Она дотянулась и подняла уроненный на снег бинокль, протерла линзы, навела на гору. Руки тряслись. Поводила окулярами вправо-влево, вверх-вниз – и увидела Каддета, дергающегося, повисшего на одной руке, цепляющейся за край террасы на углу стены… Ее сердце пропустило удар. "Держись! Каддет!…" – крикнула она ментограммой.

Каддет сначала медленно, а потом все быстрей полетел вниз… И упал на снег и камни нижележащей террасы. И в то же мгновение она приняла ментограмму – протяжное "О!… О!…!" – с болью и кровью Каддета, с болью и кровью. Неспящий клевал ее сердце.

Она поспешно поднялась на ноги, подавив приступ головокружения. Навела бинокль на террасу, на которую упал Каддет, но, сколько не разглядывала, не могла увидеть его тело среди сугробов и валунов.

Принцесса растерялась. Снова и снова она наводила бинокль на террасу, но ничего нового не замечала. Тяжесть наваливалась ей на плечи.

Неспящий не говорил, что Каддет умер. Но сил у нее не было. И мир вокруг был ярок, пуст, нем и холоден. Она осталась одна.

Она прислушалась к себе. Все ее тело было сейчас слабым замерзающим коконом. Сердце трепетало, как птичка, зажатая в кулаке. Грудь еле поднималась, чтобы схватить кусочек пустого воздуха, как у рыбы, вытащенной на берег. Ноги еле поддерживали ее, как палки, косо воткнутые в песок, а руки повисали как дохлые змеи. Неспящий молчал.

Я умираю, подумала она. Никто не поддержит меня. Жизнь ее в этом ослепительно ярком и пустом мире поддерживала только горячая роза в центре груди. Чакра – пришло узнаваемое слово. Принцесса заглянула в себя, посмотреть на чакру. Это была многолепестковая темно-синяя роза, заполненная чем-то горячим и густым. Под взглядом, направленным на нее, роза начала расти и переполняться, словно закипать, струйки синей жидкости растекались и согревали тело. Принцессе захотелось, чтобы вся жидкость растеклась в ее теле. Она сделала какое-то новое неожиданное усилие, глядя на чакру – и это случилось: горячая жидкость очень быстро распространилась по всему ее телу, спокойней и полней застучало ее сердце, тверже стали ноги, пропало головокружение, Принцесса почувствовала силу в руках. Она повела плечами.

Прошло совсем небольшое время, и страх начал уходить из сердца Принцессы. Когда он ушел совсем, Принцессы словно освободилась от груза. Она подумала: скоро начнет смеркаться, если действовать – то только сейчас.

Она перестала говорить сама с собой, рассуждать. Она начала действовать. В яранге она взяла свой заплечный мешок, положила в него десяток сухарей, куски копченого мяса и соленого сала, мотки бечевы и отрезок тонкого каната, длинный нож в ножнах, длинные полоски ткани для перевязки ран, запасные перчатки, несколько свечей, два кресала. "Как учил Валей? Еда, оружие, огонь и одежда". Скатала в тугой рулон спальный мешок Каддета, затолкала в заплечный мешок. Он получился не тяжелый, но неудобный. Перед уходом оглядела сумрачную ярангу – привычка жены, хозяйки дома, хранительницы очага. Подумала – стоит ли добавить угля в жаровню, чтобы в яранге было тепло, когда они вернутся? Если они вернутся. И подбросила в огонь большой кусок угля.

Свисающий с нижней террасы канат был закреплен на террасе, кажется, крепко. В детстве Валей учил ее лазить по канатам. Ей не нравилось это занятие. Но она училась. Вот и пригодилось.

На нижнюю террасу она поднялась не скоро, без сил в руках, но уже начинались короткие сумерки. Следы шагов Каддета на снегу были видны отчетливо. И Принцесса, бросив в пересохший рот горсть снега, заспешила вперед, по следам, прижимаясь к стене горы. В местах, где Каддет поднимался с нижней на более высокую террасу, были вбиты штыри. Они обжигали ладони холодом, набравшимся в них. Головокружений у нее не было, но было темно и мерзли пальцы на руках и ногах. Становилось все темней, все трудней было разглядывать следы, а она была еще только на третьей террасе. Принцесса снова сделала над собой усилие – и чакра отозвалась приливом сил. Сразу стало не так холодно и прояснилась голова, а головокружений словно никогда не бывало. И она совершенно не боялась.

