Лондон, 1812 год

Его опять одолело беспокойство – словно змея проснулась от спячки и приготовилась наброситься. И не важно, что он джентльмен» имеющий влиятельных друзей и связи, не важно, что у него блистательный титул, который он наконец-то получил после многолетних мытарств. Он опять, как и раньше, рыскает по Лондону в поисках справедливости, дозу которой ему насущно необходимо получить.

Он заметил, что вернулся к старым трюкам – отчасти в ответ на неприятности, которые ему день за днем преподносит профессия. Казалось бы, положение одного из самых влиятельных юристов Англии должно было утолить его жажду справедливости, но в последнее время колеса мельницы правосудия крутились мучительно медленно. К делам примешивалась политика, бюрократы затягивали даже простейшие дела, а когда он пытался подтолкнуть процесс, то натыкался на еще большие препятствия.

На улицах было проще. Здесь легко было понять, кто прав, кто виноват, и он мог вершить правосудие. Если воры ограбили подвыпившего господина, он мог их догнать и «убедить» вернуть добычу. Если банда напала на женщину, он мог вмешаться и остановить насилие, показав этим людям всю ошибочность их поведения. Если прохвосты замыслили убить принца Уэльского, он мог выследить их логово, собрать доказательства, получить признание – и все это без ненужных усложнений.

После того случая трудно было разобрать, чему принц радовался больше – тому, что заговор раскрыт, или тому, что, публика ничего о нем не узнала. Принц Уэльский быстро, без какой-либо шумихи, наградил его титулом виконта, и адвокат – любитель ночных прогулок – стал первым виконтом Стилом.

Шагая по темной, окутанной туманом улице, Стил едва сдерживал смех. Чувство юмора ему не изменило. Годами он усиленно трудился, добиваясь дворянского звания, которого заслуживала его любимая Дейдре, а получил вожделенный титул благодаря работе, с которой в свое время ради нее покончил.

Перед глазами встал образ немеркнущей красоты. Дейдре была воплощением английской утонченности: прелестные темные кудри, карие глаза, молочно-белая кожа…

«Слишком утонченная для такого неотесанного деревенщины, как я», – со вздохом подумал Стил. Но Боже, как он ее любил! С того самого момента, как в первый раз увидел. Тысячу раз он благодарил богов за ту дождливую ночь, когда на ее карету напали грабители. Он всегда гордился тем, что он Сентинел, один из компании братьев, охранявших местность от преступников, но вплоть до той ночи не воспринимал это как знак судьбы.

Но работа, которая свела его с Дейдре, отрезала ему возможность просить ее руки. И Стил покорялся неизбежности всю ту тысячу раз, когда грезил, что снова окажется рядом с ней.

Знакомое страдание тисками сжало грудь. С ее смерти прошло восемь лет и девять месяцев, и с каждым годом, к его стыду, размывались в памяти ее черты, но оставалось чувство ужасной утраты.

Вздохнув, виконт Стил приветствовал эту боль, зная, что заслужил ее, потому что стал причиной трагического конца краткой жизни своей возлюбленной. Если бы он был таким человеком, какого она заслуживала, им бы не приходилось скрывать свою любовь и встречаться тайком.

Если бы тогда он был таким, как сейчас.

– Виконт Стил, – хриплым шепотом проговорил он и, оглянувшись, порадовался, что никто не слышит, как он пробует на слух свой новый титул.

Он не в первый раз меняет личину. Может, и не в последний. Из любви к Дейдре он изменил имя, зачеркнул свое прошлое, отрекся от единственной семьи, где его считали за брата, – от Сентинелов. Она его об этом не просила, но пришла в восторг. Она хотела – черт возьми, она заслуживала! – мужчину лучшего происхождения, чем он. Он и стал другим. Ради нее. Он стал зваться мистер Дагвуд, адвокат. Знала бы она, кем он станет потом – заместителем Генерального прокурора Англии!

А теперь еще и виконтом. Что бы она на это сказала?

«Милый, виконты не гуляют ночами по самым скверным улицам города», – как будто слышал он сладкозвучный голос Дейдре.

