— А что мне остается делать? Если завтра ты не выступишь на турнире, если я достанусь другому охотнику, что мне делать потом, когда узнают о наших встречах?

— При всем народе я поклялся, что никогда не стану участвовать в этих игрищах. Я просил тебя уйти со мной еще год назад, но ты отказалась…

— Уйти — куда? Жить, как дикие звери?!

— А что ждет нас здесь, если даже я завтра выиграю турнир, что мы будем делать, если ребенок не родится, что мы будем делать через год, когда тебя отдадут другому мужчине, я что, должен буду спокойно с этим согласиться?

— Ты хочешь, чтобы это случилось уже завтра?

— Я этого не хочу. Но я не буду плясать под дудку этого ненормального, который называет себя Сыном Небесного Духа. Если ты согласишься, мы сегодня ночью покинем колонию, и навсегда уйдем из этого сумасшедшего дома. Наши отцы жили по другим законам. Мужчины и женщины свободно выбирали друг друга и объединялись в семьи по любви.

— Сын Небесного Духа Олин запретил слово, которое ты произнес, он проклянет тебя. Если мы с тобой убежим из поселка, нас будут травить нольдами, как диких животных. Они будут преследовать нас до тех пор, пока не поймают. Потом тебя принесут в жертву Небесному Духу. А меня… В этом поселке только один сумасшедший — и это ты, Глен. Открой калитку!

Глен снова остался один. Он не сомкнул глаз всю ночь, а утром, когда глашатаи протрубили в последний раз перед началом турнира, так и не отпер своей калитки.

Не спал в эту ночь и Святой Олин, обдумывая свое новое судьбоносное решение.

Застарелая вражда с чужаком Гленом, своим дурацким упрямством успевшим смутить умы многих молодых охотников, должна, наконец, закончиться. Глен пришел в общину четыре года назад, никто не знал, откуда он появился. Впрочем, это бы никого не касалось, если бы он уважал правила дома, в который пришел. Община по большей части состояла из тех, кто по тем или иным причинам не ужился в своих прежних поселениях.

Глен хоть и был им официально объявлен худшим охотником общины, на самом деле был лучшим воином и пользовался заслуженным уважением у молодежи.

Поэтому избавиться от него без достаточно веской причины сам Олин не мог.

Однако в эту ночь Сын Небесного Духа решил поймать сразу нескольких улатов.

Любой охотник знал, что лишь один улат водится на огромной площади в десятки квадратных километров леса и нельзя в один день поймать двух улатов, именно поэтому поговорка — «нельзя поймать нескольких улатов» — стала популярной в селении. Но Олин на следующее утро собрался опровергнуть эту поговорку.

Едва солнце позолотило своими лучами верхушки ближайших деревьев, как он взобрался на специально построенный для этого помост и сел в расписанное голубой краской кресло, соответствующее его сану.

Вокруг помоста собралась пестрая толпа его духовных подопечных: десяток молодых женщин (всего десяток — в прошлом году их было двенадцать), двое младенцев и их гордые счастливые отцы, а также около пятидесяти молодых, способных к работе и битве мужчин.

«Неплохая община, совсем неплохая, — подумал Олин, — жаль, конечно, что мало детей, но тут уж ничего не изменишь, я делал все, что было в силах, чтобы укрепить колонию и обеспечить ее будущее».

«Дух Неба покарал нас болезнями и лишил потомства». Произнося в мыслях эту привычную фразу, Олин знал, что по-настоящему повинны в этом люди и живут они далеко отсюда.

Олин был образованным человеком и читал запрещенные книги, сложенные в его хижине.

— Дети мои! — произнес Олин стандартную фразу начала проповеди, с удовольствием обводя взглядом мгновенно притихшую толпу.

— Ночью меня посетил Наш Отец. Великий Дух Неба.

Тишина стала полной, теперь был слышен даже шелест стручков на отдаленных деревьях.

Каждый из жителей общины знал, что за этой фразой последует нечто, способное перевернуть жизнь любого из них.

За годы его духовного руководства вера еще не успела пустить глубокие корни в головах подопечных, и ему часто приходилось поддерживать свой авторитет иными средствами.

