Слов прощания господин Ковач от нас не услышал. Выкатился за дверь, как на роликах. Эти самые слова пришлись совсем некстати, поскольку дверь за ним закрыться не успела – вломился Максим Максимович.

– Ефимова, ты зарываешься! Если я тебе заявлю «всего хорошего»…

– …то ничего хорошего из этого не выйдет. Для фирмы, – закончила за меня Наташка. – Максим Максимович, желаю вам и вашему, ну о-о-очень многочисленному окружению железного здоровья, поскольку я вчера ушла с работы и принимать дальнейшее участие в решении ваших общесемейных сердечных проблем не буду. Вот, уговариваю Ефимову помахать ручкой всему вашему коллективу. Слишком много у нее накопилось личных проблем.

– Я так понял, одна из них – мужской выставочный образец, сейчас отпала, – заявил Макс, засунув руки в карманы и покачиваясь с мысков на пятки. – Ефимова, только не говори, что заразилась от меня. И не переживай. Поверь профессионалу, вместе с этой проблемой ушли многие другие. Такие мужики для семьи не годятся, лучше уж держись за своего мужа. И не мешало бы тебе включить телефоны в рабочий режим. Наталья, будешь вести подстрекательскую агитацию, пойду на прямой шантаж. Сообщу мужу гражданки Ефимовой о том, что моя невидимая седина в невидимой бороде рикошетом саданула ей в ребро.

– Адамово, опять же… – только и успела вымолвить Наташка.

Остаток рабочего дня прошел относительно спокойно. Умудренная опытом подруга, захватившая из дома ограниченное количество дензнаков, укатила по магазинам. В наших общих интересах – на носу была очередная пятница и поездка на дачу. Судьба благосклонно подкинула мужьям спецзадания: Димке внеочередное дежурство, Борису выгодную халтурку. Ждать компанейской милости от детей не приходилось. Наташкиному сыну, находившемуся в длительной командировке в Дании, было не по пути с работы на дачу, а молодые побеги нашего с Димкой генеалогического древа имели собственные важные дела. До прибытия Дмитрия Николаевича и Бориса Ивановича на садовые участки следовало решить задачу с прятками Ромика – составную часть общей головоломки.

Больше всего меня волновал вопрос, стоит ли чинить препятствия сеньоре де Суарес в своевременном отлете домой в Испанию. И не потому, что поиски женщины в Москве своими силами сродни поискам ветра в поле. Можно было бы попытаться узнать название гостиницы в приемном отделении больницы. Если Тамара назвала ее правильно. А следствие вообще быстро решит вопрос с определением места регистрации иностранки. Но для этого придется сообщить им всю правду, тогда как уверенности в правильности этого действия нет. Вдруг оно неминуемо приведет к нежелательным последствиям? С другой стороны, если сеньора Тамара постарается обойтись без нашей помощи, может до Испании и не долететь. Остается надеяться, что мое предостережение будет воспринято ею всерьез, она свяжется с нами. А если нет? Я упорно пыталась заставить себя пожалеть Тамару Владимировну. В общем-то перед ней довольно трудная задача – выбрать из двух зол меньшее…

Наташкин звонок застал меня в ту счастливую минуту, когда я намеревалась покинуть рабочее место. Я долго и нервно копалась в отделениях сумки, уговаривая мобильник немного подождать. Он оказался несговорчивым и замолчал в тот момент, когда стало понятно – в сумке моего телефона нет. Чертыхнувшись, вернулась к столу, пытаясь определить, откуда он пел мне старую песню о главном – моей врожденной рассеянности. На счастье, невысказанные новости разбередили Наташкину нежную душу до такой степени, что она не смирилась с моим молчанием и позвонила вновь. Это помогло мне определить место залегания «песельника» – верхний ящик письменного стола, и доложить о готовности выслушать все имеющиеся ко мне претензии. Но их не было. Была рекомендация носить с собой телефон даже в туалет.

За несколько часов подруга успела провернуть массу дел. Осталось непонятным, зачем ей понадобилось трещать о них по мобильнику, если она вместе с ним и машиной ждала меня прямо у проходной. Напомнив о нецелевом расходовании денежных средств, я отключилась. Как раз вовремя, чтобы услышать очередной музыкальный привет. На сей раз от Димки. В отличие от Наташки, он был краток: «Подъезжаю, выходи».

Обижать подругу не хотелось, но пришлось: домой я уехала с мужем, напомнив подруге две прописные истины – все люди братья, и мы, старшие братья, в ответе за наших меньших братьев. По разуму.

