Зажегся прожектор.

— Нельзя ли опереться гипсом на твое плечо? — спросил он.

Он закрыл глаза и начал играть, произнося при этом слова, используя «наложение голоса», чтобы успокоить ее.

— Солдаты обожают музыку, — говорил он. — Когда люди дерутся, всегда звучит какая-нибудь музыка. Но до сих пор всегда выбирались не те произведения. Если бы они вспомнили о Бахе, то избежали бы кровопролития. Такая музыка, как эта, ведет к перемирию. К примирению в зале суда вместо продолжения тяжбы. Мы будем на месте через минуту.

Каспер отдался музыке. Она открыла сердце, как открывают банку очищенных томатов. Его собственное сердце, сердца военных, сердце Стине — он знал, что она вышла на платформу.

Катер медленно прошел вдоль автомобильных покрышек, служивших кранцами. Вокруг них стояла тишина, туман придавал музыке ту камерность, которой обычно не бывает, когда играешь под открытым небом. Словно между Министерством иностранных дел, мостом, платформой и Национальным банком возник вдруг концертный зал.

Сестра Глория выложила алюминиевые рельсы на платформу, сперва безлюдную, потом на ней появились двое военных, двигающихся словно роботы. Кас-пера подняли из катера.

Рядом со Стине стоял молодой человек — он был в гражданском, но звучал как духовой оркестр. Каспер где-то уже слышал этот звук. Глаза Стине были одурманены музыкой. Все остальные смотрели на Каспера. На инвалидное кресло. Рельсы. Гипс. Египетские повязки. На сестру Глорию.

— Пять минут, — прошептал он. — Речь идет о жизни и смерти.

Душа ее медленно поднималась на поверхность. И наконец сделала глоток воздуха.

— Никогда! — крикнула она.

Из своих повязок он достал квитанцию с рисунком КларыМарии. Стине взглянула на него. Схватила квитанцию. И спрятала.

Он кивнул в сторону сестры Глории.

— Она из полиции нравов, — пояснил он. — Можешь пригласить меня в свой кабинет. Или же продолжим разговор у них, в полиции.

Лифт был из оргстекла. Молодой человек попытался втиснуться в него, но лифт был рассчитан на четверых, а кресло уже занимало место двух человек. Каспер незаметно оттеснил молодого человека, двери закрылись, они стали спускаться на глубину. При движении вниз из-за изменения давления звуковой спектр смещается. Явление предсказуемое, принимая во внимание присутствие Стине. Как только она оказывалась рядом, то очень скоро все начинало сползать вниз или вверх от привычного диапазона.

Они миновали этаж службы связи, где перед цифровыми коммутаторами сидели люди в наушниках. Лифт остановился. Каспер пропустил Стине вперед. Когда сестра Глория выкатывала его, он засунул два пальца рабочей перчатки в углубление в стопоре двери лифта. Это должно было временно вывести из строя датчик дверей и молодого человека, оставшегося наверху. Молодым людям полезно развивать в себе способность откладывать удовлетворение потребностей.

Они проследовали мимо небольшой столовой, на ходу Каспер прихватил из стопки обеденную тарелку. Никогда не знаешь, что может пригодиться, — все мы ученики Ганса Чурбана.[75] Позади было тихо. Лифт был по-прежнему заблокирован.

Они вошли в огромный зал, квадратный, словно манеж для выездки, но набитый аппаратурой, словно космический корабль. Одна из стен была сплошь покрыта плоскими мониторами, показывающими поверхность моря. На другой стене висело десять квадратных метров метеорологических карт. Рядом стояли консоли с дисплеями радиолокаторов. Десятиметровая гранитная плита, а на ней пять десятков сейсмографов. Дюжина барографов, из которых самый большой был размером с барабан Датской государственной лотереи. Три ряда столов с компьютерами, за которыми сидели молодые люди с телами, вполне пригодными для музыкального порноклипа MTV, и головами докторов наук по геометрии Римана. Свободная стена представляла собой стекло два на четыре метра, выходящее в акваторию порта. Дно было освещено. На фоне донного ила Каспер заметил стайку рыбок.

У помещения был напряженный звук: от вентиляторов, от мегабайт, от роя цифр, от журчания воды в системах охлаждения процессоров. Каспер ощутил внезапную радость. Это был ответ двадцать первого столетия капитанскому мостику капитана Немо. Он обожал естественные науки. И неважно, что естественные науки не любили его. Безответная любовь бывает очень глубокой.

