Сулла слушал своего слугу внимательно. Не прерывая. Потом, когда Эпикед закончил свою мысль, наступило молчание.

Стены таблинума были расписаны со вкусом. Картин не много. Но все в прекрасных тонах восковых красок. Они изображали Академию Платона. Учителя с учениками. Платона в кругу философов.

Сулла так и не удосужился хорошенько рассмотреть стены своего таблинума. Эти бородатые господа вызывали в нем чувство брезгливости. Только импотенты могут часами рассуждать о тайнах мироздания. Надо действовать, а не болтать. В этом отношении совершенно прав этот Корнелий Эпикед…

– Послушай, – говорит Эпикед, и голос его зазвучал как бы из-под земли, – не тебе трепать языком. Что тебя понуждает к тому? Разве у тебя нет силы? Она же вся в твоих руках. Или почти вся. Пусть болтают себе бабы и сенаторы. Ты же делай свое дело. Разве ты не Сулла?

Сулла уселся в двойное кресло и властно указал Эпикеду на место рядом с собой. Они оказались очень близко друг от друга – почти нос к носу. Так удобнее разговаривать – не надо повышать голоса. Можно даже пошептаться, что значительно безопаснее в городе, где подслушивают даже стены.

– Эпикед, – прошептал Сулла.

– Да?

– Скажи мне яснее.

– Еще яснее?

– Пожалуй. Я что-то перестал тебя понимать, Эпикед.

– Изволь, господин мой.

– А ты не можешь без церемоний?

– Могу.

– Я слушаю тебя, Эпикед. Говори четко. Ясно. Нелицеприятно. Сейчас тот самый благословенный час, когда мы можем поговорить по душам. Мне это необходимо.

Слуга кивнул и проговорил вполголоса:

– Я слышал одну притчу…

– Что?

– Притчу.

– Ах, притчу! Я что-то не разобрал… Понятно – притчу. Дальше?

– Эта притча, – сказал Эпикед, – египетская.

– Ого!

– Египетская. Да, да. Я имею в виду тот самый Египет. Который наши ученые называют Древним.

– Все. Теперь ясно. Слушаю, Эпикед.

– Говорят, что некий князь в давно прошедшие времена задумал сделаться богом.

– Кем? Кем? – нетерпеливо спросил Сулла.

– Богом.

– Как это – богом?

– А так.

– Разве человек может стать богом?

– Говорят, что – да. Египтяне так говорят… Задумать-то он задумал. Но задуманное, как это бывает обычно, не так-то просто осуществить. И князь начал ломать голову… На ту пору явился к нему кудесник. Пришел прямо из пустыни. Ведь там, в Египте, – пустынь сверх всякой меры. Этот кудесник, по-нашему – прорицатель, и говорит князю: «О чем тужишь, князь?» – «Хочу, говорит, быть богом…» Кудесник вовсе не удивился этому. На своем веку многое натворил: одних обратил в крокодилов, других – в гиппопотамов, третьих – в пирамиды. С богами пока что не приходилось иметь дело. Ибо не встречался ему человек, который задумал бы нечто подобное. И кудесник научил того князя. И князь сделался богом.

Эпикед умолк.

– Ну? – нетерпеливо сказал Сулла.

– Всё.

– Как всё? А самое главное?

– Главное?

– Ну да! Каким путем князь достиг своего? Что присоветовал ему кудесник?

– Кудесник? Ничего особенного…

– А все-таки?

– А как думаешь ты, Сулла?

– Я? – Сулла подумал. Но не догадался. И признался в этом.

– Ничего особенного. – Эпикед беззвучно рассмеялся. – В том-то и дело, что путь этот прост. И доступен человеку.

– Ты задаешь мне загадку, Эпикед.

– Ничуть.

– Так открой же мне тайну этого кудесника.

– Изволь. – Эпикед приблизил уста к уху своего господина. – Кудесник сказал: «Есть у тебя помощники?» Князь сказал: «Есть». – «Их много?» – «Ровно семижды двенадцать». – «А сколько народу живет в твоем царстве-государстве?» – «Пять миллионов». – «Что больше, князь: пять миллионов или семижды двенадцать?» Разумеется, князь ответил безошибочно. «В таком случае, – сказал кудесник, – сними голову». – «С кого?» – воскликнул князь. «С твоих помощников. Найдешь себе других. И тогда те же пять миллионов признают в тебе бога. Они убоятся твоего гнева сильнее, чем гнева Осириса…»

Сулла спросил:

– И князь послушался?

– Да.

– И сделался богом?

– Да.

– Те пять миллионов затрепетали в страхе, Эпикед?

