Мы с Ниной ждали его (или их) больше часу. Я утешал Нину, она рассказывала мне о себе, признавшись, в частности, что застряла у нас в городке так надолго, конечно же, больше всего из-за Эль-К, который сначала тоже как будто… но потом вдруг переменился, стал изображать, что ревнует ее к Ивану Ивановичу, донимать ее совершенно неоправданными упреками, что она, дескать, предпочла ему (Эль-К) Ивана Ивановича, а потом и вовсе подал дело таким образом, что, дескать, из благородных чувств он «отходит в сторону», не хочет разрушать их счастье, уверял даже, что Иван Иванович якобы сам просил его об этом, во всяком случае, намекал, что любит ее (то есть Нину) без памяти, что это последний луч надежды в его жизни и т. д., Нина пробовала выяснить истину у самого Ивана Ивановича, но с ним, как известно, последнее время совсем нельзя разговаривать, и толку она не добилась. Скорей всего, считала она, ветреный Эль-К просто-напросто нашел себе другую пассию и изобрел этот благовидный предлог, чтобы отделаться от нее, Нины…

За такой беседой мы скоротали время до половины двенадцатого. Сидеть и ждать дальше было как-то глупо. Да и чего мы, собственно, ждали-то?! Телефон молчал — оказывается, то ли сам Иван Иванович, то ли Марья Григорьевна грохнули его сегодня об пол, уж не знаю, при каких обстоятельствах. Возвращаться опять на машину? Нет, не было никаких сил ни у Нины, ни у меня, оба мы были предельно измотаны.

Правда, какое-то время еще мы прождали, поскольку не в состоянии были решить, как поступить с дверью, то есть взял ли Иван Иванович с собой ключ или нет. Потом сказали себе, что наверняка взял, а если и не взял, то не маленький, сообразит, как ему быть, и захлопнули дверь на английский замок — оставлять квартиру открытой все же не хотелось.

Проводив Нину до общежития, я вернулся домой в первом часу, долго оправдывался перед женой за опоздание, разнервничался и потом, несмотря на усталость, не мог уснуть, пил сердечные капли и седуксен…

Мне показалось, что я спал минуты две-три, не более того, — истошный вопль жены вывел меня из забытья:

— Вставай!!! Скорее!!! Пожар!!! Ваш институт горит!!!

Сквозь занавески пробивался, с каждым мгновением становясь будто сильнее и сильнее, отблеск кровавого зарева.

Я подбежал к окну: над перелеском, что окружал институт, ползли огромные клубы дыма, время от времени выше деревьев взметывались языки пламени. На часах было половина четвертого. Я поспешно одевался. Затрещал телефон, звонил Зиновий Моисеевич:

— Вычислительный центр горит! Где Копьев, не знаете?! Ищут Копьева!

— Он-то что теперь может сделать? При чем он теперь-то? — встревожился я не на шутку, чувствуя вместе с тем, что плохо соображаю и голова моя будто набита ватой.

Ноги, когда я выскочил на улицу, тоже были ватные. Обгоняя меня, через лесок к институту бежали люди. И снова все без конца спрашивали: «Где Копьев? Что с Копьевым? Никто не видел его?..»

С шоссе доносился вой сирен — пожарных и «скорой помощи». Чем ближе к институту, тем оглушительней был рев огня, слышалось ужасающее шипение — это, наверное, пустили в ход брандспойты, порою что-то как бы взрывалось.

Добежали. С первого взгляда было видно, что вычислительный центр обречен. Огонь бил изо всех окон, через обрушивающуюся в двух местах крышу. Прямо перед моим носом дала трещину кирпичная кладка боковой наружной стены. Белый огонь, такой, словно туда влили расплавленный металл, в мгновение ока заполнил расселину доверху…

Казалось, чему бы и гореть в вычислительном центре. А вот горело, и еще как горело! Нашлось чему! Прежде всего горел так называемый фальшпол (это мне объясняли уже там, на пожаре). В вычислительных центрах всегда делают такой специальный настил, примерно в полуметре от основного пола, под настилом этим прокладываются коммуникации — кабели, воздухопроводы; сама машина монтируется уже на этом настиле. На изготовлении таких фальшполов — дюралевые стойки, пластик, все такое прочее — почему-то специализируется энская тюрьма (да, есть вот такая подробность), заказан он им был и нами, но исполнение заказа по каким-то причинам затянулось, и у нас сделали поэтому временный, целиком деревянный фальшпол, таким образом, горючего материала, значит, было уже порядочно. Ну а кроме того хорошо горит и мебель — столы, стулья, диваны, — горит столярная фурнитура, горит краска, горят и те стеллажи, что на складе, папки с технической документацией, рулоны бумаги для печатающих устройств тоже, как сказал один пожарный, могут увеличивать загораемость…