Четвертую террасу Принцесса проходила уже медленно и в темноте – выставив вперед одну руку, чтобы не наткнуться на большой валун или обломок скалы, а другой рукой касаясь стены горы. Заплечный мешок она волочила за собой на коротком тросе. Она сама сообразила, что так лучше – если она сорвется с края террасы, мешок хоть немного задержит ее падение.

Она шагала и шагала, и уже нашелся ритм движения: шаг вперед, ощупать темноту перед собой и сбоку левой рукой, нащупать ледяную стену горы справа, приставить ногу, шаг, ощупать темноту левой рукой перед собой и сбоку, нащупать ледяную стену горы справа и приставить ногу, шаг… как вдруг, внимательно наблюдающий за ней и ее продвижением вперед, Неспящий предупредил: впереди опасность. Принцесса остановилась, поводила рукой спереди, другой рукой нащупала ледяную шершавую и колкую поверхность стены… Опасность! – встревожено клекотал Неспящий. В сердце Принцессы зародился страх. Маленький страх с громким голосом.

Она замерла. Ничего не случилось, ноги твердо опирались на камень террасы, в замерзшую щеку слева все так же дул несильный ветер, правая щека все так же чувствовала вечный холод, источаемый стеной горы, никаких новых звуков… Из кармана куртки она достала кресало и свечу, и с пятой попытки зажгла ее. Оранжевый свет отразился в густом сверкающем инеи на стене горы, отбросил тень Принцессы в пропасть слева, а перед Принцессой, всего лишь в двух коротких шагах впереди, стала видна трещина, разлом террасы. Значит, она пропустила место, с которого Каддет поднимался на следующую террасу.

Оставив мешок, Принцесса начала возвращаться назад, низко опустив свечу, чтобы видеть следы Каддета. Но некоторые его следы она затоптала, и сейчас от нее требовалось все внимание…

– Принцесса! – послышался голос Каддета, совсем рядом, над головой. Слабый голос.

– Каддет! – крикнула Принцесса. – Я иду! Укажи мне путь!

– Ты пришла… Ты пришла… Я буду бросать камни, – слабым голосом ответил ей Каддет.

– Я готова, бросай!

Стук камня впереди.

– Еще бросай!

Близко. Три осторожных шажка, и Принцесса увидела углубление в стене, вбитые штыри и каменную осыпь, по которой можно было подняться на верхнюю террасу.

– У меня, похоже, сломаны ребра, – прошептал Каддет. – Падал на грудь, чтобы спасти позвоночник. Еще ушиб головы, с сотрясением мозга. Могло быть и хуже. Твоя шапочка и мне спасла жизнь, Принцесса. Спасибо! – Он слабо улыбнулся. На щеке у него запеклась кровь, кровь замерзла и на вязаной шапочке. – Мне надо еще часа четыре полежать на спине. Ребра сами станут на место. Правда, спине уже холодно. Как же ты сюда пришла, милая?

– Что мне надо сделать, Каддет? – Принцесса лежала рядом с ним, обняв, лицом к лицу, вслушиваясь в его шепот. – Я принесла твой спальник.

– Распори его, подложим мне под спину. Я выдержу. Ляжешь рядом, накроемся шкурами, ты отдохнешь. Нам надо продержаться до утра. Но нам нельзя спать. Дикая сила убьет нас, спящих. Я тебе что-нибудь расскажу, если хочешь, а когда устану, расскажешь ты.

– Я зажгу новую свечу, чтобы нам было уютней, Каддет. Я взяла много свечей. Рассказывай, пока я буду работать.

– Я расскажу, как я попал на Гиккею. Про то, что я не смог хорошо увернуться, и мины повредили "Робинзон", я тебе уже говорил. В общем, Принцесса, "Роби" терял воздух и воду – потому что добывал кислород, воздух для меня, из воды. Понимаешь?

– Сейчас это не важно, Каддет. Рассказывай.

– Когда он долетел до Гиккеи – а он очень старался, у меня в скафандре уже ревел сигнал крайней опасности для жизни. – Каддет говорил тихим медленным, лишенным силы голосом. – Да я и без сигнала это очень хорошо чувствовал. Поэтому я дернул за ручку аварийного катапультирования и вылетел из "Робинзона" как… как стрела из арбалета. Вот я рассказываю, а у меня опять во рту пересыхает от одних воспоминаний. Дай мне пососать снег, милая… Спасибо! Во время спуска я немного пришел в себя, открыл защитные щитки забрала, увидел, что подо мной горы и озера. Уж я постарался, можешь мне поверить, упасть в озеро. Там, на озере шел дождь, дул ветер и ходили маленькие волны. Изнутри скафандра я их не чувствовал, но видел. Но воздух, который мне давал скафандр был живой, чистый. И пахло… пахло…