Влетает вестник, ужас подан, А хор, поющий дифирамбы, Не знает, что с его приходом В мозгах героя гаснут лампы. «Давай!» – кричит герою воздух. «Не смей!» – кричат ему печёнки. У вестника – шпион на звёздах И голос будущего с плёнки. Герой поступки совершает, Он обречён, судьба такая… А вестник только возглашает Судьбу, – никак не поступая. Герой убит, а вестник хрупок. И на поклон выходят вместе Герой, убитый за поступок, И комментатор этой вести. Они вдвоём напьются в доску, Им будет море по колено… Они вдвоём вольются в сноску, Чья прелесть жуткая мгновенна.  * * * Здесь были воры, спёрли – да не всё!.. Хоть в колдовскую завернись рогожу, Нельзя украсть фортуны колесо, А также прикарманить искру Божью. Ворованное – нынче самый шик, Такая в моде доремифасолька, Что посвящённый раскусить спешит — Кто у кого украл, чего и сколько. Покража стала запросто игрой И повседневной пищей интеллекта. И, уходя, ты настежь дверь открой, Чтоб вор ходил, как транспорт вдоль проспекта. По-всякому приманивай ворьё, Подбрасывай блестящие вещицы. Украсть не смогут имя лишь твоё — Куда им с этим именем тащиться?.. Пора, мой друг, пора, роняет лес, Редеет туч, душа не помнит тела, Спи, быль, любить иных – тяжёлый крест, В саду до пят Земфира охладела, Идёт безногий в синема, зима, Крестьянин, торжествуя… Здрасьте, здрасьте, Фонарь, аптека, горе от ума, — Пора, мой друг, в порыве сладострастья Чугунной гирей расшибать тома, И орден, бриллиантовый весьма, Назвать – «Звезда пленительного счастья»!.. Пора лишиться чувств и не спеша, С бесстрастностью подробных наваждений, Длить удовольствие, круша и потроша Великолепие – о, да! – произведений Классических, чья вечность на слуху И временно сдаётся новосёлам, Поскольку, превращаясь в требуху, Вовсю работает наркотиком весёлым — Там, где Шаляпин подковал блоху И самовар опохмеляется рассолом.  * * * А в пять утра такая синь, Такая зелень, столько птиц!.. Колёса спят, и спит бензин, И спицы спят в колёсах лиц. И спицы спят в мотках водиц, Чья пряжа спуталась в пути Меж бань, базаров, школ, больниц, — Водой валяйся и блести! Пока не грянула жара, Пока не встала пыль столбом И грубой жизни кожура Не появилась на любом, — Тут в пять утра такая синь, Такая зелень в пять утра, Что мы, как яблоки, висим В раю, где съели нас вчера. Адам и Ева, говорю, Вкусили яблок день назад, Но те же яблоки в раю На той же яблоне висят. Вечерней пыли плаванье и поиск кого-то в летнем воздухе… Гудит железная дорога, окна в поезд садятся, вид их грязен и сердит. С большим достоинством коза пережидает препятствие, чтоб рельсы пересечь, пока дитя шутя её бодает, свою тем самым развивая речь. Сиреневая пыль порозовела, — закат всех ближе к сладости стыда, всех ближе пыль к сиянию предела, где внешний вид исчезнет навсегда. * * * Пока не требует поэта Большой общественный бульон, Поэт в себе таскает это, И сам себе он – почтальон. Волненья тайные питая, Он пишет сам себе и шлёт, Он сам – тире и запятая, Конверта с маркой переплёт. Он сам – с ключом почтовый ящик, Из тьмы которого гребя, Глаза на письма он таращит, Читая вести про себя. Вот так под кустиком зелёным Тоски, не понятой умом, Он засыпает почтальоном, А просыпается письмом. Потом в общественном бульоне Он может только утонуть, — Поэт, который в почтальоне К себе и к Богу держит путь…  * * * Я попала на лист ожидания, Это было в аэропорту, В той особой среде обитания, Где погода подводит черту. Но, когда в самолётики первые Стали граждан по списку вселять, Надо было железными нервами В этот список себя просверлять. Говорю, пропади оно пропадом, Мой билет не на эту комедь, Не с моим историческим опытом На листе ожиданья сидеть, На листе пожиранья бесстыжего Моих суток, недель и веков. И такие я скорости выжала, Что по списку пошла облаков, — Мне понравилось!.. Я на свидания Только так успеваю, о да, Только так!.. На листе ожидания Облака не стоят никогда. |
