– Нет, на рыбоподъемнике.

– Хорошо, можешь идти.

Усман откозырнул и вышел. Галина Алексеевна осталась стоять у притолоки, зная, что наступила та самая минута, когда Федор Иванович все должен будет сам ей рассказать.

Федор Иванович, оборачиваясь, вдруг ополчился на нее:

– Что ты у меня над душой стоишь?! Лучше погляди у себя за спиной.

Галина Алексеевна, оглянувшись, не смогла удержать испуганного возгласа:

– Ой!

В кастрюле, которая стояла у нее на кухне на плите, тесто уже выпучилось бугром, переваливаясь через край.

Давно погасли все ночные огни в райцентре на правобережной круче над Доном. Повыключили их и вахтенный матрос на дебаркадере, и монтер рыб-колхоза, отвечающий за то, чтобы с первыми же петухами меркла одна-единственная золотистая нить, пронизывающая станицу по центральной улице с юга на север, и ночной сторож сельпо, который, заступив на дежурство с вечера после хорошего ужина с вином, сразу же уснул в своей караулке, так и не засветив витрину раймага напротив здания райкома. Но в самом райкоме к двенадцати часам ночи светились окна на втором этаже. «Тоже хо-зя-ева, жгут по тысяче свечей, а с людей привыкли спрашивать за каждую копейку», – сердито приподнимая головы от подушек, ворчали жители станицы, которым так и не удавалось заснуть все за теми же думами: «Трогаться?», «Подождать?»

– Вопрос уже не о том, чтобы трогаться или подождать, – говорил в своем кабинете и секретарь райкома Истомин, зарываясь пальцами в свою рыжую шевелюру, – а утонуть или не утонуть? Но даже и теперь никто не снимет с нас ответственности ни по хлебу, ни по мясу или молоку. У товарища Грекова своя миссия, – он бросил взгляд в угол комнаты, где сидел Греков, – а у нас еще и другая. Пора уже не щепетильничать с Подкатаевым и с Коныгиным.

Еще не старая, в синем костюме, женщина, сидевшая в кресле у стола Истомина, заметила:

– Подкатаев по сдаче хлеба нового урожая с превышением идет.

– Это после того как ему со стройки целую автоколонну прислали, – бросил с дивана райупол-комзаг Цветков.

– Он и до этого выше районного графика шел.

– Вот, вот, Николай Дмитриевич, – сказал Цветков. – За Подкатаева в нашем районе все женщины горой. Во главе с председателем рика. Конечно, он мужчина видный, но не до такой же степени, чтобы ему одному внимание уделять.

Женщина в синем костюме презрительно покосилась на него:

– Не забывай, Цветков, что ты на бюро.

– Я, Елена Сергеевна, готов отвечать за свои слова. Помню, как еще три года назад ты выгораживала его за крупнейшее, не только в масштабе нашего района, хищение зерна. При явном сокрытии им этого факта от райкома.

– Насчет этого факта, Цветков, я и теперь считаю, как считала тогда. Напрасно ты улыбаешься, тебя, как уполкомзага, это в. первую очередь должно беспокоить.

Цветков еще шире заулыбался.

– Что же я могу с собой поделать, уважаемый товарищ предрика, если этот совершенно бесспорный факт меня давно уже ничуть не беспокоит. Все яснее ясного: что заработал, то и получай.

– Как же это можно увязать с его предшествующей биографией? У него орденов с медалями не меньше пяти.

Истомин, который все это время, не поднимая головы, слушал их перепалку, повернулся к Елене Сергеевне:

– Вы все о той же истории с тремя тоннами зерна?

Греков и сам не заметил, как подался из своего угла вперед.

– В том-то и дело, Николай Дмитриевич, что вся эта история была шита белыми нитками.

Истомин перевел взгляд на райуполкомзага.

– В самом деле, Цветков, и тогда это как-то не вязалось.

Цветков привстал с дивана.

– Но это только доказывает, Николай Дмитриевич, что в работе с кадрами мы часто еще остаемся в плену у бумаги. У кого анкета в ажуре, тот и герой. Но у злостных расхитителей, как известно, она чаще всего и бывает без сучка. В то время– как райисполком не сводил глаз с его орденов, он у государства по дороге на пункт «Заготзерна» целых две полуторки зерна украл. Это в послевоенный голодный год.

