Опасаясь теперь сболтнуть лишнее, я только усердно кивал; удержался и от того, чтобы сообщить ему о моем ночном разговоре с Ниной, хотя вряд ли Валерий смог бы извлечь оттуда что-нибудь существенное.
— Впрочем, должен вам признаться, что этот вопрос меня мало интересует, — надменно сказал Валерий. — Я именно что в теперешнем моем анализе хочу отвлечься от разных побочных обстоятельств, как то: старых личных связей, новых симпатий, влияния знакомых, подруг и так далее. «Он сказал», «она сказала», «княгиня Марья Алексеевна сказала» — все это для меня не имеет значения. Я хочу, как говорят физики, провести «идеальный эксперимент»! Вообразим себе, что «трения» этой пары, М. Г. и И. И., с другими человеческими особями и коллективом отсутствуют, позже мы учтем эту поправку. — («Ишь, нахватался по семинарам!» — подумал я.) — Итак… я повторяю условия задачи… слушайте меня внимательно… Итак, предположим, что посторонние, человеческие моменты исключены, что с этой стороны им, Марье Григорьевне и Ивану Ивановичу, ничто не мешает… Все равно — вправе ли мы тогда сказать, что и вообще никаких препятствий к союзу, к законному, так сказать, браку не имеется?! Нет, Виктор Викторович, не вправе! Оказывается, что не вправе! А почему? А потому, что препятствие существует, вернее, теперь уже в прошедшем времени — существовало, да, существовало, и вполне конкретное, материальное, в виде гигантского компьютера, в виде машины, поглощавшей, как мы знаем, Копьева целиком, низводившей его порою до уровня робота… Итак, препятствие… Пока вес тривиально. Все дамы у нас в городке только об этом и говорили… Пойдем дальше… Я только что сказал: препятствие материальное… Насколько, однако, точно это определение? И в чем же заключалось самопрепятствие? Давайте подумаем… Спросим у себя: правомерно ли будет свести всю проблему лишь к исчислению энергетического, так сказать, баланса Ивана Ивановича Копьева? Иными словами, ставить проблему так, как ставил ее ваш уважаемый Зиновий Моисеевич: Иван Иванович, дескать, тратит всю свою энергию на машину, а на Марью Григорьевну у него ничего не остается. — (Я не помнил, чтобы наш Герц ставил проблему таким образом, скорее, это сам Валерий тогда на заседании сектора… но я смолчал.) —…Или, быть может, вы тоже верите в некую загадочную телепатическую связь машины и Ивана Ивановича?! — Валерий вытянул губы трубочкой, иронически. — …Связь, благодаря которой машина тотчас же сбивалась или отключалась совсем, когда Иван Иванович… э-э… слишком отдавал себя Марье Григорьевне!.. Нет, друг мой, мне кажется, мы можем позволить себе не прибегать к подобным хитроумным парапсихологическим выкрутасам! «На старости лет Копьев научился мгновенному счету, как вундеркинд», «не играл никогда в шахматы, а стал играть на уровне мастера спорта» — я это слышал, но я в это не верю!.. Долой хиромантию! Но вот услугами нашей науки, услугами психологии мы воспользоваться обязаны!.. И вот с этой целью… — (С какой? — хотел спросить я, его развязное многословие меня отчасти раздражало, к тому же я никак не мог уловить, к чему он подбирается, я боялся, что к тем самым теориям Эль-К о «криминогенной ситуации», в которой будто бы находится Иван Иванович; об этом я знал, что не стану слушать и взовьюсь, хоть человек я тихий, и наделаю бед, брякнув что-нибудь совсем неподобающее.) К счастью, Валерий сказал: — Оставим в покое нашего бедного Ивана Ивановича и займемся психологией Марьи Григорьевны. Начнем наше изучение с такого пункта… Спросим себя: а почему, собственно, Марья Григорьевна вдруг, ни с того ни с сего покинула свой любимый город Ленинград, город, где она родилась, выросла, где провела большую часть сознательной жизни, и переехала