– Вы представляете эти ваши акции как подарок, но они потеряли всю свою стоимость!

Возмущение вспыхнуло в глазах демонстрантов. Мало того, что их предводительница получала льготные выплаты от компании, но и весь ее бунт объясняется лишь ничтожностью этих выплат; не произойди падения курса акций на бирже, она ушла бы без слова протеста… Мгновенно группы акционеров и протестующих начали сближаться, а пристыженная Элиана осталась в одиночестве лицом к лицу с директрисой. Из-за этой своей борьбы за справедливость она за десять дней потеряла обе должности, заработную плату, право на компенсацию и счастье.

Сиприан готовит салат. Лист за листом он подставляет рапунцель под струю холодной воды. На этом всегда особенно настаивала его жена: листья рапунцеля скрывают частички земли, песчинки, и поэтому их нужно тщательно промывать по одному. Сиприан терпеть не может мыть салат и именно потому сегодня занимается этим. Он хочет продемонстрировать услужливость. Их дочке недавно исполнилось пятнадцать, и скоро у его жены не будет никакой воспитательной необходимости держать супруга в доме. После понесенной неудачи Сиприан всю свою ловкость направил на матримониальную стратегию.

На сей раз барон был убежден, что все уже на мази. Две недели назад он объявил жене, что вот-вот получит деньги. А потом скверные новости посыпались, как из мешка. После отстранения от дел Менантро и увольнения Элианы в экономическом приложении к «Фигаро» появилась статья, в которой говорилось, что Всеобщая кабельная отказывается от активов в области экологически чистой энергии, чтобы сосредоточиться на традиционных стратегических направлениях, а именно: промышленный кабель и оборудование для атомных электростанций. Сиприану надо было сохранить лицо перед обществом вообще и женой в частности. Всю жизнь он, неверно рассчитав, терял деньги, хотя проявлял при этом бездну изобретательности, и всю жизнь ему удавалось сохранить лицо. Вот почему уже несколько дней он выказывает смирение, сидит дома и старается добиться прощения. Вот почему он старательно поворачивает и так и этак под струей холодной воды каждый лист рапунцеля, чтобы промыть каждую складочку.

Барону надобно также извлечь уроки из предшествовавших событий. Если говорить об Элиане, он поставил не на ту лошадь. Ее высокомерие добродетельной женщины, упрямая вера в левые догмы, сочетание продажности и чувства виновности обернулись против всех. Вчера в региональных новостях бедняга предводительствовала группой демонстрантов. И покуда от нее избавляется ВСЕКАКО, Сиприан прикидывает, как удалить ее из своей жизни. С неделю уже он старается не общаться с ней по телефону. То он говорит, что он на встрече, то его мобильный некстати отключается. В нескольких коротких фразах он уверил ее в своей моральной поддержке и теперь приступает к обдумыванию стратегии разрыва: действовать мягко, резко не порывать, избегать всякого рода скандалов (он не выносит театральных сцен), но постепенно все больше отдаляться, становиться недосягаемым.

И пока Сиприан крутит центрифугу, просушивая салат, демон стратегии вновь вселяется в него. Вся его энергия концентрируется на Ольге Ротенбергер. Он не сомневается, что в следующий раз обаяет ее. Она привлекла его внимание, еще когда была лишь заместительницей генерального директора, и он уже готов чуть ли не приписать себе заслуги ее столь стремительного повышения. Несмотря на крохотный росточек, она со своей круглой попкой, фарфоровым личиком и глазами, лучащимися затаенной чувственностью, гораздо красивей Элианы. Одна выглядит точно монахиня, другая словно роскошная кукла. Ольга обладает реальной властью в корпорации. В отличие от своего предшественника она не гонится по-дурацки за модой. Ольга – женщина логичная, и логика сближает ее с Сиприаном. По его расчетам, им достаточно будет одной или двух встреч, чтобы объединиться. Ольга без особого труда увидит, какие гигантские прибыли можно будет получать от экологически чистой энергии при наличии дотаций и при хорошей рекламе. Она изменит мнение.