– Так, Цветков, ты можешь и меня в соучастницы зачислить.

Истомин счел необходимым поддержать Елену Сергеевну.

– Да-да, это уже чересчур. Но и три тонны зерна, Елена Сергеевна, это три тысячи килограммов.

– Три тысячи сто двенадцать, – уточнил Цветков.

– Тем более. – Истомин отыскал глазами на стуле у двери райпрокурора: – Если я ошибусь, Алексей Николаевич, вы поправите меня. По-моему, хоть за три тонны, хоть за десять килограммов по Указу…

Прокурор выпускал из кабинета в приоткрытую дверь клубы табачного дыма.

– Конечно, градация есть, но все равно наказание неотвратимо.

– Кто у вас следствие вел? – спросил Истомин.

– Филиппов, – стал было отвечать прокурор, но уполкомзаг Цветков опередил его:

– Мы, Николай Дмитриевич, с Филипповым в контакте уже не один год. Он у нас в районе наиболее опытный следователь.

– Да-да, – согласился Истомин. – Ему и лет уже немало. – Он повернулся к Елене Сергеевне. – А этому, Коптеву, если вы помните, сколько тогда было?

– – Как мне не помнить, Николай Дмитриевич, я же на его анкету и наводила ажур. – Она бросила в сторону уполкомзага Цветкова взгляд. – Весной сорок третьего, когда он с проходящими от Сталинграда частями заглянул домой, ему было двадцать девять. А в сорок девятом, когда за ним приехала милиция, он как раз собирался с Зинаидой Махровой в загс.

Истомин задержал невольный вздох.

– Если только три года прошло, то сколько же им еще ждать?

– У них там теперь система зачетов, – оглядываясь на Грекова, сказал Цветков. – Но вообще-то еще семь лет. Если, конечно, Махрова дождется его.

Елена Сергеевна опять покосилась на него.

– Зинаида Махрова и двадцать лет будет ждать.

– А если и нет, другая найдется. Он и через семь лет еще будет мужчина в соку. Не раз может жениться.

– Удивляюсь, Цветков, как с тобой жена живет.

– Я вам, Елена Сергеевна, этот личный выпад прощаю на первый раз.

Райпрокурор невесело вздохнул.

– Вот и поговорили, как соседки через плетень: и отец у тебя был кобель, и бабка воровка, и сама ты сучка.

Истомин встрепенулся за столом:

– Прошу, товарищи, меру соблюдать.

Впервые Греков счел необходимым вмешаться в разговор на бюро.

– Здесь мы, конечно, можем меру соблюсти, но на десять лет может и зачетов не хватить.

– Конечно, срок немалый, – согласился с ним Истомин, – но это дело, товарищ Греков, у нас старое, а время сейчас уже позднее, и пора нам к оргвопросу переходить.

– К какому оргвопросу? – растерянно переспросила председатель райисполкома.

– К тому самому, Елена Сергеевна, – иронически пояснил Цветков, – который в повестке стоит.

– Да, больше терпеть уже нельзя, – отбрасывая рукой свою шевелюру назад и вставая из-за стола, сказал Истомин. Шире приоткрывая из кабинета дверь в приемную, он позвал: – Товарищ Подкатаев! – Ему никто не ответил, Истомин еще больше открыл в приемную дверь и с изумлением сказал: – Он спит.

Всеобщий смех сопутствовал его словам. Первым захохотал Цветков. Но и Греков не смог сдержаться.– Распахнутая Истоминым в приемную дверь открыла всем взорам диван, на котором, положив голову на валик, младенческим сном спал председатель приваловского колхоза Подкатаев. Кончики усов у него мерно вздымались и опускались. Члены бюро райкома, повставав со своих мест, сгрудились в открытой двери.

– Вот это нервы! – восхищенно сказал райпрокурор.

– Умаялся, – заметила Елена Сергеевна.

– Правильно, Елена Сергеевна, – поддержал ее Цветков. – Вы, как предрика, жалеете его, а он и переселение своего колхоза уже проспал, и теперь как ни в чем не бывало на райкомовском диване спит. Вместо того чтобы заблаговременно подготовиться к ответу на бюро, как им удалось все население станицы чуть ли не на восстание против Советской власти поднять. Это несмотря на бдительность товарища Коныгина, которого, правда, почему-то сегодня нет на бюро.