– Как это не получилось? Ты что-то от меня скрываешь.
– Да сама не знаю, как. Оборудование самое новое, датчики там и прочее, целое состояние стоят все эти игрушки, а потом оказывается, что запись неудачная или еще что.
– Стало быть, все заново?
– Нет, не так. Доктор О'Брайен еще что-то выдумал.
– Что именно, не знаешь?
– Ой, Бен, он так долго, так подробно все это мне объяснял, что я совсем запуталась. Да и думала я при этом совсем про другое.
– Эллен, ну как так можно, ведь речь о твоем здоровье идет. Надо внимательнее ко всему относиться. Я все понимаю, Джелло умер, ты потрясена, но все-таки…
– Ну хорошо, хорошо, завтра буду очень внимательно все слушать. Не надо меня ругать, Бен. Устала я сегодня, даже огрызнуться нет сил.
Он обнял ее и, не отпуская, так и укачивал, пока она не задремала.
Вот это она и помнила сквозь сон – его руки, укачивающие ее, как в раннем детстве. Куда он подевался? Господи, да просто поздно уже, он, должно быть, уехал в свой зал.
Она вылезла из постели, поковыляла на кухню: скорее чашку кофе, а то она как в полуобмороке.
Бен все предусмотрел. Кофейник стоял на плите, только включи, на столе все было приготовлено для завтрака. Как постарался-то, вон и скатерка свежая постелена (что-то она такой у себя не помнит, должно быть, специально им куплена), и подносик с клубникой, и молоко, и хлопья. А рядом с ее прибором записочка:
Дорогая Эллен, не стал тебя будить, отдыхай как следует. Я освобожусь часов в 11 и заеду, чтобы отвезти тебя в больницу на твое обследование.
Внизу стояла крупная буква «Б», а под ней рисунок – лицо, расплывшееся в счастливой улыбке, и надпись «Это я», – а ниже печальное, злое личико, под которым стояло «А это ты».
До чего он заботливый, до чего трогательный, а ведь по виду можно подумать, что обычный старый человек, как все они, раздражительный и колючий.
Она взглянула на оставленный ей завтрак, но даже мысль о еде отозвалась волной неприятных ощущений. Может быть, попозже. А сейчас она поедет в больницу, чтобы приступить к осуществлению следующей стадии, как было намечено в ее плане. Что бы там ни говорил Бен, она не успокоится, пока Рихарда не накажут за его злодеяние.
Ей повезло: мистер Грабовски, управляющий больницей, согласился уделить ей несколько минут, хотя она не записывалась к нему на прием. Она вошла в кабинет и увидела, что всегда жизнерадостный, бодрый администратор сегодня чем-то не то удручен, не то выведен из себя.
– Входите, Эллен, входите, рад вас видеть. Кстати, я и сам собирался вас вызвать.
– Да? – Она была удивлена, впрочем, может быть, ему сообщили про ее недомогание.
– Видите ли, я хотел кое-что с вами обсудить, касающееся доктора Вандерманна, – он все никак не мог найти удобной позы в своем непомерно большом кресле, хотя ему, расплывшемуся до немыслимых размеров, оно бы должно быть как раз впору. – Мне ужасно жаль, что все так получилось.
– Так вы знаете? – Эллен от изумления чуть не потеряла дар речи.
– Да, доктор Вандерманн подал мне подробную объяснительную записку.
– И все в ней признал?
– Что вы имеете в виду?
– Он вам все сообщил, без утайки?
– Само собой разумеется. И я не могу смириться с мыслью, что молодой врач в расцвете сил и на вершине профессиональной карьеры принужден нас покинуть, да еще по таким вот причинам. Но должен признать, что его стойкие принципы не могут не вызывать уважения.
– Уважения?
– Да, уважения, потому что не каждый из-за плохого состояния здоровья своей матери откажется от должности главного врача такой больницы, как наша, а эта должность была ему гарантирована. Согласитесь, это очень благородно с его стороны.
Эллен слова не могла вымолвить.
– Жестокая ирония судьбы: кардиолог экстра-класса, а у его матери тяжелое сердечное заболевание, и ему вряд ли что-нибудь удастся сделать для нее.
