– Будет исполнено! – твердо сказал Децим, и у сенаторов не осталось никакого сомнения в том, что все именно так и будет.

– Децим, – продолжал Сулла, – дождись там сенатского магистрата, чтобы он мог удостоверить по всей форме, что негодяй заслуженно наказан. – Потом он попросил сенаторов: – Пришлите, пожалуйста, доверенного к закату солнца. На Тарпейскую скалу.

Сенаторы были ошарашены. Они встали как по команде, поблагодарили Суллу за справедливое решение. Они обещали все сообщить сенату.

Сулла проводил их с почетом до порога. Но вдруг задержался. В дверях. Сенаторы даже вздрогнули. Но Сулла улыбался им радушно, дружески.

– Я бы хотел сообщить сенату еще кое-что, – сказал он мягко. – Вы, разумеется, знаете, что после Сульпиция есть у меня в Риме непримиримый враг. Знатный враг. Могущественный враг. Это Луций Корнелий Цинна.

Сенаторы кивнули; глупо было бы отрицать, что не отрицал даже сам Цинна.

– Так вот, – говорил Сулла, в эту минуту весьма довольный собою, – я желаю, чтобы вместо сбежавшего консула Мария, который бегством сам себя лишил этого высокого звания, был избран другой. А именно: мой заклятый враг Луций Корнелий Цинна.

Греческие поэты любят выражение: как громом пораженный. Об этих римских сенаторах только так и можно было бы сказать. На некоторое время у них даже язык отнялся.

– Как?! – воскликнул сенатор со свинячьей мордой. – Цинну? Луция Корнелия Цинну?

– А почему бы и нет! Я хочу, – объяснил Сулла, – чтобы у меня были сильные противники. Мне нужна оппозиция – понимаете? Я не желаю, чтобы мне смотрели в рот. Чтобы заискивали передо мной. В государстве, в его верховном правлении обязательно должны присутствовать две противоборствующие силы. Такова природа республики, которую мы должны всемерно поддерживать. Ясно ли я выражаюсь?

– О да! – хором ответили сенаторы.

– Поэтому-то я и прошу, чтобы в консулы баллотировался мой кровный враг Цинна. Такова моя просьба к сенату. Далее, я желаю, чтобы Марий был объявлен, как того он заслужил, врагом отечества. Ясно ли я выражаюсь?

– О да! – сказали сенаторы.

– О Сулла! Все, что мы слышали здесь, – удивительно. И мы не сомневаемся в том, что сенат пойдет навстречу твоему желанию.

Сулла был доволен. Очень доволен.

– Я жду решений сената, – сказал он.

Сенаторы сквозь благодушный тон его голоса уловили звон металла: «Я жду решений сената»… Почти что приказ… Однако Сулла покорил их. Все, что сказал Сулла об убийце Сульпиция, и все, что сказал о Цинне, – по меньшей мере удивительно и никак не вяжется с тем, что приходилось слышать о Сулле раньше.

– Очень прошу сенат: избрать консулом Цинну!

И простился с сенаторами.

Те ушли озадаченные. Мнение их о Сулле совершенно переменилось.

А Сулла подозвал Децима и сказал:

– Позаботься о том, чтобы этот Гилл, когда ты приведешь его на скалу, уже ни о чем не мог проговориться.

Вскоре после ухода сенаторов Сулла приказал послать глашатая к Цинне и сообщить ему, что с минуты на минуту в гости к нему прибудет Сулла. И чтобы глашатай тут же возвращался и сообщил ответ Цинны.

Дом Цинны находился на противоположном конце Палатина.

Пока глашатай бегал туда и назад, Сулла облачился в новую тогу, надел новую обувь. Приготовили носилки с парчовыми занавесками. Сателлиты заняли свои места. Двенадцать ликторов с фасциями стали впереди шествия. Специальный отряд из преторианской гвардии кольцом окружил носилки.

Пока шли приготовления, вернулся и глашатай; он сообщил, что Цинна ждет Суллу.

Сулла сошел с лестницы, занял свое место в носилках, и его понесли. Лег на подушки и задумался.

Он вспомнил свою молодость. Она не была особенно сладкой. Можно быть знатным, но не очень богатым. Есть вольноотпущенники, которые превосходят богатством и роскошью Юлиев, Корнелиев и прочих патрициев. Служба под началом Мария в Югуртинскую войну – далеко не мед. Все бывало в ту пору: и успех, и неудачи, и награду, и унижения. А как Марий попытался присвоить себе лавры Суллы? Разве Югурту пленил Марий? Да этот Марий просто топтался на одном месте! Если бы не Сулла, тот бы до сих пор сидел в Мавритании…

А чем отплатил Марий? Завистью? Неблагодарностью? Клеветой? И тем, и другим, и третьим. Говорят, Марий спас его, Суллу, от гнева Сульпиция. Верно, спас. Видно, испугался расплаты. Тем хуже для него: расплачиваться все равно придется…

Его объявят врагом отечества. Не очень-то приятное звание. Даже если не удастся изловить Мария, все равно он наплачется где-нибудь на чужбине. А то, что Марий враг отечества, – в этом нет и не может быть сомнения!.. Во всяком случае, для Суллы!..

Вот Сулла на вершине власти. Но мало взять большую власть. Ее надо удержать. Сейчас в этом главная задача. Что такое Цинна? Букашка! Мокрица! Землеройка! И тем не менее Сулла идет к нему как бы на поклон! Ничего, Сулла все стерпит. Так надо. Только так! А кто сомневается в правильности его поступка – тот пусть приходит через год, через годик. Через годочек… И поговорит на эту тему…

Цинна принял Суллу сдержанно.

Цинна высок ростом. Сулле и это в нем не нравится. Цинна благороден лицом. Это настоящий римский патриций. Сразу видно: не обжора, не пьяница, не развратник. Свободно говорит по-гречески. Начитан. Умен. И достаточно энергичен. Нет, хороший, достойный противник. Ничего не скажешь…

– Послушай, Цинна, – говорит Сулла, развалясь в глубоком кресле (это новейшей моды скамья, обитая шелком, под которым – морская трава), – тебя и меня считают непримиримыми врагами…

Цинна слушает молча. С достоинством.

В таблинуме, роскошно обставленном, они одни. На треногом столике из ливанского пахучего кедра – вино и вода, мед и сладкие финики.

– Я – человек реалистический. Это слово нынче модное, но оно мне нравится. – Сулла пригубил вино. – Да, мы с тобою, наверное, враги. Но что значит «враг» в нашей республике? Это человек, который думает иначе, чем ты. Да, да! Неужели из-за того, что мы по-разному смотрим на вещи, должны быть врагами, в прямом смысле этого слова? Нет и тысячу раз нет! – Сулла угрожающе поднял руку. – Враг наш – это грекос. Наш враг – испанец. Наши враги в Малой Азии и на Рейне. Вот где истинный враг!

Сулла ждал, что скажет на это Цинна. Тот кивнул.

– Это так, – подтвердил Цинна тихо.

– Я рад! Я рад! Цинна, мы с тобою расходимся не во всем. Думаю, что в главном – в защите республики и ее законов – мы едины!

Цинна кивнул. Но не так чтобы очень решительно. Эдак слегка. И кивок вроде бы, и не кивок. Согласие и не согласие, Сулла не всегда обращал внимание на подобные мелочи. У него в голове свой ход мыслей… Поэтому и сейчас не обращает…

– Час тому назад, – продолжал Сулла, – я предложил сенату избрать консулом тебя…

Цинна чуть не подпрыгнул от удивления. Чего-чего, но такого он не ожидал от Суллы. Предложить Цинну в консулы? Цинну, своего заведомого врага. Цинна проглотил, как говорят самниты, огромный глоток слюны. От охватывающего его волнения. Все увеличивающегося волнения.

– Сулла, – проговорил он, – ты это серьезно?

– Я? – в свою очередь удивился Сулла. – Как ты можешь?.. Я говорю вполне серьезно. Мало этого, я намерен провести предложение это в жизнь. Со всей настойчивостью!

Цинна с трудом верил своим ушам. «Лгун ты, Сулла, и большой ты хитрец! Что ты задумал? О боги, дайте мне силу и ума побольше, чтобы проникнуть этому негодяю в душу! Чтобы узнать, что на уме у него. Что на сердце у него! Ведь неспроста же явился этот могущественный человек ко мне. А может быть, он уже не у дел? Может, войско изменило ему?»

Однако Цинна не был бы истинным римским патрицием, если бы отверг такое предложение. Напротив, поблагодарил Суллу. Напротив, дружески, сердечно попросил его вечной дружбы, предлагая взамен свою вечную дружбу…

«Что лиса, что змея, заговорила другим языком? – сказал про себя Сулла. – Что же ты задумал? Зачем ты предлагаешь мне свою вечную дружбу? Чтобы тут же, за моей спиной изменить мне?»