Испытывая настоятельную потребность выкрутиться, Сиприан ощущает, как его вновь переполняет вера в экологически чистое производство. Его цинизму необходима доля искренности. Он жаждет еще убедительней, чем прежде, излагать свои аргументы. Буквально только что, перед тем как поехать забрать дочку из лицея, он убеждал жену: в связи с изменениями климата будущее – за ветром, так что, если ВСЕКАКО не купит, он найдет другого покупателя. Мари-Франсуаза ответила скептической гримасой, напомнив, как часто он высказывал столь же горячую уверенность по поводу своих дурацких проектов. Барон не отреагировал. А через четверть часа дочка устремилась к нему и расцеловала в обе щеки: она обожала отца.

И вот салат вымыт, высушен, заправлен. Неосведомленный наблюдатель, случайно оказавшийся тут во время трапезы, решил бы, что перед ним картина семейной гармонии: мать разогрела говядину по-бургундски, а отец и дочка-подросток – пухленькая, как на картинах Ренуара, – беседуют об истории Франции.

– Папа, ты не мог бы помочь мне с контрольной по истории? Тема: «Как революция вывела французский народ из бедности?»

Барон смеется:

– Доченька, это совершенно неверно: в тысяча семьсот девяносто пятом году люди были такими же бедными, как в тысяча семьсот восемьдесят пятом, просто им внушили бездну ложных идей о равенстве.

Мари-Франсуаза прерывает его:

– Революция хотя бы позволила устранить некоторых тунеядцев и заменить их трудолюбивыми буржуа вроде моих предков…

– Дорогая, ты преувеличиваешь! – со снисходительной улыбкой возражает ей Сиприан и обращается к дочери: – Это все идеология. Доктрину надо знать, но ни в коем случае не принимать ее.

Мари-Франсуаза отправляется в кухню за сыром. Она бурчит сквозь зубы:

– Учи, учи дочку лгать так же ловко, как умеешь ты.

Тем не менее она дожидается подходящего момента, который наступает чуть позже, когда их дочка уходит к себе в комнату. А Сиприан, как образцовый отец семейства, полудремлет, сидя в кресле в гостиной в ожидании кофе, убежденный, что он с честью соблюл приличия, что его супружеская жизнь не так уж, впрочем, противна и дает, несмотря на напряженные отношения с Мари-Франсуазой, определенное спокойствие. Он защищен от социальных волнений, как Ла Юлотт защищена высокими деревьями от жуткого этого пригорода. Он ненадолго спрячется в этом коконе, чтобы начать выстраивать все заново и довести свои планы до конца.

– Так, значит, мерзавец, таков твой способ делать состояние?

У Сиприана впечатление, будто ему влепили пощечину, но удар по физиономии нанесен не рукой, а холодным журналом, который тут же падает ему на колени. Растерянный, он поднимает глаза и встречает гневный взор Мари-Франсуазы. Он поспешно выпрямляется в кресле, как будто сейчас его будет допрашивать полиция. Он смотрит на иллюстрации, чтобы понять причину такой ярости. И обнаруживает в нижней части страницы свое смеющееся лицо рядом с лицом Элианы Брён – они оба отплясывают в «Кастель» вокруг совершенно пьяного Менантро. А наверху страницы заглавие – «Странные друзья Марка Менантро». Сиприану, привычному отрицать свои провинности, вполне достало искренности, чтобы вознегодовать:

– И что следует из этой глупости?

– Не строй из себя невинность. Хочешь, чтобы я прочла, что здесь напечатано?

Не дожидаясь ответа, Мари-Франсуаза берет журнал и декламирует:

Марк Менантро в месяцы, предшествовавшие его смещению, производил впечатление не вполне адекватное. Он увлекся телеведущей Элианой Брён, которая объявила себя «противницей капитализма», но тем не менее приняла в дирекции ВСЕКАКО весьма и весьма хорошо оплачиваемую должность. В остальное время эта нелепая революционерка появлялась в свете с бароном Сиприаном де Реалем, бывшим активистом крайне правых организаций, имеющим солидные долги. Персонаж этот, не слишком обремененный совестью, использовал влияние Элианы Брён, чтобы попытаться вовлечь ВСЕКАКО в крайне сомнительную аферу с ветроэлектростанциями…