У Эллен все путалось в голове, мысли теснились и перебивали одна другую, она молча слушала, не зная, что сказать в ответ. А мистер Грабовски ничего и не заметил – как обычно, говорил без остановки, и не было ни единой возможности прервать этот монолог.
– Еще хорошо, что я в тот день раньше всех пришел на работу, прочел его докладную и успел поймать его по телефону как раз в тот миг, когда он собирался ехать в аэропорт; у него уже и место на рейс в Вену имелось. Говорю ему: перевезите, мол, вашу мать сюда, к нам. Мы для нее сделаем все, что в человеческих силах. Увы, состояние у нее такое, что о подобном путешествии не может быть и речи. Так что все, его уход предрешен, хотя официально вопрос с контрактом вправе решить только совет директоров…
– Значит, он подал заявление об уходе?
– Да, у меня такая бумага есть, но я все еще надеюсь, что он передумает и дело ограничится отпуском на неопределенный срок. Решает совет, а заседание совета будет только на следующей неделе.
– Мистер Грабовски…
– Вот поэтому-то я и хотел с вами повидаться, моя ненаглядная Эллен. Вы должны нам в этом деле помочь.
– Каким образом?
– Ну, послушайте, кто же не знает, что у вас с доктором Вандерманном короткие отношения, простите, если я вас обидел, сказав об этом прямо. И я прошу вас использовать ваше влияние на него с тем, чтобы свое решение покинуть «Сент-Джозеф» он хотя бы не рассматривал как бесповоротное. – Наконец-то он умолк, давая ей шанс произнести слова согласия.
– Этого я сделать не могу, – тихо произнесла Эллен.
– Не можете? – Он точно не понимал, что это значит.
– У нас с доктором Вандерманном отношения, которые уже нельзя назвать короткими.
– Ах вот что… ну да, ясно… – кажется, он и впрямь начал кое-что соображать.
Поднявшись из-за стола, мистер Грабовски всем своим видом дал ей почувствовать, что больше у него нет времени на эти разговоры, поскольку они бесполезны.
– Что же, в таком случае придется мне самому слетать в Вену. Врача такой квалификации мы терять не можем, – и он распахнул перед Эллен дверь, вынуждая ее уйти.
– Послушайте, мистер Грабовски… – однако он уже чем-то занялся и не смотрел ей вслед. Да и что толку с ним говорить: Рихард отбыл, выпорхнула птичка из силка. – Желаю вам удачной поездки. – Эллен закрыла за собой двери.
Может, и стоило ему сообщить, что эта его затея с поездкой к Рихарду в Вену бессмысленна, тот не из нервных, не стал бы поспешно бежать, оставив маршрут своих передвижений. Хотя что ей за дело до планов мистера Грабовски? Ну и пусть себе колесит по Европе в поисках матушки Рихарда. Долго придется ему странствовать, старушка уже четыре года как приказала долго жить.
– Эллен! – громко позвал Бен, входя в квартиру. Молчание. Он прислушался, не пущена ли вода в ванной. Ни звука.
Скорей на кухню. Завтрак стоял нетронутым на столе, только к пакету с хлопьями она прикрепила записочку:
Не беспокойся, везти меня в больницу не надо. Доеду сама, мне необходимо быть там пораньше в связи с важным делом. Постарайся быть днем дома, я вернусь и давай проведем урок танго. Люблю тебя, люблю, люблю.
В подражание ему она поставила внизу огромную букву «Э», а по бокам пририсовала два счастливых личика.
Бен усмехнулся. Прочитал записку еще раз. Что это за важное дело нашлось у нее в больнице, хотел бы он знать. Уж не вздумала ли она распутывать эту историю с Джелло, ухватившись за другой конец?
Что до него, самое главное – что они опять вместе, остальное не имеет особенного значения. Всего часа два как он ушел из дома, пока она еще спала, а он уже по ней соскучился.
Стало быть, к полудню вернется? Нет, это она процедуру свою должна проходить в полдень у доктора О'Брайена, так? Кабинет этого доктора расположен в новом корпусе, который недавно пристроили. Вот туда он и поедет, чтобы забрать Эллен, как только обследование или что там еще закончится.
