— Вы что-то говорили о ясновидении.

— Это, должно быть, какое-то недоразумение, — говорил он. — Ясновидение — это суеверие, я не суеверен, мои слова записаны у вас на бумаге или на пленке?

— Почему вы вернулись в Данию?

— Я вернулся, чтобы умереть в своем гнезде. Мне исполнилось сорок два. Знаете, это как у слонов. Для меня Дания — кладбище слонов.

— Почему вы расторгли все контракты?

— У меня нет больше прежних сил.

— Где вы прежде встречались с детьми?

— Никогда их раньше не видел.

— Девочка говорит, что знакома с вами.

— Она заблуждается. Вот что значит — быть любимым, боготворимым и мелькать на страницах газет. Дети и взрослые считают, что знают тебя. Вас я тоже в этом подозревал. Думал, вы хотите быть ближе к славе.

— Впервые вы были в монастыре в апреле прошлого года.

— Впервые я был там месяц назад. Меня привезли прямо из аэропорта.

— Почему они вас забрали?

— Спросите их. Они сестры милосердия. Разве это не их работа — врачевать заблудшие души?

Через двое суток начались угрозы.

— Женщина, — говорили они. — И ребенок. Мы имеем право задержать их на неопределенный срок. В условиях чрезвычайного положения обычное законодательство не действует.

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Завтра вас отправят в Испанию.

Он внутренне рассмеялся. Тихий, лишь ему одному понятный смех. Он уже не чувствовал страха. У человека нельзя забрать больше, чем у него есть. После этого он свободен.

— Каин, — спрашивала сидящая перед ним женщина. — Что вам говорит это имя?

— Разве это не из Библии?

— Когда вы встретились с ним в первый раз?

— Посадите меня к себе на колени, — предложил Каспер. — Чтобы я мог собраться с мыслями. Тогда я, может, и вспомню что-нибудь.

Его посадили на стул с наклонным сиденьем. Он все время соскальзывал. Ему рассказывали о таких стульях: кого-то из марокканских артистов допрашивали в Иностранном легионе в Аяччо, на Корсике. Говорили, что стул этот хуже побоев. Каспер выдержал несколько часов. До середины «Диссонансного квартета».[94]

— Дайте мне другой стул, — заявил он. — Не обязательно «Эймс». Но он должен быть удобнее, чем этот. Или же я за себя не отвечаю.

Они никак не отреагировали. Они не верили, что в его аккумуляторах еще осталась энергия. Тогда он встал и подбросил стул ногой. Стул упал на голову сидящего перед ним человека.

В следующее мгновение комната заполнилась людьми, на него надели наручники — черные пластиковые браслеты. Но другой стул ему принесли.

— У детей есть какие-нибудь особые способности? — спросили его.

— Они производят впечатление талантливых детей, — сказал он. — Они наверняка могут сидеть на горшке и бить в барабан одновременно. А не спросить ли их самих?

В комнате висело продолговатое зеркало, переливающееся, словно облитое маслом, — стекло прозрачное только с одной стороны, чтобы незаметно для подозреваемых проводить опознания. В данном случае это было бессмысленно — он слышал малейшее движение за стеклом. Жаль только, что стекло срезало часть высоких частот — как влажный воздух.

Чаще других был слышен Мёрк. Иногда баронесса со Странвайен. Мужчины и женщины, звучавшие весьма авторитетно. Дважды он слышал голос, похожий на голос министра иностранных дел, — когда-то ему запомнился звуковой рисунок из одной ложи на гала-представлении. А может быть, ему все это только мерещилось. Единственное, в чем он был уверен, был дождь.

Еще через двое суток он понял, что правда их не интересует. Им нужна была какая-нибудь ложь. С которой они сами и общественность могли бы смириться.

— Детей изнасиловали? Их поэтому похитили?

Он поднял голову и посмотрел им в глаза.

— Хотели, — отозвался он. — Но не успели. Возможно, их также интересовали деньги. Фонд пожертвований монастыря не из бедных. В начале прошлого столетия в него поступили большие средства. Знаете, пожертвования русских иммигрантов из высшего общества. Которые приехали в Данию, спасаясь от революции.