Стине оглядела его повязки.

— У меня было совещание, — пояснил он. — С некоторыми из тех субъектов, которые похитили Клару-Марию.

Она прислонилась к гранитной плите.

— Ее нет уже девятнадцатые сутки, — продолжал он. — Если маленькие девочки отсутствуют более двадцати четырех часов, это не предвещает ничего хорошего. Так что я подумал, не можешь ли ты мне помочь.

Она обернулась, механически, и пошла впереди вдоль ряда компьютеров. Села. Африканка подкатила кресло Каспера поближе к ней.

Это было ее рабочее место. На столе стояла бутылка итальянской минеральной воды. Гиацинт в колбе из пирекса — если это чей-то подарок, то ему бы не хотелось знать, чей именно. Три коротких плотницких карандаша, заточенных ножом. Рядом лежал нож, которым они были заточены. Берестяная корзинка для стружки. Маленькая баночка увлажняющего крема.

Такой же стол, как и любой другой. Квадратный метр столешницы. И тем не менее он создавал атмосферу, вызывающую у посетителя желание разбить здесь лагерь. Здесь был ее аромат, он вдыхал его.

— Мы создали целую сеть, — сказала она. — У нас установлена связь с сейсмологическим отделом в Упсале, с Институтом физики почвы в Бергене. Со всем NORSAR'om. Британской геологической разведкой в Эдинбурге. Европейско-Средиземноморским сейсмологическим центром в Ницце и Мадриде. У нас есть сейсмостанция на Западном валу. Еще одна в известковой шахте в Мёнстеде. Прямо под нами — семисотметровая скважина для измерений, пробуренная и оснащенная после первых толчков. В ней тысяча семьсот датчиков. Тут у нас сейсмологической аппаратуры больше, чем в Сан-Франциско. Регистраторы «Рефтек». Сейсмографы Мейснера. Военные взрывают для нас пятьсот килограммов динамита в неделю, вибрации улавливаются восьмью сотнями геофонов. Мы можем следить за распространением взрывной волны под землей. Мы измеряем напряженность полей. Плавные изменения напряжения в земных слоях. Локальные изменения магнитного поля. Изменения уровня грунтовых вод и деформацию на каждом квадратном метре от Драгера до Фарума. Четыре биолога по нашему заданию ведут наблюдение за изменениями в поведении мелких грызунов в лесах вокруг Копенгагена. В соответствии с китайской теорией. О том, что животные реагируют на толчки еще до того, как они начнутся. В Потсдаме работает особая группа из GeoForschungsZentrum.[76] В моем распоряжении сотня геофизиков, инженеров и техников. Они обрабатывают результаты шести миллионов измерений в сутки. Два раза в неделю один из наших геодезистов — любимец публики — появляется на экране телевизора, на всех каналах, и рассказывает о том, как продвигаются исследования загадочного явления. О том, возможны ли новые толчки. О том, не придется ли эвакуировать большую часть Копенгагена и Зеландии.

Кто-то, похоже, покусился на его перчатку. Каспер услышал, как поднимается лифт.

— Мы сформулировали целый ряд возможных объяснений. Завтра вечером я выступлю по телевизору с итоговым заявлением. Я скажу следующее: как и Исландия, Дания движется к юго-востоку в относительной геологической системе. Но не может продвинуться дальше: Африка движется на север и давит на Евразию. Альпийская складка сдвигается на север. Это привело к взрывному смещению в кристаллической коре. На глубине от трех до четырех километров под городом. Вокруг места смещения находится слой тяжелых скальных пород, что-то вроде Силькеборгской аномалии. Это помешало распространению взрывной волны. Поэтому толчки и не были зарегистрированы в других местах. Единственное наблюдаемое явление — это поверхностное оседание. Есть основания полагать, что больше толчков не будет. Землетрясение трудно прогнозировать. Надежных методов нет. Мы не можем измерить накопление напряжения на больших глубинах. Мы не знаем, сколько может выдержать земная поверхность. И тем не менее наши оценки оптимистичны. Мы следим за ситуацией. До сих пор нет никаких оснований предполагать, что понадобится эвакуация. Мы полагаем, что серьезных толчков больше не будет. Это я скажу завтра вечером.