Одним из таких средств стал гипноз. Несложные приемы он изучил по одной из запрещенных книг и успешно применял на практике во время исповеди своих духовных детей.

Не всякий поддавался гипнозу, но в большинстве люди выкладывали ему все, что знали, все, что слышали от друзей и близких.

Таким образом, скрыть от него что-либо важное из назревающих событий было практически невозможно. Ему всегда удавалось быть в курсе всего, что происходило в общине, и вовремя принимать нужные решения.

Олин был неплохим психологом и дипломатом — возможно, в ином месте и в иное время ему была бы уготована карьера премьер-министра или известного политика, здесь же он был всего лишь Сыном Великого Духа Неба и ничуть не жалел об этом. Он всегда помнил величайшее изречение римского философа: «Лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме».

— Дети мои, Великий Дух сказал мне, что сегодня, единственный раз за всю историю нашей общины, мы должны нарушить незыблемое правило и вместо законных претендентов, готовых рисковать своей жизнью во славу Великого Духа…

Он выдержал нужную паузу и в который раз всмотрелся в замершую толпу своими цепкими, все подмечающими глазами.

— Дух сказал мне, что наша духовная дочь, прекрасная Ульма, должна быть отдана этому строптивцу и отщепенцу Глену Ветрину. Без всякого турнира.

Он опять выдержал долгую паузу, вслушиваясь в тишину, повисшую над площадью.

— Я скорблю вместе с вами. Я не понимаю, почему так решил Великий Дух. Но я вынужден подчиниться его решению. Пути Великого Духа неисповедимы. Возможно, он решил доказать нашему неверному брату, что милость Духа безгранична и в равной мере распространяется даже на тех, кто от него отвернулся…

В этот момент и были пойманы сразу несколько улатов.

Во-первых, Сын Олин вызвал всеобщую ненависть претендентов на Ульму к своему давнему врагу Глену, зная, что лучшие воины колонии не оставят без внимания несправедливо свалившуюся на голову Глена удачу.

По законам, установленным ранее, если воин погибал на охоте или отходил в мир иной по любой другой причине, его женщина разыгрывалась через день после смерти мужа на специальном турнире, устроенном в честь поминовения безвременно покинувшей общину души усопшего.

Олин не сомневался в том, что Глену не придется слишком долго наслаждаться свалившейся на его голову удачей. Но даже если Глену удастся обмануть судьбу и уничтожить всех своих врагов, даже если ему удастся это, Сын Олин знал, как быстро проходит один год человеческой жизни…

Вторым улатом можно было считать то, что он узнает имена всех непокорных, всех, кто осмелится вслух осуждать решение Небесного Духа. Он узнает их имена, даже если они выскажут свое недовольство лучшему другу.

И, наконец, в-третьих, лучший воин племени, возможно, оставит им свое потомство прежде чем отойдет в мир иной.

Был и еще один улат — самый тайный. Если слухи, дошедшие до него, соответствуют истине, если Ульма, нарушив святое правило, потеряла девственность до первых игр и виновник тому все тот же Глен Ветрин, то ему, по крайней мере, не придется устраивать публичный суд над женщиной, которая ему слишком нравилась, чтобы принести ее в жертву Небесному Духу.

Лучше уж подождать. Время бежит так быстро… Когда придет срок, он объявит им о новом решении Небесного Духа. И Ульму назовут Дочерью Великого Духа… Она будет выполнять любые его фантазии, любые капризы — так долго, как он сам того пожелает.

Если бы он сделал это сейчас, весь гнев обманутых претендентов обрушился бы на него самого. Слишком редко девственницы разыгрываются на турнирах, слишком редко рождаются новые дети и слишком коротка человеческая жизнь на этой планете.

Когда глашатаи, объявив решение Небесного Духа, оставили Ульму у ворот Глена, он сразу же понял, что на этот раз Сын Один решил с ним покончить. Теперь это было лишь вопросом времени.

Целых двенадцать дней Глен не выходил из своей хижины, проводя все свое время с молодой женой и вызывая этим зависть соседей. Но совсем не утехи медового месяца заставляли его сидеть дома.