– Разумеется!

– Удивительно! – Сулла почесал затылок.

– Ничего удивительного, Сулла. Проще простого, Сулла.

– Ты думаешь?

Сулла искоса поглядел на слугу, чтобы определить получше: много ли веры полагать словам его. Откуда взял этот Эпикед странную притчу? На самом ли деле она из Египта? Там сейчас только прекрасные овощи и никаких богов! Но прежде, говорят, бывало…

– Послушай, Сулла, что бы случилось, если бы ты слегка подтолкнул этого Цинну?

– Как это подтолкнул, Эпикед? – возмутился Сулла.

– Не горячись, господин мой. Не горячись… Тебе не нравится слово «подтолкнул». Ладно. Заменим другим. Скажем так: если бы ты ему помог спрыгнуть?..

– Кому? Цинне?

– Да!

– Откуда?

– Со скалы.

– Я об этом не подумал, Эпикед. Я позвал его для беседы.

– Можешь не врать. По крайней мере, мне.

– Вру, – сознался Сулла.

– Так я и знал!

Сулла уронил голову на руки. Закрыл веки. Засопел. Ход мыслей этого Эпикеда ясен. Действительно, не стоит все усложнять. К чему клятвы? Выборы консула? Тарпейская скала все решает значительно проще. Быстрее. Вернее…

Сулла поднял глаза на слугу, тот торжествовал. Зловещая улыбка сияла на его щербатом лице. Глаза метали победные стрелы. И он смотрел на господина сверху вниз. Должно быть, как кудесник на того самого князя.

Сулла понемногу приходил в хорошее настроение. Пятерней расчесал редкие волосы. Спросил:

– А ты не кудесник, Эпикед?

– Я? Нет.

– Кто же кудесник в таком случае?

– Ты, Сулла!

– Я? – Сулла привстал.

– Да, ты. Это ты подсказываешь мне верный образ действий. Я читаю в тебе таинственные, недоступные другим мысли. Вижу тебя насквозь. Ты – финикийское стекло. Моя обязанность сообщать тебе то, что вижу, что читаю в тебе, в твоих глазах.

– Да? – кратко вопросил Сулла. – Ну что ж, может быть, может быть…

К о р и н н а. Это ты, Децим?

Д е ц и м. Я, дорогая.

К о р и н н а. Поздно уже. Темно совсем. Сиди, сиди там, не прыгай.

Д е ц и м. Я же на мгновение. Чтобы взглянуть на мою ненаглядную…

К о р и н н а. Это я – ненаглядная?

Д е ц и м. А кто же еще?

К о р и н н а. Лестно. Твоя любовь прямолинейна, словно гипотенуза в треугольнике Пифагора.

Д е ц и м. Чего? Я не пойму ученой премудрости. И модные словечки не для моего уха.

К о р и н н а. Ты просто не расслышал. Это потому, что ты сидишь на ограде.

Д е ц и м (укоризненно). Ты же сама запретила прыгать в сад.

К о р и н н а. Это верно.

Д е ц и м. Может, не приду к тебе больше…

К о р и н н а (едва скрывая радость). Правда?

Д е ц и м (огорченно). Да, Коринна. Ведь я воин все-таки, и мое место на поле боя. Мы уходим на Восток. Нас ведет великий Сулла. И мы победим!

К о р и н н а. Не кричи так громко, Децим. Ведь ты не в военном лагере.

Д е ц и м (виновато). Это верно. Но, Коринна, привычка… Понимаешь? Привычка.

К о р и н н а (вздохнув). Понимаю.

Д е ц и м. Не сегодня-завтра мы уйдем…

К о р и н н а (равнодушно). Куда?

Д е ц и м. Это военная тайна. Но, вероятно, сначала в Брундизий. Оттуда отплывем в Диррахиум. А вот что будет после – настоящий секрет. Я и сам того не знаю.

К о р и н н а (зевая). Я буду вспоминать тебя…

Д е ц и м (разочарованно). Ты зеваешь, Коринна?

К о р и н н а. Извини меня. Я дурно спала ночь.

Д е ц и м (с тайной надеждой). Думала?

К о р и н н а. Да.

Д е ц и м (умоляюще). О ком, Коринна? Ну, о ком?

К о р и н н а (помолчав). О нас с тобою.

Д е ц и м. Эвоэ! Я так и подумал.

К о р и н н а. О том, что ты уйдешь очень скоро. Далеко, далеко.

Д е ц и м (решительно). Но я вернусь. С победой! Со щитом! Я женюсь на тебе! Ты будешь моей! (Вдруг свалился со стены.)