Ждать скорого возвращения дочери тоже не стоило. Вместе с Димом-2 Аленка выбирала материалы для ремонта его квартиры, где они, преодолев наше с Димкой отчаянное сопротивление, собирались жить после свадьбы. Тот факт, что дети разлетаются в разные стороны, позволил нам с мужем взглянуть на себя по-новому. В качестве сирот мы смотрелись не очень убедительно, тем не менее не оставляло ощущение покинутости и заброшенности. Интересно, как много времени должно пройти, чтобы осознать счастье свободы от лишних забот? Вот я, например: вместо горы котлет вполне могу сделать четыре… Мама дорогая! И будем мы с Димкой давиться этими котлетами в полном одиночестве… Нет, лучше об этом не думать.

– Спасибо, Иришка, я сам! – Димка пытался отнять у меня перечницу. Я недолго сопротивлялась, поскольку она мне вообще была не нужна. Кстати, и ему тоже.

– Ну, что? Все прошло без осложнений?

На всякий случай я кивнула, плохо понимая, что он имеет в виду.

– А у меня сегодня был Константин, – заметил муж, гоняя по тарелке косточку от оливки.

– Замечательно! А кто это?

– Как «кто»? Ты успела забыть местного следователя, с которым общались на даче Сафонтьевых?

– Так он же не Константин… Точнее, Константин, но с чем-то… Не помню.

– Константин Васильевич. Для меня – просто Костя. Сегодня привозил на консультацию свою тещу. Ты знаешь, с этим покойным охранником довольно интересная история приключилась… Ирина, дай сюда перечницу! Чем только у тебя голова забита? Если Аленкой, то зря. Всегда надо надеяться на лучшее.

Вслух я удивилась его догадливости и заметила, что именно эту фразу Димка наверняка произносит у постели каждого безнадежного больного. Лично для меня неплохо бы и пополнить запас утешений. Чай родня. И, испугавшись, что разговор уйдет в сторону, напомнила про историю с Брусковым.

– Так вот, Брусков на самом деле умер от острой сердечной недостаточности. В свое время ему вживили кардио… – Димка внимательно на меня посмотрел и улыбнулся. – Не морочь себе голову. Если коротко, Брусков нуждался в очередной операции. Фактически он жил с незащищенным сердцем. Вместо удаленных ребер требовалось вживление пластины, предохраняющей его от внешнего воздействия.

Помимо воли я ахнула:

– Так он был инвалидом! Как же его приняли на работу в качестве охранника? И куда родные смотрели?

– Да не было у него никаких родных. А работа по охране дачных участков на самом деле очень спокойная. В конторе даже не знали о его проблемах, приняли по поддельным медицинским документам, сомнения они не вызывали. Деньги нужны были мужику. На послеоперационный период. А может, и на саму операцию копил. Правда, с ним не совсем все ясно, но это не наши проблемы.

– Конечно, – согласилась я с такой поспешностью, что Димка, собиравшийся встать и покинуть кухню, снова сел и внимательно посмотрел на меня:

– Ты, собственно, с чем соглашаешься? С тем, что с личностью Брускова не совсем все ясно или…

– Димочка, я с тобой соглашаюсь. Ты, как всегда, прав. Во всем. Мне только не понятно, как он мог оказаться в доме Сафонтьевых после своей официальной смерти.

Димка тихо засмеялся, обнял меня за шею и чмокнул в висок:

– Так вот что тебя волнует! От Натальи потусторонних страхов нахваталась? Иришка, Иришка… Нельзя воскреснуть после смерти, если она не клиническая, – поучительно заметил он. – Признаться, сопоставив ваш рассказ с сообщением Кости, я и сам пребывал в некотором недоумении. Ночью на участке Сафонтьевых вы видели человека, представившегося вам охранником Брусковым. И это сомнения не вызывает, ибо откуда вы могли узнать его фамилию? Не удивительно, что вы столь спешно покинули пределы дачного кооператива, услышав от охранников, что Брусков умер еще днем. Но как показали дальнейшие события, Брусков зло подшутил над самим собой. В пятницу приболел один из охранников, а второму по семейным обстоятельствам понадобилось отпроситься со смены после девятнадцати часов. Он хотел уговорить Брускова выйти на работу пораньше, но у того имелись свои планы на этот день, которые он менять не хотел. Сосед по квартире, сдававший Брускову одну из двух комнат, поведал следствию, что Брусков ушел из дома с утра, наказав ему на все личные домогательства либо домогательства по телефону отвечать, что господина Брускова нет и не будет. Короче говоря, он для всех умер. Особенно для какой-то Елизаветы.