Он почувствовал, что попал в точку. С этого момента он мог ими манипулировать.

— Что было нужно той женщине, инженеру, в башне «Конона»?

— Бывшая подруга. Мне пришлось прибегнуть к ее помощи.

— А вам что там нужно было?

Он устроился на лезвии ножа поудобнее. Необходимо было обеспечить себе помощь Мёрка. И успокоить сидящую перед ним парочку следователей.

— Со мной связались из полицейского департамента Министерства внутренних дел. Потому что я занимался с девочкой. Рутинные вопросы. Я предложил им свою помощь. Надеялся, что это сыграет положительную роль при рассмотрении моего дела.

Их лица ничего не выражали. Но их облегчение было пронзительным.

В какой-то момент он, очевидно, все-таки потерял сознание. Он не заметил, как все изменилось, но помещение стало другим, стены теперь были желтыми, подвижными, текучими.

Он лежал на тонком матрасе. Он слышал тех, кто расспрашивает его, он понимал вопросы, но не видел тех, кто их задает.

Ему было ясно, что он переживает что-то вроде психоза — внутри себя. На фоне волнистых стен возникали человеческие тела со звериными головами, он прекрасно понимал, что покажи такое кому-нибудь другому- человек сразу бы лишился рассудка.

Он отметил, что только молитва возвращает ему какое-то подобие душевного равновесия. Она звучала неизменно — глубокое, музыкальное, безоговорочное принятие отсутствия структуры вокруг него. Молитва — это плот, переправляющий нас целыми и невредимыми через разводы, запои, галлюциногены, допросы с пристрастием, говорят, даже через смерть.

Молитва и любовь. Он подумал о Стине.

Ее нигде не было уже несколько лет, он перепробовал все: угрозы в адрес геодезического управления и шантаж, он обращался в отдел Интерпола, занимающийся пропавшими людьми, к частным детективам, юристам, имеющим международные контакты, он публиковал объявления в крупных европейских газетах- безрезультатно.

Однажды днем он поехал в Хольте, к ее родителям. Была зима, ее отец возился в саду, обрезая фруктовые деревья окулировочным ножом. Некоторое время Каспер стоял, наблюдая за ним. Впитывая его звучание. В чем-то оно напоминало звучание Стине.

— Не стоит излишне сентиментально относиться к любви, — сказал Каспер. — Большая часть того, что люди называют любовью, вполне могла бы состояться и с другим человеком. Я прекрасно понимаю, что в любви присутствует довольно много практических соображений — это нормально. Но чем больше люди подходят друг другу, чем дальше они готовы пойти, тем меньше возможности выбора. Я не могу это объяснить, но это как с моей профессией, я вряд ли мог стать кем-то другим, было лишь несколько других вариантов, а может, и не было вообще никаких. Точно так же было у нас со Стине, это словно представление, его прервали — в самом начале, а ведь на него уже продано двадцать четыре тысячи билетов, на мне лежит ответственность перед зрителями. А зрители — это все те части меня и ее, которые хотят быть вместе, это не только наши внутренние принц и принцесса, это также внутренние калеки, лилипуты, упрямые и непослушные дети. Они затаили дыхание и ждут, потому что знают, что это представление не может остаться недоигранным. Это решено наверху. Где-то за пределами обыкновенной мелочности подписан контракт, я чувствую, что его надо выполнить.

Мужчина распрямился. В глазах у него стояли слезы.

— Я ничем не могу вам помочь, — сказал он.

Каспер поехал к своему отцу. Максимилиан перебрался обратно в их дом в Скодсборге. Вообще-то не следует спешить с возвращением в те места, где вы многое потеряли. Во всех углах звучало эхо Хелене Кроне.

Они сели в гостиной, выходящей окнами на воду, их окружала правильная мебель, правильные картины, правильный вид из окна. К сожалению, материальных предметов недостаточно, что-то должно вдохнуть в них жизнь, кто-то должен дунуть в инструмент.