавшая звезда. Мой вырождающийся друг, двухпалый Митя, Нас не омоет Новый Иордан. И вспомнил Назарет и смуглого Исуса, Кусок зари у Иудейских гор. И пальцы круглые тяжелые как бусы И твой обвернутый вкруг подбородка взор. Мои слегка потрескивают ноги, Звенят глаза браслетами в ночи, И весь иду здоровый и убогий, Где ломаные млеют кирпичи. Погладил камень и сказал спокойно: Спи, брат, не млей, к тщете не вожделей. Творить себе кумир из человека недостойно, Расти травой тысячелетних дней. И все ж я не живой под кущей Аполлона… И все ж я не живой под кущей Аполлона Где лавры тернием вошли в двадцатилетний лоб Под бури гул, под чудный говор сада Прикован я к Лирической скале. Шумит ли горизонт иль ветр цветной приносит К ногам моим осколки кораблей Линяет кенарь золотая осень Седой старик прикован ко скале. И голый я стою среди снегов… И голый я стою среди снегов, В пустых ветвях не бродит сок зеленый А там лежит, исполненный тревог Мой город мерный, звонкий и влюбленный И так же ходит муза по ночам Старуха в капоте с своей глухою лирой И млеют юноши до пустоты плеча О девушке нагой, тугой и милой. Да быки крутолобые тонкорунные козы… Да быки крутолобые тонкорунные козы Женщин разных не надо, Лиду я позабыл. Знаю в Дельфах пророчили гибель Эллады Может Эллада погибла, но я не погиб Юноши в кольцах пришли звали на пир в Эритрею Лидой меня соблазняли плачет, тоскует она… Что же, пусть плачет найдет старика и забудет Я молодой – крашеных жен не люблю. |