– Вы хотите, чтобы я представила вам перечень несправедливостей? Неравная плата за равный труд, незначительное число женщин среди руководителей фирм и среди политиков, унизительное изображение их в кино и в рекламе…

Наталкиваясь на безразличное молчание заместительницы генерального, слова начали спотыкаться, потом вообще замерли. Элиана поперхнулась. Уж не совершила ли она ошибку? Да вообще как можно было довериться приближенной Менантро, деловой женщине, служащей капиталистической системе? Солнце заливало набережные Сены, высокие белые дома и сплошь застекленные ателье. Журналистка уже решила, что партия проиграна, и тут прозвучали долгожданные слова:

– Мы подумали… и наши акционеры тоже думают, что ваши новые функции special adviser должны соответственным образом оплачиваться.

Элиана думала точно так же, однако приняла отсутствующий вид. Заместительница Менантро продолжала:

– Вполне естественно, я сейчас говорю не об окладе – приличном, но не более того, – который мы предусмотрели за ваши консультации и участие в некоторых заседаниях…

Никаких определенных требований у Элианы не было; она с радостью согласилась бы на удвоение оклада и даже на увеличение в полтора раза, эта сумма казалось ей более чем приличной. Значит, в ближайшие дни ее заработок вырастет на пятьдесят процентов, недолго думая решила бы она, если бы ее внимание не привлекло выражение заместительницы генерального «приличное, но не более того». Поэтому та, вполне естественно, соизволила предложить нечто иное:

– Марк хотел бы более тесно связать вас с развитием корпорации.

У Элианы перехватило горло. Ей было не вздохнуть, однако вид она сохраняла высокомерный и нож и вилку не выпустила из рук.

– Вы знаете, что такое stock-options?[11]

Нож царапнул кромку стойки. Журналистка сделала гигантское усилие над собой, чтобы поднести вилку ко рту, и проблеяла:

– Видите ли, я… не очень разбираюсь…

– Мы предлагаем вам приобрести за двести пятьдесят тысяч евро пакет акций, который по нынешнему курсу стоит по меньшей мере вдвое дороже. Естественно, платить вам ничего не придется, так что, как только вы берете опцион, вы получаете разницу. Единственное условие: в течение года вы эти деньги не забираете. Это будет свидетельством вашей верности корпорации.

Двести пятьдесят тысяч евро чистыми. Элиане стало жарко. Жарко, как в ее будущей квартире… Она готова была расцеловать эту холодную блондинку-недоросточка, прислужницу капитализма. Слова застревали в горле, и это дало ей время прийти в себя. Финансовые выгоды не должны были выглядеть подачкой. Она продолжала молчать, чтобы совладать с дыханием, но выглядело это так, будто она раздумывает. Наконец она произнесла:

– Мне это кажется приемлемым.

– Разумеется, вы сохраняете полнейшую свободу в своей деятельности на телевидении.

– Это условие я зафиксирую отдельно!

Голос звучал совершенно чисто. У заместительницы директора была встреча на Елисейских Полях, и она предложила Элиане довезти ее до «Другого канала». В машине она коснулась практических вопросов. Для исполнения функций советника у Элианы будет кабинет в резиденции группы на Дефанс; она может подумать насчет мебели и произведений искусства для кабинета, но от нее не ждут, что она там будет высиживать «от и до». Ее участие в «Проекте Рембо» предполагает скорее заинтересованность, встречи, идеи. Ей вполне будет достаточно время от времени появляться там, чтобы проникнуться культурой корпорации. Элиане была ненавистна сама мысль о культуре промышленной компании. Однако поначалу это выражение вызвало у нее улыбку, словно пошлость, не имеющая особого значения (она подумала об иронии Сиприана). Она оценила кожу и дерево салона автомобиля, молчание шофера, весь этот защищенный мир. Блондинка промолвила:

– Мы говорили, что вы, быть может, могли бы как-нибудь пригласить Марка на вашу передачу, – ясное дело, это вовсе не директива, – чтобы он поговорил о своем намерении омолодить ВСЕКАКО. – После смущенного молчания она добавила: – Марк сказал совершенно однозначно: он не хочет заранее знать ваши вопросы и надеется, что отношение к нему будет как к любому другому приглашенному.

– Хорошая мысль. Я подумаю. Но понимаете, я все равно не смогла бы сообщить заранее свои вопросы.