События, по словам ранее прибывших (и все разузнавших), развивались приблизительно так. В начале третьего бабка-охранница спросонок почувствовала запах гари (дверь в зал была приоткрыта, бабкин пост, как я уже говорил, находился в коридоре). Зал был уже полон дыма. Бабка стала звать дежурных. Никто не откликался. Она кинулась к деду-охраннику в вестибюле. Вместе они стали звонить, но не «01», а сначала непосредственному своему начальству, нашему коменданту. Того не было дома: он уехал в Волобуевск к шурину и заночевал у него. Жена — тоже от большого ума — сказала, что попробует дозвониться в Волобуевск, пусть мужнины подчиненные подождут. Эти уселись ждать. Дым за это время распространился уже по всему первому этажу. Откуда-то появились и дежурный инженер с программисткой. Открыв люки, они попытались загасить огонь из огнетушителей, но пламя бушевало уже вовсю, и только тогда, устрашенные, они вызвали пожарную команду. Команда примчалась скоро, одновременно с первыми жителями городка, заметившими дым над институтом. В каком-то отношении появление жителей (среди которых были и научные сотрудники) оказалось роковым, потому что эти научные работники прежде всего порекомендовали пожарным тушить как можно аккуратнее, не повреждая машины, чем, разумеется, озадачили всю команду. К тому же горело, как сперва представлялось, лишь в одном углу, ближнем к главному корпусу. Там были сосредоточены все подоспевшие пожарные силы. Долго искали во дворе канализационный люк, чтобы подсоединить кишку, тем временем заливая огонь из машины-цистерны. (Брандспойт при пожарном кране в коридоре оказался короток и до горевшего угла не доставал.) Отыскали люк, принялись за дело, но тут обнаружили, что с другой стороны пристройка тоже вся занялась, и гораздо сильнее, чем с этой. Опять начались поиски люка…

Короче, сейчас борьба шла уже за то, чтобы отстоять от огня смежные с ВЦ помещения главного корпуса, хозяйственные постройки вдоль забора, и не дать пожару перекинуться на ближайший лесок.

Я включился в работу — как раз прибыла машина с лопатами. Нужно было вырыть неглубокий, но достаточно широкий ров между пристройкой и лесом. Работали дружно, слаженно. Хотя народу собралось порядочно — чуть ли не весь городок, — сутолоки не было никакой, каждый сразу уяснил себе свое место и свою задачу. Праздно шатающихся тоже не было. Все это — благодаря тому, что руководил нами Михаила Петрович. Да, здесь он был в своей стихии! Его богатырская фигура, озаренная огнями пожара, была видна отовсюду; перекрывая рев и треск пламени, гремел его бас; седая грива разметалась по ветру… Не ограничиваясь отдаванием приказов, Михаила Петрович порою сам бесстрашно шагал в пекло и, подхватив какую-нибудь горящую балку, швырял ее далеко к забору! Брандмейстер, начальник пожарной команды, полностью признал превосходство Михаилы Петровича и тоскливо мыкался где-то за его спиной, лишь изредка робко позволяя себе спросить: «А не надо ли?.. А вам не кажется, что?..» — совсем как нерукодельный хозяин-интеллигент, позвавший умельца соседа помочь починить табуретку.

Грунт был тяжелый — суглинок, да еще вперемежку с остатками слежавшегося и окаменевшего строительного мусора. С пристройки несло невыносимым жаром, осушавшим пот, которым прошибало нас от непривычного труда. Мы поскидывали пиджаки, рубахи. Но никто не жаловался, не ныл, не было слышно и ругани — только так, в пространство, по делу, когда не поддавался какой-нибудь вылезший вдруг из-под земли огрызок железобетонной конструкции или водопроводной трубы… Все наши были здесь, все без исключения. В дыму мелькнуло одухотворенное лицо Эль-К. По двору туда и сюда сновал зачем-то Лелик Сорокосидис, еще усердней, чем всегда, выворачивающий ноги по своему чарли-чаплинскому обыкновению… Рядом со мной самозабвенно махал киркой Герц. Как-то так получилось, само собой (или, может быть, распорядился Михаила Петрович), что у каждого институтского отдела, у каждого сектора образовался свой участок работы. Дамы трудились наравне с мужчинами… Вот с багром в руках мимо нас прошел Кирилл Павлович… А вон с ломом Валерий… Остановившись на секунду передохнуть, мы увидели и только что подъехавшую машину Опанаса Гельвециевича. Двое наших аспирантов под руки подвели его сразу же туда, где возвышался Михаила Петрович.