сюда, в глушь, в дыру… ну пусть не в глушь, не в дыру, но на периферию, по-старому — все-таки в провинцию, где у нее не было ни родных, ни близких, ни особенных друзей?.. Почему?! Зачем?! Много вы знаете подобных случаев, когда покидают прекрасный столичный город, теряют прописку? А она ее потеряла, броня у нее кончилась два года назад, она ее не возобновляла!.. Мы с вами? Мы сменили одну провинцию на другую, вы из Саратова, а я из Ростова… И точно так же большинство из наших… Кто-то из нас стремился сюда, конечно, и ради работы, надеясь, что именно здесь, на неосвоенных пространствах, сумеет лучше развернуться, нежели в тесных столицах. Кто-то рассчитывал и на быстрое продвижение по академической или административной линии, кому-то оно было даже обещано. Исключения? Как не быть исключениям?! Пожалуй, Эль-К — самое яркое из них: в Москве ему уже не было хода, ему после того случая с частицами уже не доверяли, он потерял престиж, на него еще не начали показывать пальцами, но скоро начали бы… Я знаю, я наводил справки, ему ничего не оставалось, как спасаться бегством, уехать куда-нибудь, где его не так хорошо знали… Ну, с этим ладно… А Марья?! Что она, уехала ради работы? Она вполне могла работать и там, я наводил справки, как работника ее ценили, они были удивлены, когда она подала заявление. Честолюбие? Не столь уж она честолюбива, да она ничего и не выигрывала, переходя сюда. Она тогда только недавно защитила кандидатскую, ни на что особенное претендовать здесь не могла, она, кстати, и не претендовала, никто и никогда ничего об этом и не слышал… Квартирный вопрос? Тоже нет! Третий муж оставил ей квартиру, они разменяли трехкомнатную на две однокомнатные; у нее, стало быть, было ровно столько, сколько у нее сейчас… Что? Общественное мнение, вы говорите? Это вы имеете в виду ее разводы и все такое прочее? Ерунда! Ну какое значение может иметь общественное мнение в большом городе?! Мы под общественным мнением сейчас ведь понимаем, конечно же, мнение сравнительно все же узкого круга ее знакомых, не так ли, потому что ни пресса, ни органы охраны общественного порядка делами нашей Марьи Григорьевны, слава богу, не занимались, до этого, слава богу, не дошло!.. И тем не менее она бросает все и уезжает! Не меняет Ленинград на Москву или, допустим, Ленинград на Сочи, что еще куда ни шло, а уезжает в глушь, в недостроенный городок, за тысячи верст… Блестящая, еще достаточно молодая по нынешним временам, светская женщина… ну ладно, не светская, из полусвета, демимондка, все равно… И вдруг… Что? Как вы сказали? Тяга дальних странствий? Охота к перемене мест? Да, это уже лучше, это уже несколько ближе к истине! Но вот что странно: ни до того, я наводил справки, ни после того, то есть уже здесь, у нас, Марья Григорьевна не проявляла особого пристрастия к путешествиям, а несколько раз отказывалась от интереснейших многодневных экскурсий, например, по Алтаю, в отпуск иногда никуда не уезжала, оставалась здесь… В турпоходы она не ходила, у нее неважное сердце, порок, правда скомпенсированный… Так каковы же, спрашиваю я вас снова, основные мотивы ее поступка?!
Что-то?! Какой-нибудь нервный срыв, вы сказали? Да, совершенно верно, нервный срыв. Отъезду из Ленинграда у нее предшествовал, по наведенным мною справкам, один малоудачный роман… Когда они уже готовы были расстаться, молодой человек ее, он был совсем молодой, моложе ее, погиб в автомобильной катастрофе. Вероятно, она, как это всегда и бывает, отчасти винила себя в его смерти, эта внезапная смерть наложила трагический отпечаток на все ее мировосприятие… И все же… достаточный ли это повод для столь решительного поворота?! Нет! Логически такое решение пока что ниоткуда не следует!