– Чувствуйте себя полностью свободной. Впрочем, это вовсе не срочно. Но вы подумайте над этим.

Когда бунтарка вышла из машины и шла через вестибюль «Другого канала», вид у нее был как у девицы, вырвавшейся с панели и готовой обронить слезинку счастья.

Фарид был страшно раздражен после двухчасовой свободной дискуссии на тему «Маскироваться или нет?», сопровождающейся подачей аперитивов. Они с Франсисом шли по улице в одинаковых бежевых спортивных свитерах, которые покупали вместе в один из выходов за покупками в период распродажи. Как и большинство обитателей квартала, Фарид и Франсис, после того как среди геев пошла мода на бритые головы, стриглись очень коротко. Они неосознанно следовали этой тенденции, и ощущение у них было, что выглядят они «мило» и «круто накачаны», а означало это, что они приобрели сходство с фото из последних номеров глянцевых журналов. Выглядеть «мило» и быть «круто накачанным» значило также раз в неделю посещать гимнастический клуб и потеть на механизмах, которые должны были изваять им обоим американские торсы. И все равно, несмотря на круглые, как у десантников, головы и выпуклые бицепсы, у Фарида и Франсиса не получалось быть по-настоящему похожими на модных идолов. При всех их стараниях достичь совершенной мужественности в них проявлялись женственные черты, напрочь перечеркивавшие достигнутый эффект. Некая манерность и что-то такое в голосе, вернее, в интонациях наводили на мысль о гибриде Рэмбо и ученика парикмахера.

Выйдя с дискуссии на тему «Маскироваться или нет?», Фарид и Франсис парадоксальным образом оказались незаметными. В любом другом районе Парижа эта типичная пара гомосексуалистов выглядела бы экзотически. Но в квартале Марэ их бритые головы, шарообразные бицепсы, одежда и спортивные свитеры растворялись среди сотен подобных фигур из-под радужного знамени Gay nation.[12] Завтра утром они простятся с незаметностью квартального масштаба и, натянув маску всеобщей незаметности, отправятся на работу: Франсис, одетый в неомолодежном стиле (спортивный свитер, джинсы, кроссовки), – на склады компании «Экспресс-почта», филиал ВСЕКАКО, а Фарид в костюме и при галстуке, как каждое буднее утро, пойдет во ВСЕКАКОНЕТ, Интернет-филиал все той же ВСЕКАКО. В реальной жизни их «заметность» заключалась в том, что в разных местах они одевались так, как одеваются там остальные.

Франсис, послушавшись своей бунтарской души, пошел на эту дискуссию, организованную центром «Геи и лесбиянки», после прозвучавшего по консервативному радио заявления одного правого депутата, который счел непристойным изобилие флагов всех цветов радуги на улицах четвертого округа. Народный избранник добавил также, что все эти характерные знаки в конце концов «приведут к маргинализации части населения, не являющейся гомосексуальной». Заявление это, которое по идее должно было пройти незамеченным, было услышано неким бдительным ухом и почти сразу же вызвало целую лавину возмущенных откликов. Центр «Геи и лесбиянки» бросил призыв выступить против этих «тошнотворно-отвратительных» слов. Перед лицом столь неприкрыто гомофобной речи в квартале коллективно было объявлено кризисное состояние, а всех геев, лесбиянок и их друзей попросили всюду носить в знак солидарности радужные ленточки.

Дискуссия с аперитивами на тему «Маскироваться или нет?» была организована, чтобы отметить успех операции. Какой-то активист с микрофоном толкал речь о здоровой гражданской реакции и обличал «порочное, фашиствующее выступление, которое превращает гетеросексуалов в жертв, и нерешительное общество, все еще не способное согласиться с правом гомосексуалистов иметь детей». Франсис, весьма чувствительный к этой проблеме, с улыбкой взглянул на Фарида, но тот отвернулся. Микрофонный голос удивлялся, что не были упомянуты би– и транссексуалы, как будто мир состоит только из гомо– и гетеросексуалов. Слово взял член муниципального совета, сторонник геев, и заверил, что левые поддерживают любые сексуальные ориентации, то же самое сделал в коммюнике и представитель геев от оппозиции. Он предложил принять хартию, в соответствии с которой торговцы обязались бы обеспечить геям, лесбиянкам, би– и транссексуалам самый горячий прием, наклеив на витринах своих магазинов плакат «Gay friendly».[13] Но тут слово взял какой-то смутьян и насмешливым тоном заявил: