— Так что же Марья Григорьевна? — остановил я его, почувствовав, что он зарапортовался и не скоро выберется из дебрей «мирового зла» и «творческого статуса». — Получается, что у нас в городишке, в филиале академии, она решила искать прибежища от демонов машинной цивилизации? Это, знаете, по-моему, довольно смешно!

— Ничего смешного! — вознегодовал Валерий. — Практика заставляет даже самых отъявленных экстремистов как-то координировать свои теории! Жизнь заставляет идти на компромиссы, остужает самые горячие головы, принуждает отклоняться от тех путей, которые в абстракции мы считали «идеальными», «единственно должными». Так же и Марья Григорьевна… Что ж, вы полагаете, ей надо было ехать в деревню, пасти коров, что ли? Или разводить пчел?! Или просто заняться садовыми участками в свободное от работы время?! Нет, к такому труду при всех своих настроениях она не приспособлена, так же как не приспособлена вообще жить в деревне. Кроме того, она любит и свою профессию, другой у нее нет, менять ее поздно. Она женщина умная и это отлично понимала. Она избрала поэтому промежуточный вариант — с одной стороны, чтобы удалиться от шумного большого города, а с другой — чтобы не лишиться вовсе того комфорта, который ненавистная цивилизация нам предоставляет и который, как бы то ни было, нам бывает приятен иногда… Решение половинчатое, не спорю, вероятно не удовлетворяющее до конца и ее самое (чем и обусловлена была, скорее всего, ее общая всегдашняя повышенная нервозность), но ничего лучшего она придумать не могла, согласитесь…

— Хорошо, я согласен. А что дальше?

— А дальше то, что она приезжает сюда… Обстоятельства ее жизни здесь хотя и существенны, но мы, как и условились, по-прежнему временно их исключаем из рассмотрения, ради «чистоты эксперимента». Исключаем даже достаточно сложные ее взаимоотношения с Эль-К… Замечу лишь к слову, что знакомство их состоялось не здесь, они впервые встретились в сентябре 1964 года в Гаграх. — (Я подивился тому, что Валерий, очевидно, все же провел большую работу.) — Об Эль-К я, однако, вспомнил потому, что именно в его лице судьба свела полтора года назад Марью Григорьевну с Иваном Ивановичем. Но это, кстати, было на моем дне рождения, 29 февраля… Итак, любовь и взаимность, это было ясно с первого взгляда… Отсутствие объективных препятствий и, безусловно, по меньшей мере со стороны Марьи Григорьевны, желание… нет, не скажу, чтобы обязательно узаконить свои отношения — Марья Григорьевна не формалистка, — но, я бы сказал, желание остановиться, то есть жить тихо, спокойно, с любимым человеком. Она здорово устала уже от бурной своей жизни, перспектива новых приключений вызывала у нее тошнотворное ощущения, она сама мне об этом говорила. Она хотела, быть может, того же, то есть остановиться, и прежде, да как-то не получалось — то кандидатура оказывалась при ближайшем рассмотрении несоответствующей, то подводила собственная ее, скажем мягко, неуравновешенная натура… А здесь наконец все сошлось, и желание, как представлялось на первых порах, было обоюдное! Ура! Горысо-о!.. Да-да, через два месяца, на дне рождения у Алисы… нет, у Алины, простите… мы уже кричали «горько»… еще в шутку, разумеется, но представлялось, что все это вопрос… ну двух-трех недель от силы… Машина как раз работала в тот период великолепно. Иван Иванович был на верху блаженства… И вдруг… нет, не вдруг, конечно… эх, а жаль, что бортжурналы сгорели, можно было бы даже графики построить, но это сейчас не суть важно. Скажем… как это Эль-К всегда говорит-то? А, вот: «Вдруг виденье гробовое, внезапный мрак иль что-нибудь такое…» Да, меж счастливых влюбленных внезапно встает зловещая тень… тень машины!.. Вот здесь-то мы и выходим на финишную прямую!..

Валерий достал из кармана вторую трубку, от волнения просыпал половину табака, смутившись, стал собирать его с ковра по щепоти, потом долго не мог разжечь трубку.

— Да оставьте вы ее в покое! — подстегнул я его, сам под аккомпанемент его рассказа начавши заново переживать все перипетии совершавшейся перед нами драмы. — Вы хотите сказать мне, что для Марьи Григорьевны в этой машине… как бы сфокусировалось все ее отношение кмашинам вообще, к этой самой пресловутой машинной цивилизации? Я вас правильно понял?

— Именно так! Именно так! — закричал он. — Именно к машинам вообще! Все прежние ее мысли, все воспоминания, все ее страдания разом ожили, поднялись, расцвели новым цветом соответственно новому опыту. Чувство ненависти к этому отвратительному механизму, к этому бездушному, но вместе с тем и как бы наделенному зачатками холодного, беспощадного, эгоистического разума чудовищу захлестнуло ее! На ее глазах вновь погибал человек, погибал, схваченный за горло железной рукой машины! Машины, которая воплощала тем самым в себе для Марьи Григорьевны…

В эту самую секунду раздался телефонный звонок. На часах было уже половина двенадцатого, кто бы это мог звонить так поздно? Звонил Герц.

— А вы знаете, — сказал он, — что Марья Григорьевна пыталась бежать из города?! Задержали ее в аэропорту!..

Когда на другой день я вышел спозаранку на улицу, городок бурлил едва ли не больше, чем наутро после пожара. Была суббота, повсюду диффундировали толпы народа, обсуждавшего «побег» Марьи Григорьевны. В спонтанно возникавших зародышах кристаллизации этой аморфной массы витийствовали ораторы.

Выяснилось, что Марью Григорьевну задержали где-то в часу одиннадцатом вечера, но не в аэропорту, а по дороге в аэропорт. Однако вправду ли она собиралась лететь, оставалось непонятным, поскольку та же дорога вела и к проложенному в этом году шоссе Парфеньевск — Новокашино, откуда, в свою очередь, можно было улететь местным рейсом на Приозерное, там добраться автобусом до Краснооктябрьского и так далее, это в том случае, рассуждали наши, если Марья Григорьевна хотела «замести следы». Но за ней, конечно, уже несколько дней как было установлено наблюдение, добавляли некоторые, началась сразу же погоня, завязалась перестрелка, с обеих сторон (!) имеются раненые. Кто-то утверждал даже, что из Москвы прибыла уже специально по этому поводу еще одна комиссия во главе с… Еще кто-то говорил, что… Впрочем, все это… читатель понимает, что я хочу сказать!

После отсеивания шелухи картина более или менее достоверная выглядела следующим образом.

Примерно в десять часов вечера, обманув бдительность Алины и Алисы, Марья Григорьевна выбралась из дому, неведомо как завела свой так и не проданный автомобиль, тронулась в вышеуказанном направлении (к аэропорту или мимо) и была остановлена первым же патрулем ГАИ, пораженным диковинным видом машины. Решивши, что машина следует на капремонт, гаишник собирался уже откозырять прелестной даме за рулем, как вдруг заметил, что дама-то «немного не в себе»… Марью Григорьевну проконвоировали в ближайшее отделение. Факт и то, что туда же скоро прибыла и погоня (была все-таки погоня) — оперуполномоченный нашей городской милиции, разбуженный еще более бдительными, нежели Алина с Алисой, соседями Марьи Григорьевны, которые, завидя из окон, как она возится внизу у машины, немедленно забили тревогу. В отделении «реакция Раппопорта» (или как там это у них называется) дала результат отрицательный, но тем не менее Марья Григорьевна не могла вразумительно объяснить, куда и зачем она едет («Если вы едете в аэропорт, то что собирались делать с машиной, неужели бросить?»), вещей с собой у нее не было, хотя водительские права она с собой захватила. Прибыл в конце концов и милицейский врач, который определил то ли просто «нервное возбуждение», то ли «психастению», то ли даже «маниакально-депрессивный психоз» — наши точно сказать затруднялись, а медик-эксперт из комиссии (знакомый нашего местного жителя) почему-то в этот день не появлялся. Марью Григорьевну повезли назад в городок, и еще по дороге подоспевший Кондратков попытался, так сказать, на ходу получить от нее показания относительно ее действий в роковую ночь, когда сгорел ВЦ. Но сразу же разговор зашел в тупик. «Что вы делали после того, как вышли из квартиры гражданина Копьева?» — спрашивал Кондратков. «Я пошла к своей знакомой, к Алисе, — покорно ответила Марья Григорьевна. — Нет, впрочем, к Алине». — «Так к кому же точнее, к Алисе или к Алине?» — «К Алине, хотя нет, кажется, все-таки сначала к Алисе». — «Значит, вы отправились сначала к Алисе, я вас правильно понял?» — «Да, но ее не было дома… Нет, впрочем, это Алины не было дома… Ах, оставьте меня, что вы от меня хотите?! Я не помню!» — «Постарайтесь вспомнить…» Не продвинувшись в этой беседе далее, милиция по прибытии в городок взяла с Марьи Григорьевны подписку о невыезде, после чего Марья Григорьевна была препровождена к себе на квартиру.