– Я не меняла свою фамилию, – окончательно распрямившись, она вздохнула с облегчением. – У испанцев женщина, вышедшая замуж, как правило, не меняет своей фамилии, но к ней обращаются как к жене ее мужа. Я, например, сеньора де Суарес. А вот живи я в Аргентине, отзывалась бы на сеньору Осипову де Суарес.

– Надо же! Аргентинская тень на российский плетень… – Наташка задумалась, но, сочтя момент неподходящим для раздумий, обернулась ко мне: – Сеньора Лебедева де Ефимова, блин! И что будем делать?

Можно подумать, я знала ответ на этот вопрос! Поэтому и выдала первое, что пришло в голову:

– Может, поедем по крематориям?

– А может, пока заедем к вам за ключами? – поинтересовалась Тамара Владимировна.

– Не заедем, – мрачно ответила Наташка. – Я их, кажется, на даче оставила. Так вы говорите, сегодня прилетели? А почему раньше на это не решились? Маноло легла в клинику еще на прошлой неделе.

Дымка легкой озабоченности легла на приятное лицо сеньоры де Суарес, но мгновенно растаяла:

– Маноло скрывала от меня истинную картину своего заболевания, уверяла, что дней через десять – пятнадцать уже будет дома. Опухоль не злокачественная.

Вытянув из кармана платок, Тамара Владимировна промокнула кончики глаз и отвернулась к окну, демонстрируя явное нежелание продолжать разговор. Но продолжить пришлось.

– Так куда мы вас везем? – сухо спросила Наташка. – В крематорий или в гостиницу?

– Минутку… – Тамара Владимировна принялась копаться в сумочке, но через пару секунд с досадой бросила ее на сиденье и выудила из кармана два мобильника. Один из них тут же разразился приятной мелодией – так, словно ждал минуты своего освобождения. Слишком громко алекнув в ответ, Тамара Владимировна явно обрадовалась, помянула Мадонну и от всей души обругала абонента. Во всяком случае, мы так поняли. Разговор велся на испанском, но интонация говорила сама за себя. Свободной рукой Тамара Владимировна так активно жестикулировала, что опять сбросила свою сумочку вниз, к моим ногам. Поднимать ее я не стала – она снова расстегнулась, стоило мне пошевелиться, и все содержимое вылетело бы из нее.

Наташка, бормоча себе что-то под нос, решила припарковаться.

– Это метро «Краснопресненская»? – закончив разговор, повеселевшая Тамара Владимировна вертела головой в разные стороны, пытаясь определить место парковки. – Ну конечно, «Краснопресненская». Спасибо вам большое, я выйду здесь. Наконец-таки мне удалось связаться с сыном. Ирина, будьте добры, выпустите меня.

Не могу сказать, что ее просьбу я выполнила быстро, хотя отозвалась на нее мгновенно. Слишком озадачили меня слова Тамары Владимировны. Дверцу-то я открыла и даже попыталась выпорхнуть. Беда в том, что следом за мной эту попытку предприняла и сумка женщины – я подцепила ее ногой за ремешок… Все выпавшее из машины, кроме меня самой, собирала Тамара Владимировна. Предложенная Натальей помощь была любезно отвергнута со ссылкой на то, что нужна тщательная ревизия собираемых предметов, дабы исключить лишние (неужели имела в виду меня?), а равно возможность потерь. Я стояла рядом и время от времени тоскливо приносила свои извинения за случившееся. Возможно, недостаточно внятно, поскольку их пропустили мимо ушей.

Прощание было суетливым и смазанным, Тамара Владимировна явно торопилась. Тем не менее мы обменялись звонками по мобильному, чтобы зафиксировать номера телефонов. Ключи-то от квартиры Маноло по-прежнему оставались у нас. Почему-то Светлана Владимировна о них не вспомнила.

– Следовало отдать ей эти ключи, и дело с концом, – проворчала Наталья, пытаясь разглядеть себя в зеркале переднего вида. – Офонареть! Ты слышала, что она нам выдала? Ну, про звонок сына? Неужели с того света в Москву легче дозвониться, чем из Московской области? Лично у меня на даче все время связь прерывается. Постоянно бегаю по пересеченной посадками местности дачного участка в поисках подходящего места. Ир, тебе не кажется все это странным?

