— Добрый день! — сказал он.

— Вы думаете? — возразил доктор. — А я нахожу, что сегодня день плохой.

Аптекарь поздоровался с консулом, пожав ему руку, и обратился к доктору, протягивая ему руку:

— Могу я поздороваться с вами?

— Вы хотите сказать: позволяю ли я вам?

Доктор имел такое обыкновение шутить, однако он не взял руки аптекаря.

— А где теперь Шельдруп? — спросил доктор консула.

— В Гавре7. Почему вы спрашиваете?

— А когда же он вернётся?

— Этого я не знаю. Он ещё пробудет в отсутствии некоторое время.

— Прошло ведь уже девять месяцев, с тех пор, как он был здесь в последний раз, — сказал доктор.

— Да, это верно, — отвечал консул, подумав немного.

Доктор зевнул самым бесцеремонным образом, потом встал и, подойдя к окну, стал смотреть на улицу. Он очень странно вёл себя перед консулом, прямо поворачиваясь к нему спиной.

— Могу я вам служить чем-нибудь сегодня? — спросил консул, обращаясь к обоим посетителям.

Аптекарь поблагодарил и заметил доктору:

— Пойдёмте, господин доктор. Не будем мешать господину консулу!

— Я смотрю на детей, внизу, на улице, — сказал доктор, даже не оборачиваясь. — Там маленькая девочка с карими глазами. Она наверное из семьи Оливера... Не находите ли вы, что постепенно в городе оказалось много детей с карими глазами? — вдруг обратился он к аптекарю.

— Да? Нет, я не заметил этого, — ответил аптекарь уклончиво.

— А вчера явился на свет ещё новый ребёнок с карими глазами, — добавил доктор.

— Новый ребёнок? У кого же? — возразил с некоторым смущением аптекарь.

— Да... У Генриксена, на верфи, то есть у госпожи Генриксен. Это у неё уже второй темноглазый ребёнок!

Желая побудить доктора высказаться, аптекарь сказал торопливо:

— Что вы говорите? Ведь это напоминает историю Иакова! Белые и чёрные прутья...

Доктор застегнул своё пальто и с равнодушным видом приготовился уйти.

— Что тут можно сказать, спрашиваете вы? — отвечал он. — Ну, можно и молчать об этом. Тут нет никакого чуда, ни в том, ни в другом доме. Это вполне естественно. У этих голубоглазых супругов родятся дети с карими глазами от отца с такими же тёмными глазами.

— Что вы такое говорите?

— А почему мне не говорить этого? Тут нет никакой случайности атавизма. Я несколько исследовал это дело. В семье нет карих глаз, по крайней мере нет их у таких родственников, которые могли бы оказывать влияние на потомство.

— Это странная история, извините меня.

Консул принимал участие в этом разговоре, улыбаясь временами или небрежно произнося «гм!». Но он видимо ждал, чтобы его посетители удалились.

— Прошу извинения, господин консул! — откланялся наконец доктор. В дверях он однако снова обратился к нему:

— Подумайте о том, что я сказал вам относительно вашей дочери, господин консул. Надо постараться укрепить её здоровье. Я чувствую особенное расположение к этому молодому существу.

Консул остался один в своей конторе. Он попытался заняться выкладками, но опять отложил в сторону бумаги и задумался. Чего хотели от него эти господа? Может быть, они вовсе не случайно встретились тут? Вероятно, они заранее сговорились, чтобы сделать ему неприятность. Не даром же доктор тотчас же крикнул: «Войдите!», как только аптекарь постучал в дверь. Наверное он боялся, что его достойный сообщник уйдёт!

Консул был неспокоен. Он не мог уже, как прежде, относиться легко ко всему. Разные неприятные мысли возникали у него и мешали ему работать. И теперь он не мог заняться делами как следует. Доклады подождут. Впрочем, их может написать и его делопроизводитель Бернтсен...

Консул встал и подошёл к зеркалу. Он надел свою шляпу и постарался придать своему лицу прежнее беспечное выражение. Захватив письма, лежавшие на столе, он вышел из конторы и отправился на почту.

Только такое угнетённое душевное состояние, в котором находился консул, могло заставить его уйти из конторы в рабочее время. Конечно, отправка писем была только предлогом. Ведь это обыкновенно поручалось мальчишке рассыльному. И то, что он остановился на почте и стал внимательно изучать карты пароходных линий, висящие на стене, тоже было только предлогом дать время служащим сообщить во внутреннее отделение почтовой конторы, что консул стоит там, где принимаются письма.