Стил спрятал лицо в черный шарф и прошептал:

– Никакой я, к черту, не виконт, и ты это знаешь.

«Тогда кто ты?» – прошелестели тени.

Ответа у него не было.

Крыши лондонских домов жутковато блестели в скудном свете луны. Мисс Абигайль Уэст вошла в переулок, где у нее была назначена встреча с женщиной, предположительно имевшей сведения о ее непутевом брате.

От густого тумана и сырости вуаль намокла. Абигайль порадовалась, что костюм вдовы делает ее незаурядной, ведь если кто-то из общества увидит, что она ночью разгуливает по улицам, ей не удержаться на работе, а работа была отчаянно нужна. Более того, нельзя, чтобы узнали о ее родстве с беглым преступником.

Это были главные причины, побудившие ее нарядиться вдовой, но мисс Абигайль не могла отрицать, что такой маскарад еще и придает мужества. По мнению Абигайль, вдовы не столь скованны в поведении и склонны вести себя уверенно, чего ей крайне не хватало.

Неслышно ступая в башмаках на мягкой кожаной подошве, Абигайль подошла к женщине, про которую уличный мальчишка сказал, что она сможет помочь. Незнакомка была барменшей и знала обо всем, что происходило в этой части города.

Женщина ждала, как и обещала, у задней двери таверны, где она работала. Она была примерно ровесницей Абигайль – двадцать три года. Спутанные волосы, бледное рябое лицо.

– Вас прислал Вилли? – настороженно спросила она, кутаясь в синюю шаль.

Абигайль кивнула:

– Да. У меня есть деньги…

– Не здесь. – Воровато оглянувшись через плечо, женщина сделала Абигайль знак следовать за ней.

Из-за двери таверны доносились мужские голоса. Женщина и Абигайль пошли по улице и свернули за угол в еще более темный переулок. Абигайль охватило дурное предчувствие, но у нее не было выбора: она должна была найти брата. Абигайль напружинилась, нащупала в кармане пистолет, а другой рукой крепче сжала трость.

Барменша обернулась:

– Покажи деньги.

Абигайль вынула из кармана монету. Барменша потянулась за ней, но Абигайль отдернула руку.

– Сначала информацию.

– Парень, которого ты ищешь, – он шатен с серо-голубыми глазами?

– Да. У него необычные глаза, очень светлые. Ему двадцать лет.

– Светлые глаза, – кивнула барменша. – Я его запомнила из-за шрама.

– Шрам? – У Абигайль упало сердце. Барменша придвинулась к ней вплотную.

– Через всю щеку. А теперь давай мои деньги!

От стены отделилась тень и двинулась к ним.

– А мне – мои! – глумливо сказал мужчина. Абигайль резко повернулась и наставила на него пистолет, но барменша ударила ее по руке, и пистолет упал.

– Хватай ее, Фред!

Мясистые руки схватили Абигайль. Она бешено извивалась, стараясь вырваться, но мужчина был большой и сильный, он сбил ее с ног и навалился вонючим телом.

– Деньги отбери! – верещала барменша.

– Потом! Я еще никогда не трахался с благородной!

Абигайль вертелась, лягалась и изо всех сил тянулась к своей трости, которая воткнулась в землю возле бедра. Запах джина и немытого мужского тела вызывал тошноту.

– Вот увидишь, тебе понравится.

Ее чуть не вырвало. Пальцы нащупали трость, вцепились в рукоять… Холодный металл обласкал руку, она выхватила нож и вонзила его мужчине в живот.

Негодяй взвыл и скатился с нее.

Тяжело дыша, Абигайль вскочила, крепко сжимая нож. Барменша двинулась на нее, закрывая единственный путь к отступлению.

– Она меня порезала! – Негодяй уставился на окровавленную рубашку.

– Назад! – крикнула Абигайль, завидев, что он поднимается.

– Я тебя убью за это! – взревел он и кинулся на нее. Абигайль увернулась, мужчина ударил ее по руке: нож резанул воздух и упал на землю. Абигайль ударила мужика ногой в колено, он хрюкнул, нагнулся подобрать нож, а она кинулась бежать. Но барменша поставила подножку, и Абигайль упала на четвереньки.