Домой Наталья вернулась поздно. Направляясь к двери ее квартиры, я была вынуждена притормозить. Ее «меньшой брат по разуму» громко возмущался своим положением позабытой и позаброшенной второй половины и настаивал на немедленном восстановлении Наташки на работе. В этом случае, он, по крайней мере, будет знать, где носит жену в основное время дня и почему у нее в вечерние часы не хватает сил на просмотр телевизионных передач. Судя по тому что Наташкиных возражений почти не было слышно, общее ее состояние следовало определить как слабо-возмущенное. Сил на объяснение со мной у нее уже не хватит, а быть свидетельницей ее едва ли не первого поражения в семейной баталии мне совсем не улыбалось. Словом, я как пришла, так и ушла, благо идти недалеко – несколько шагов по коридору.

Димка редкой кратковременности моего отсутствия даже не отметил – в весьма неурочное время лихорадочно собирался на работу.

– Ты не видела мои права? – шлепая себя по карманам ветровки, озабоченно поинтересовался он.

– Я и своих-то не вижу, одни сплошные обязанности, – машинально посетовала я, обдумывая возможность небольшого выступления в свою пользу. Ну нет никаких условий для нормальной семейной жизни! Ефимов Дмитрий Николаевич не муж, не отец, вообще не человек. Только хирург. Но, вникнув в заданный мне вопрос, упустила благоприятный момент для обвинительной речи.

– Ты напялил Славкину ветровку!

– То-то я смотрю, с какой стати у меня в кармане семечки. Позвонили, понимаешь… Сложный больной, сложный случай… Думаешь, мне самому хочется ехать? Ты, наверное, меня не жди, переночую в больнице. Славке скажи, чтобы свои вещи держал на своей вешалке и у себя дома. Так. Документы я взял… Семечек я у него отсыплю – плата за хранение его шмоток. Что, мы задаром должны охранять их от моли? Тебе не идет хмуриться. Давай!.. – Димка чмокнул меня в макушку и пообещал чудо: свое явление на дачу в субботу.

Я недолго пребывала в состоянии полной заброшенности на кухне. Прилетели Дим-2 и Алена, вывалили передо мной кучу обойных образцов, пытаясь определить, у кого из них лучше вкус. Еще та задача, когда никого не хочется обижать.

Лучше вкус оказался у Наташки. Воспрянув, она неслышно появилась перед нами, обругала все образцы, а заодно и производителей. Собрав обрывки, оба спорщика отправились наверх, к Славику и Людмилке. Не хотели смириться с равной степенью развитости собственных вкусов, а может, надоело мотаться за обоями. Их бы в период хронически застоявшегося на месте развитого социализма! Ездили бы по специализированным магазинам только с одной целью: увидеть, что кроется под таинственными словами «не очень страшненькие обои».

– Димка спит? – кивнув головой в сторону жилой части, поинтересовалась подруга.

– Вызвали на срочную операцию, – кивнув в ту же сторону, ответила я и выжидательно смолкла.

– Я моталась в больницу к Галине.

Высказать осуждение действиям подруги мне не пришлось, она предостерегающе подняла ладони, призывая подавиться упреками в ее адрес.

– Не надо! К справочному окну я подошла сама не своя, понятно? И говорила не своим голосом – шепелявила с таким усердием, что весь язык передними зубами обкусала. А учитывая, что залежавшийся в машине еще с прошлого года парик немного полысел, выглядела я… немного старше тех лет, которые сама себе определила. Так вот, никакой справки о состоянии Галины мне не дали. Предложили пройти в какой-то кабинет, а чтобы я не заблудилась, организовали мне проводы с охранником. По пути я смылась в туалет, где в считанные секунды снова обрела свое лицо и фигуру. Под длинной юбкой твоей свекрови, напяленной прямо на брюки, ее достоинства, я имею в виду мою фигуру, были скрыты. Ты не представляешь, как я радовалась своим стройным длинным ногам, когда улепетывала из больницы! Только идиот может думать, что они даны для красоты. Если бы не Ромкина просьба не наведываться к Галине, я не стала бы переодеваться. А по телефону мне ничего узнать не удалось, было велено звонить врачу. Короче, вернулась я домой сама не своя, а Борис встретил меня с такой «радостью», словно год не виделись. Причем он этот год провел на цепи у пустого холодильника, а ключ от цепного замка случайно остался у меня.