– Нет. Каждый новый звонок отмечен дополнительными суммами, в том числе за новое соединение…

– Да при чем тут сложившаяся система наживы операторов, блин! Я про разговор сеньоры Тамары с умершим сыном. Такая каша в голове!

– Да-а-а… Не уверена, что можно считать ее манной небесной. А ты просто не даешь мне договорить. Скорее всего, она разговаривала не с ним. Озадачивает только то, что Ромик сетовал на невозможность присутствия на похоронах какого-то дяди Леши. Это второе имя сына Тамары Владимировны или еще один покойник? Знаешь что? А поедем-ка навестим Ромика в его коммуналке. Судя по резкому высказыванию душеприказчика Альбрехта, он не намерен разыскивать ребенка и его мамочку, поскольку наша бедная Маноло никаких указаний по этому поводу ему не давала. Отсюда можно сделать вывод: Аль знает, что они – реально существующие родственники старушки. Тем большая странность молчание Тамары по этому поводу. Помнишь, когда ты ей намекнула, что посоветуешься с душеприказчиком? Вдруг у Маноло есть в Москве внук или внучка. Она как-то это замяла, сразу переключилась на Альбрехта. И еще одна странность: господин душеприказчик был обязан попросить нас сдать ему ключи от квартиры Маноло. Нам и врать не пришлось, он о них даже не заикнулся. Почему?

Наташка с ответом не задержалась, сообщив, что у Альбрехта наверняка имелись свои ключи от квартиры Маноло, мачо в поисках необходимого уже проутюжил ее вдоль и поперек. И намерен врезать новый замок. Я похвалила подругу за догадливость и намекнула на то, что неплохо было бы проверить наличие печати на дверях квартиры. Ибо Альбрехту, вернувшемуся в столицу во вторник, пришлось бы ее сорвать.

Трехкомнатная коммунальная квартира на втором этаже девятиэтажного дома встретила нас неприступным молчанием. На наши неоднократные звонки в дверь не спешили отзываться. Никого нет? Верить в это не хотелось. Наташка даже нашла весомое оправдание: в свое время ее сын Лешик так крепко спал, что разбудить его мог только книжный шкаф, рухнувший на него в ходе землетрясения. А поскольку столица достаточно сейсмоустойчива, способна улавливать только слабые словесные колебания воздуха, рожденные средствами массовой информации, то книжный шкаф не может быть эффективным средством побудки. К тому же оба давно разъехались в разные стороны: Лешик – в Данию, шкаф – на дачу. Обоим хорошо.

Длинноногая фотомодель лет осьмнадцати, заинтересовавшись этой историей, застыла на пару ступенек ниже, с любопытством взирая на нас мастерски увеличенными макияжем темно-синими очами.

– А вы к кому-у-у? – протянула она, пережевывая при этом жвачку.

– А почему мы должны перед тобой отчитываться? – Наташка фыркнула, призывая меня присоединиться к своему возмущению.

– Да мне, собственно, по фигу! Пройти дайте.

– Ну ты подумай! – Наташка очередной раз с силой надавила на кнопку звонка. – В лестницу по ширине не вписаться! Девушка, вы себе льстите. С вашим тридцать шестым размером одежды вас здесь почти не видно, зато слышно, как с ваших ресниц тушь осыпается. Не злоупотребляйте жвачкой, поправитесь, не заметите как.

– Интере-е-есно… А че звонить, если давно ясно, что в квартире никого нет?

Девица с интересом ждала ответа. Мне нечего было сказать, Наташке – наоборот. Именно поэтому она и молчала – выбирала самый убойный вариант из всех возможных. И только собралась его озвучить, как на площадке между первым и вторым этажами появилась еще одна девица:

– Здра-ассьте! Я думала, уже чайник вскипел, а ты еще перед дверью трепешься! Ой, а вы к кому?

– А вас там с этим вопросом еще много на подходе? – вежливо поинтересовалась Наташка и осеклась, начиная соображать, что погорячилась.

– За мной пока никто не занимал, – весело парировала девица. – Оль, ну что ты стоишь, открывай.

– Действительно… – поддержала девушку Наталья. – Иришка, освободи площадку.

Я с готовностью подвинулась, прихватив за рукав и Наташку. Оля без отрыва от жвачки попыталась что-то сказать, но у нее плохо получилось, что в данном случае было хорошо. Едва ли за короткую минуту молчания у Натальи язык заржавел.