Удивлённый почтмейстер тотчас же вышел и спросил консула, не может ли он чем-нибудь служить ему? Консул поблагодарил его и сказал, что ему нужно только получить сведения относительно одного заказного письма, в которое был вложен чек. До сих пор он не получил на него никакого ответа.

Почтмейстер пригласил его к себе в кабинет, и тотчас же дело это было расследовано. Консул получил все нужные сведения, но он всё-таки не ушёл, а продолжал разговаривать с почтмейстером. То, что говорил почтмейстер, было так не похоже на обычные разговоры, которые слышал консул вокруг себя. Не для того ли он и пришёл сюда? Почтмейстера все находили необыкновенно скучным человеком, и доктор даже бегал от него, заявляя, что Господь не наградил его терпением, чтобы слушать эту болтовню. Но консул сидел теперь на стуле и слушал терпеливо. Почтмейстер, должно быть, пережил что-то приятное в этот день. Что это было никто не знал, но во всяком случае он был в очень хорошем настроении. Впрочем, он был очень нетребовательный человек, и нужно было очень немного, чтобы обрадовать его. Его сын выдержал экзамен на штурмана и тотчас же получил место. Этого было достаточно, чтобы отец был вне себя от

радости. Конечно, он сообщил об этом консулу и рассыпался в похвалах своим сыновьям.

— Шельдруп всё ещё в Гавре? — спросил он консула.

— Да, — отвечал консул.

— Я догадался по его письмам. Вчера доктор отправил ему письмо.

— Вот как!

— Ну, да. А ваша Фиа похорошела и какая она милая! Моя жена увидела её сегодня в окно и позвала меня, чтобы посмотреть на неё... Простите, вы, как будто, хотели что-то сказать?

— Нет! О, нет!

— Сегодня утром я сделал большую прогулку, — продолжал рассказывать почтмейстер. — На краю леса я увидал странного человека. Я нарочно свернул с дороги в лес, чтобы не встречать людей, но этот человек уже заметил меня и потому я не мог миновать его. Это был какой-то рабочий, бродяга. Он сидел и играл на губной гармонике. Я вступил с ним в длинный разговор. Он оказался весьма неглупым человеком, но разговор наш главным образом вертелся около денег и еды. «Зачем ты тут сидишь?», спросил я. — «А разве я не смею тут сидеть? И вообще что тебе за дело?», сказал он. Я попросил его продолжать играть на своей гармонике, и когда он осведомился, что получит от меня за это, то я обещал ему пару грошей. Мы продолжали разговаривать дальше. Я сказал ему, что служу почтмейстером в городе, и что через мои руки проходит много денег в течение года, но эти деньги мне не принадлежат. «Ну, ну! — возразил он. — Вы уже приберёте к рукам когда-нибудь пару денежных писем!» — «Ну как я могу это сделать? — возразил я. — Меня сейчас же арестуют!» — «О, нет! возразил он. — Образованные и богатые люди всегда защищают друг друга. Хватают только нас, бедняков!». Конечно это были глупые речи и я объяснил ему, что так как я получаю определённое жалованье и мне его хватает, то я имею всё, что мне нужно. Но он не мог этого постигнуть. Ведь ему никогда не хватало, сколько бы он ни зарабатывал! Если он заработал на башмаки, то ему не хватало денег на штаны, и наоборот. Крестьянин вечно мучается, говорил он. Чтобы есть, он должен работать, и как ещё тяжело работать! Рубить лес — это самая тяжёлая работа летом! Вечером он получает за это на ужин кашу с молоком, разумеется, снятым. Сливки-то идут хозяину... Очевидно это был один из недовольных, ленивых и угрюмых рабочих. В самом деле, прибавил почтмейстер, если мы признаём для всех людей закон эволюции, то этот человек, очевидно, ушёл недалеко вперёд. Быть может, он уже много раз живал на земле, но ни разу в своей жизни не подвинулся ни на шаг по пути прогресса. Поэтому он снова возвращался в своём прежнем виде во тьму небытия и оттуда опять вступал в жизнь, чтобы сызнова начать своё земное существование.