* * * В тысячелетье, нефтяном и газовом, Обманок потребляя чудеса, Душа трепещет в теле одноразовом, Как в банке перевёрнутой оса. Возможности таятся необъятные Для тех, кто крутит карусель войны, Их чувства – исключительно приятные: Азарт победы, вкус чужой страны, Трофеи, феи в стойле победителей, Адреналина полный мемуар, — Для золотого миллиарда зрителей Прекрасен очистительный кошмар!.. Слова какие – миллиард, миллениум, За ними – чувство собственной цены, Присущее грядущим поколениям, Чьи предки крутят карусель войны, Где не лошадки расписные кружатся, Где абсолютно счастлив идиот. Душа трепещет, тело ест и тужится, Поэзия ответов не даёт. * * * Душа незрима, ей-то что за дело До ужасов, наглядных, как пособие?.. За ней охотясь, убивают тело, — И в том его значение особое, Его способность явно и на ощупь Живой материей присутствовать в материи, Где все едят друг друга, дышат, ропщут, Ликуют, прибыль извлекая из потери. Душа незрима, ей на худший случай Дана возможность улетучиться из плоти, Из вечной жертвы, отдающей свет летучий Душе – как топливо в космическом полёте. Полотна вьюги серебрятся в снежной дымке, Где дышит пламя непроглядной поволоки И вечной жертвы отпечаток на простынке, На ткацкой нити, на основе и утоке… * * * Этот маленький серенький льётся На железные шляпочки крыш… Хорошо ли, бутылка, плывётся, Что губами письмо шевелишь? Хорошо! – отвечает бутылка, Проплывая в дожде за окном, И стеклянная эта кобылка Вся прозрачна меж пробкой и дном. В ней записка плывёт дорогая — Дорогой её шлёт дорогой, И, глазами в бутылке моргая, Она свёрнута трубкой тугой. Бульки блямкают, дождик клюётся, Многим здесь не живётся – темно!.. Этот маленький серенький льётся Из небесного в наше кино.  У древних римлян предки были итальянцы, Они ходили часто в баню и в Сенат, А у гетер они учились делать танцы, И там росли маслины, овцы и шпинат. У них сначала были грубые манеры Мужланов тёмных и похабной солдатни, Но древнегреки показали им примеры, Как делать мифы, проводя культурно дни. И моментально древнеримляне украли У древнегреков эти мифы, кругозор, Их эпос, лирику и прочие детали, Чтоб ликвидировать манер своих позор. Таким вот образом культурные уроки Рождают классику в общественных кругах, Но и классические шашни, и пороки Идут из классики на собственных ногах. И пусть идут!.. Зато всех меньше врёт античность, Где воспевается политика богов И почитается божественною личность, Успех имеющая даже у врагов. Во всяком случае, сегодня в моде глянцы, Петляющее время, конопля… У древних римлян предки были итальянцы, Такая времени свивается петля. И за углом ночная светится аптека, Рецепт заходит, чтоб латынь свою прочесть, — А значит, есть ещё симптомы человека, Симптомы человека – всё, что есть… * * * Есть ложной памяти насильственный паёк, набор продуктов психопропаганды: отец вас трахал?.. разве не прилёг он вас обнять, когда пылали гланды?.. вас в голом виде не купала мать и не сажала на горшок с подтиркой?.. вам не хотелось всю её поймать и трахнуть, а потом поджечь с квартиркой?.. Такая техника, такие психвойска ведут зачистку наших территорий, что вскоре не останется куска живого чувства… Чистый крематорий. Постлюди – после и взамен людей — сварганят миф об этом или комикс. А ты, моя душа, не холодей и улыбайся, с правнуком знакомясь. В Арктике купила я в то лето Кофту путешественного цвета Из хлопчатой нити, плотной вязки, С запахом станка, челночной смазки. Кофта – скандинавское словечко: Платье с укоротом на застёжке, Краткая одежда человечка… В этой путешественной обложке, Обретённой то ли на Ямале, То ли на Таймыре, где поймали Пьяный айсберг и морского волка, — В этой кофте есть для писем щёлка… Связанная в Африке вещица В Арктике нашла меня в то лето, Чтоб над пьяным айсбергом светиться Птицей путешественного цвета. Во втором поймав тысячелетье В Арктике такую африканку, Я люблю сегодня на рассвете Штопаную эту хулиганку!.. Там, где щёлка у неё для писем, Почту шлёт мне дивная надежда, Что каким-то чудом мы зависим От того, как носит нас одежда. |