— Но был момент, быть может, когда ей стало тяжело жить в городе, где все это совершилось, — сказал я, помимо воли вовлекшись в игру, — тяжело видеть улицу, по которой они вместе гуляли?.. Посещать одной дома, в которых они…
— Вот именно, вот именно! — заорал Валерий, подскакивая на диване и теряя свою искусственную элегантность. — Тяжело жить в городе! Это вы верно сказали!.. Вам осталось сделать лишь один еще шаг! Вы сказали: стало тяжело жить в городе… и так далее… Да? А вот это не вполне точно!.. Истина заключается в том, что ей, женщине, как я только что сказал, по нынешним временам молодой, но перевалившей, однако, рубеж «бальзаковского возраста», — (к чему он приплел еще и бальзаковский возраст, я не знаю), — этой женщине сделался невыносим сам город, всякий город, город как таковой! Потому что именно городу, городу как олицетворению современной цивилизации, она и приписала все свои несчастья! Железо, камень, бетон, массовое индустриальное производство, стандартные вещи, в которые не вложено ни капли души, и… стандартные жизненные ситуации, когда трагедий нет, а есть лишь статистика несчастных случаев!.. О, как это ужасно! Ее ненависть обратилась не на конкретного водителя, врезавшегося в машину, в которой ехал ее возлюбленный, нет, ее ненависть обратилась на всю машинную цивилизацию разом. Если бы ее возлюбленный не погиб в автомобильной катастрофе, думала она, он все равно погиб бы, спившись по интересным кабакам (а он путался, надо вам сказать, с какой-то богемой, пил, кололся, я наводил справки), а если бы и не спился, удержался бы на поверхности, то наверняка сделался бы сначала мелким дельцом при искусстве, а потом, возможно, и крупной сволочью, женился бы (конечно, не на ней), обуржуазился бы, оброс бы заграничным барахлом, рыскал бы по мелким молодым жуликам, таким же, каков он сам был когда-то, в поисках антиквариата, икон, хвастался бы: «Вчера нашел отличную семнашку Новгородской школы, наколол одну бабку…» — чем такой конец лучше?! Да, думала она, это город, машинная цивилизация развратили и погубили его, как губят многих других и губят ее самое, Марью Григорьевну. Скорее прочь отсюда! В городе нет счастья, нет жизни, все это будет повторяться до бесконечности! Сама жизнь здесь стандартизирована и ложна. Здесь душно, здесь грязно! Это конвейер, этого темпа нельзя выдержать! Поэтому — назад, к природе! Только там и возможны еще настоящие человеческие отношения!.. О, как часто мы с вами, Виктор… э-э… простите… — (Я понял, что Валерий в запале забыл и с ходу не может вспомнить, как меня зовут.) — да-да… как часто, говорю я, мы слышим в последнее время этот старый руссоистский призыв!.. Чаще всего, конечно, раздается он на Западе, — осторожно глянув на меня, сделал купюру Валерий, — там… это явление закономерно, экономический кризис, экологический кризис и тому подобное. Идеология хиппи, а также — более широко — «новых левых», как вы знаете, во многом строилась именно на таких вот романтических, руссоистских представлениях… Но и у нас… и у нас… тоже… призыв «назад к природе» порою оказывается еще притягательным для… некоторой части… для некоторых слабых душ, чье развитие в силу действия тех или иных биопсихологических факторов отстает от развития научно-технического прогресса… Свои собственные недостатки, изъяны своего непосредственного окружения такие индивиды готовы отождествить с недостатками и изъянами всей европейской цивилизации, и, будучи экстремистами, они готовы зачастую упразднить науку, технику, разрушить города, видя в них средоточие мирового зла и полагая это упразднение зла в себе самих, для восстановления высокого творческого статуса человека!..