Со звонками не заржавело… «Как умер?» – поинтересовался сменщик у хорошо похмелившегося хозяина квартиры. – «Вот так: решил, взял и умер! – с раздражением ответствовал мужик, очевидно строивший глазки недопитому стакану. – Помянуть мешаешь!» – Дальше последовал перечень лиц, которых мужик пожелал бы видеть в гробу в белых тапках раньше Брускова. Сменщик попытался выяснить дату и время похорон, а также, какая нужна при этом помощь от коллектива, но получил весьма невразумительный ответ: Иваныч придет на работу и сам все расскажет. А насчет помощи – всегда готов принять, приходи с бутылкой, тогда и поговорим. Сменщик решил отложить свой визит до утра. Последующие звонки в квартиру Брускова остались без ответа. Начальство было вынуждено смириться с тем, что утро и в самом деле вечера мудренее.

Я слушала и потихоньку расставляла все детали на свои места. Димка, переключившись на критику Наташкиной персоны, откровенно мешал. Исподволь я стала выживать мужа из кухни. Собралась вылить в раковину приготовленную ему чашку зеленого чая, но он ее отстоял. Тогда я во второй раз вытерла стол, намеренно пытаясь задеть мужа локтем. Димке удалось уклониться, поколебав при этом устойчивость стола и, соответственно, бокала с чаем. Я деланно ужаснулась и принялась вытирать стол в третий раз. Подхватив свой бокал, Димка ретировался в комнату, где быстро вступил в диалог с участниками какого-то телевизионного диспута и вскоре затмил их своими едкими замечаниями. Во всяком случае, мне были слышны только его умные реплики.

Я позвонила Наташке, но в волнении набрала не тот номер. Приказав себе немедленно успокоиться, снова принялась нажимать на кнопочки: медленно, называя при этом вслух каждую цифру. Окончанию процесса помешала сама Наташка, постучавшаяся мне в плечо. Я досадливо дернулась и потребовала мне не мешать. В результате опять нажала не на ту цифру.

– Дай сюда, несчастная! – выхватила трубку подруга. – У тебя руки трясутся. Диктуй номер…

Мне совершенно не хотелось выглядеть полной идиоткой, но помимо своего желания, я ею выглядела, когда застенчиво заявила, что забыла, куда звоню. Могла бы немного подумать и соврать: просто проверяю работу телефона. Надо все-таки прекратить сложившуюся практику открытых дверей. С другой стороны тогда опять начнется мужний бунт, наши постоянные шатания из квартиры в квартиру, отмеченные трелями дверных звонков, вызовут нехороший резонанс.

– Ну, ты даешь! – восхитилась Наташка. – Врешь, краснеешь и дальше врешь. Желательно объявить перерыв. Я пришла поделиться с тобой ощущениями по поводу свободной жизни. Так вот: пока она мне нравится. Местами. Представляешь, Боря уже попытался спихнуть на меня выгул собаки! Как бы не так. Зря, конечно, я разоралась. Нервы, нервы… Столько дел по дому накопилось, ты и не представляешь!

– У Наташи дел не мало, у Наташи много дел: муженьку мозги вправляла, он едва не поседел… – с чувством продекламировала я, радуясь, что разговор ушел в сторону от болезненной темы.

– Опять врешь! – с удовольствием отметила подруга. – У Бориса благородная седина в волосах чуть не с тридцати лет пробивается. В свое время я ему специально запретила бороду отращивать. Сама знаешь, седина в бороду… Мой личный вклад борьбы с бесами. Так кому ты названивала?

– Тс-с-с… – приложила я палец к губам и выразительно стрельнула глазами в сторону комнаты.

Получилось не очень удачно, мешала капитальная стена. Наташка недоверчиво сморщилась и осторожно поправила на ней свой подарок – забавную тряпичную куклу с корзиной в руках. Замечательная вещь! В эту корзиночку члены нашей семьи складывали все, что казалось им лишним в данный конкретный момент, но могло когда-нибудь и пригодиться. Время от времени я вытряхивала ее содержимое в мусорный пакет.