От берегов на берег… От берегов на берег Меня зовет она, Как будто ветер блещет, Как будто бьет волна. И с птичьими ногами И с голосом благим Одета синим светом Садится предо мной: «Плывем мы в океане, Корабль потонет вдруг, На острова блаженных Прибудем, милый друг. И музыку услышишь, И выйдет из пещер Прельщающий движенье Сомнамбулой Орфей. Сапфировые косы, Фракийские глаза, А на устах улыбка Придворного певца». В стране Гипербореев Есть остров Петербург, И музы бьют ногами, Хотя давно мертвы. И птица приумолкла. – Чирик, чирик, чирик — И на окне, над локтем Герани куст возник. Не лазоревый дождь…
Не лазоревый дождь, И не буря во время ночное. И не бездна вверху, И не бездна внизу. И не кажутся флотом, Качаемым бурной волною, Эти толпы домов С перепуганным отблеском лиц. Лишь у стекол герань Заменила прежние пальмы И висят занавески Вместо тяжелых портьер. Да еще поднялись И засели за книгу, Чтобы стала поменьше, Поуютнее жизнь. В этой жизни пустынной, О, мой друг темнокудрый, Нас дома разделяют, Но, как птицы, навстречу Наши души летят. И встречаются ночью На склоне цветущем, Утомленные очи подняв. 1926 Дрожал проспект, стреляя светом, Извозчиков дымилась цепь, И вверх змеями извивалась Толпа безжизненных калек. И каждый маму вспоминает, Вспотевший лобик вытирает, И в хоровод детей вступает С подругой первой на лугу. И бонны медленно шагают, Как злые феи с тростью длинной, А гувернеры в отдаленье Ждут окончанья торжества. И змеи бледные проспекта Ползут по лестницам осклизлым И видят клети, в клетях лица Подруг торжественного дня. И исковерканные очи Глядят с глубоким состраданьем На вверх ползущие тела. И прежним именем ласкают, И в хоровод детей вступают С распущенной косою длинной, С глазами точно крылья птиц. 1926 III. Стихи 1927–1934 гг Я стал просвечивающей формой… Я стал просвечивающей формой, Свисающейся веткой винограда, Но нету птиц, клюющих рано утром Мои качающиеся плоды. Я вижу длительные дороги, Подпрыгивающие тропинки, Разнохарактерные толпы Разносияющих людей, И выплывает в ночь Тептелкин, В моем пространстве безызмерном Он держит Феникса сиянье В чуть облысевшей голове. А на Москве-реке далекой Стоит рассейский Кремль высокий, В нем голубь спит В воротничке, Я сам сижу На облучке, Поп впереди – за мною гроб, В нем тот же я – совсем другой, Со мной подруга, дикий сад – Луна над желтизной оград. Песня слов 1 Старые слова поют: Мы все сюсюкаем и пляшем И крылышками машем, машем, И каждый фиговый дурак За нами вслед пуститься рад. Молодые слова поют: Но мы печальны, боже мой, Всей жизни гибель мы переживаем: Увянет ли цветок – уже грустим, Но вот другой – и мы позабываем Все, все, что было связано с цветком: Его огней минутное дыханье, Строенье чудное его И неизбежность увяданья. Старые слова поют: И уши длинные у нас. Мы слышим, как растет трава, И даже солнечный восход В нас удивительно поет. Вместе старые и молодые: Пусть спит купец, пусть спит игрок, Над нами тяготеет рок. Вкруг Аполлона пляшем мы, В высокий сон погружены, И понимаем, что нас нет, Что мы словесный только бред Того, кто там в окне сидит С молочницею говорит. 2 Я девой нежною была, Шлейф смысла за собой вела. Любовь – вскричали мотыльки И пали ниц, как васильки. И слово за строкой плывет, Вдруг повернется и уйдет. Затем появится опять, Возьми его и будешь тать, Что взять никак не мог всего, И взял, что годно для него. 3 Слово в театральном костюме: Мне хорошо в сырую ночь Блуждать и гаснуть над водой И думать о судьбе иной, Когда одет пыльцою был, Когда других произносил Таких же точно мотыльков, В прах разодетых дурачков. Дай ручку, слово, раз, два, три! Хожу с тобою по земли. За мною шествуют слова И крылышки дрожат едва. Как будто бы амуров рой Идет во глубине ночной. |
